8

На следующий день в первой половине дня всем троим велено было явиться на педсовет. Значит, сообразили ребята, дело пахнет керосином. Но Крутько не терялся. Он загодя предупредил всех яблошников о том, что Зуб берет основную вину на себя. Глядите, мол, чтобы в одну дудку у всех получалось.

Ребята провожали Зуба на педсовет с таким чувством, словно видели его в последний раз. Одни хвалили: верный кореш, за таким не пропадешь. Другим же эта затея совсем не нравилась. Эти другие называли Саньку Крутько хитрозадым и еще кое-какими нехорошими словами. Но что бы там ни говорили, а забрать назад свое обещание Зуб уже не мог. Для него это было совершенно немыслимым делом.

Директорский кабинет был в конце длинного полутемного коридора административного корпуса.

Ребята остановились перед дверью, обитой черным дерматином, и не решались постучаться. А может, и не надо стучаться, может, их вызовут?

Дверь была закрыта неплотно. Мишка Ковалев заглянул в щелку, увидел, как много в кабинете народу, и задрожал пойманным воробушком. Наверно, готов был драпануть отсюда.

— Ну чо трясешься?— напал на него Санька.— Смотреть противно.

— Сам не наложи,— недружелюбно оборвал его Зуб, и Крутько покорно смолк.

Голоса из кабинета директора стали доноситься громче.

— ...Это же хулиган какой-то!

Зуб узнал голос Ноль Нолича, и был уверен, что коли хулиган, значит, это в его адрес. Ребятня прислушалась.

— Я не могу уразуметь, во имя чего либерализм...

Все ясно: за дверью решается судьба троицы.

— Поверьте, Николай Нилыч, у меня тоже запас терпенья не бесконечный.— Это голос директора.—Но ведь если не он зачинщик, то выгонять придется сразу двоих. А это непозволительная для нас с вами роскошь. По головке за это не погладят.

— Но почему мы обязательно должны выявлять зачинщика? Почему?

— Да потому, Николай Нилыч, что справедливость этого требует.— Даже за дверью было слышно, как тяжело дышит директор.— Элементарная справедливость,

— Странное дело,— вмешался третий голос, принадлежавший Степану Ильичу, преподавателю материаловедения.— Почему директор уговаривает мастера, а не наоборот? Неужели этот самый Зубарев стал для вас, Николай Нилыч, таким уж бельмом?

— Многоуважаемый и почитаемый Степан Ильич!— повело мастера на обычные словесные выкрутасы.— На вас когда-нибудь выливали ведро холодной воды?

— Причем здесь это?

__Если не выливали, то вам повезло. А на меня, представьте, выливали.

— Ну и помогло?

— И сделал это ваш драгоценный Зубарев.

— Почему мой? Он как раз ваш, вы у него, с позволения сказать, мастер.

Из-за двери слышалось веселое оживление педсовета. Педсовету перепалка нравилась.

— Если б я вам рассказал, что он еще проделывал, то вы бы его не защищали.

— А что он еще с вами проделывал? Это интересно.

— Я прошу не шутить со мной!— взвизгнул Ноль Нолич.

— Товарищи, товарищи!— постучал чем-то по столу директор.— Давайте прекратим... Я все же уверен, что зачинщик Зубарев. Очень это на него похоже. Поэтому тут и спорить не о чем.

Кто-то плотнее прикрыл дверь, и ребята отпрянули. Санька настороженно и заискивающе посмотрел на Зуба, вымученно, жалко улыбнулся:

— Ну что, железно? Не продашь?

Зуб не успел ответить— распахнулась дверь,

— А-а, голуби сизые!— воскликнул Ноль Нолич.— Они уже тут. Прошу, покорнейше прошу!

Педсовет был в сборе. Все взгляды остановились на вошедшей троице. А больше всего они ощупывали Зуба, словно пытались разглядеть, где у него хоронится совесть, если она вообще водится у тех, кто способен вылить на своего мастера ведро холодной воды. Мишка еще за дверью начал шмыгать носом. На лице Саньки Крутько пропечаталось такое искреннее раскаяние, что наверняка кому-нибудь из педсовета хотелось погладить его по головке. Только этот невозможный Зуб поглядывал на всех исподлобья, словно не он, а педсовет в полном составе лазил в колхозный сад.

Директор поднялся, промакнул лоб огромным платком и, сдерживая одышку, заговорил со всей строгостью, на какую только был способен:

— Разговор будет серьезный. Очень серьезный! Но сначала педсовету необходимо знать, по чьей инициативе совершено это возмутительное — я повторяю: возмутительное!— хулиганство.

— Преступление, можно сказать!— встрял Ноль Нолич.— Вы знаете, что из-за вас училищу придется всю капусту убирать?

— Терпение, Николай Нилыч, — прервал его директор.— Ну, мы ждем признания.