— Выдохлись?! — крикнул Герман Орлов, которого контузило ещё утром, и поэтому он разговаривал громче обычного.

— Ага… — лениво прокомментировал Юра Драганов.

— Похоже, — согласился Игорь, выглядывая из окна.

Рядом тотчас щелкнула пуля, и он присел. На крыше телестудии и универмага валялось с десяток трупов боевиков. Утром они борзо лезли, а потом, когда их перебили, как котят, ушли за верхний рынок и где-то там среди многочисленных палаток установили крупнокалиберный пулемёт, который здорово надоедал, и хотя огонь его был не очень эффективен из-за неверной позиции, при перемещении внутри гостиницы и выборе точки обстрела его приходилось учитывать, чтобы случайно не попасть под его очередь.

«Должно быть, сообразили, что нас на хапок не взять», — думал Игорь. Он стрелял из ПКМа [10] и после каждой второй-третьей ленты менял позицию. За ним уже начали охотиться: пули щелкали всё ближе и ближе, и он понимал, что надо прекращать это занятие, что рано или поздно подстрелят, но им овладел азарт, и он чувствовал, что у него получается. Получается вовремя перебежать к другому окну и подловить духов на движении, и если не убить и не ранить, то напугать. А потом, когда в него всё же попали, рухнул на колени и сказал сам себе: «Всё, хватит воевать!» Ранение было пустяковое, и он даже не стал перевязываться, только промокнул кровь бинтом несколько раз и услышал, как Герман Орлов ругается на третьем или четвертом этаже.

— Старый же, как говно мамонта, а туда же! Командир!

И пошёл посмотреть, что происходит. Рана на щеке принялась зверски печь, словно к лицу приложили раскалённый прут.

— Чего-о-о?.. — отозвался Севостьянихин.

— Андрей Павлович! — вопил Герман Орлов где-то на лестнице. — Ёпст!

— Ну-у-у?.. — майор Севостьянихин высунулся в коридор. Связи не было, и Севостьянихин тоже бегал по этажам и стрелял. — Капитан, тебя ранило, — сказал он Игорю.

— Пустяки, — ответил Игорь.

— Вот, получай! — Герман Орлов втолкнул в дверь мужика.

Мужик был из местных — старый, весь поросший шерстью, но бойкий, хотя и не моджахед: не было на нём ни зелёного, ни чёрного, ни «пуштунки», пожалуй, только старый пиджак с колодкой непонятно за какие подвиги и какие войны, потому что половина из них была незнакомой формы и цвета.

— Чего тебе? — насмешливо спросил Севостьянихин, глядя на это чудо.

— Это-о-о… — гордо отозвался мужик, выпячивая щуплую грудь. — Велели передать, если не уйдёте, то заживо сожгут.

— Но-но! — со значением сказал Герман Орлов и легонько толкнул чудо в спину.

Не любил он, когда кто-то в его присутствии хамил любимому майору.

— А они огнемёты притащили, — произнёс мужик таким тоном, словно не хотел, но выдал военную тайну.

— Ну и что? — пренебрежительно сказал Герман Орлов и посмотрел на Севостьянихина так, чтобы он не вздумал поверить мужику и чтобы, не дай бог, не принял неправильного решения, например дать дёру. Нравилось Герману Орлову воевать в гостинице.

Но майор Севостьянихин, поглядев на мужика, ещё больше нахмурился.

— Идите к себе в Россию, — ободрённый его молчанием произнёс мужик. — Домой. К себе, за Урал. А мы здесь власть будем новую устанавливать. Так сказали они мне.

Последнее он добавил, должно быть, от себя с большим удовольствием. Не уважали местные российскую власть. Кто же её уважать будет, если её нет, если она ослабла до того, что отдала свою исконную территорию, зло подумал Игорь, а ещё его удивило то, что мужик абсолютно не боялся, хотя должен был понимать, что за такие речи можно было не только по шее схлопотать.

— Слышь… отец… — сказал Севостьянихин, цедя слова, как забияка перед дракой, — ты-то сам-то те огнемёты видел?

— Видел, — уверенно ответил мужик и даже позволил себе гордо хмыкнуть, мол, неужто мы не понимаем в военном деле?

— Ну и какие они?

— Да вот такие, как у вас, — мужик показал на РПГ-7.

— Понятно, — весело среагировал Севостьянихин и потерял к мужику всякий интерес, а его знаменитый нос презрительно фыркнул, выразив всеобщее презрение к Имарату Кавказ.

— Ты погоди! Погоди! — возмутился мужик, сообразив, что дал маху. — Я тебе ещё не всё сказал!

— Ты своим передай, — перебил его Севостьянихин, — что они хоть атомную бомбу притащат, а мы здесь стоим и стоять будем. Понял?!

— Понял, — скис мужик.

Быстро он сообразил, что его больше никто слушать не будет. Хорошо хоть живым отпустят.

— Правильно, командир, — сказал Герман Орлов. — Ходят здесь всякие, — он дёрнул мужика за рукав, — ты мне больше на глаза не попадайся, а то коленную чашечку выбью. Ёпст!