Шрифт:
– Ну! Давай, Харуиэ!
*
В усыпальнице Кегаминэ ярко пылали две платформы гома. Чокай стоял на одной, Кэйсюн - на второй, а вокруг собрались еще десятка с три монахов. Чокай проводил Гозанзэ Мео хо, а Кэйсюну досталось Дайтоку Мео хо.
– Он сонбанисонба ун базара ун хатта он сонбанисонба ун базара ун хатта…
– Он сючири кяро роха ун кан соака он сючири кяро роха ун кан соака…
Монахи читали мантры в унисон, а Масамунэ и остальные стояли неподвижно и смотрели. Юзуру тоже не отрывал взгляда от монахов.
– Он сонбанисонба ун базара ун хата…
– Он сючири кяро роха ун кан соака…
В мавзолее все нарастало напряжение, пронизывало его насквозь, и голоса монахов эхом отзывались в темноте. В воздухе, причудливо извиваясь, танцевали два языка пламени.
– Нарита-доно, - позвал Масамунэ, заметив, что Юзуру словно примерз к земле.
Его лоб блестел от пота, и лицо, освещенное огнями, казалось мертвенно бледным.
– Нарита-доно, как вы?
– …А… - Юзуру, прийдя в себя, оглянулся и неуверенно ответил - А…не…простите…я…
Масамунэ пристально смотрел на него расширившимся глазом: что-то в Юзуру менялось, незаметно, но менялось.
“Что же…?”
Дыхание перехватывало, и все тело пульсировало. Почему? Из-за всей напряженной атмосферы? Нет, что-то другое. Пурпурное пламя - огни платформ гома - дрожало.
– Он сонбанисонба ун базара ун хата…
– Он сючири кяро роха ун кан соака…
В горле пересохло, холодный пот выступил уже на всем теле.
“Что происходит…?”
Хууш! В глазах потемнело, отблески пламени словно ввинтились в голову, а мантры свивались и скручивались в мозгу.
“Что…?!”
Тело отказало Юзуру.
– Нарита-доно?
– проговорил Масамунэ, сообразив, что дело не ладно.
В этот момент Юзуру потерял равновесие и тяжело свалился со стула.
– ! Нарита-доно!
Изумленные Масамунэ и еще несколько человек подняли Юзуру; вибрация все нарастала, но Юзуру не шевелился. Дыхание болезненно рвалось у него из груди - ясное дело, что-то происходило. Было очевидно, что это - реакция на мантры, но…
– Нарита-доно! Пожалуйста, держитесь, Нарита-доно!
Масамунэ поразило еще и то, что тело Юзуру буквально обжигало, словно раскаленная сталь. Мантры потревожили лишь поверхность, в то время как нечто исполинское поднималось из глубин.
– Это…
*
– Похоже, ритуал в Кегаминэ начался.
Такая и Наоэ прибыли на свою точку - как раз туда, где несколько дней назад Такая сражался с лисицами, призванными женщиной, одержимой Есиасу. Место сильно изменилось: теперь здесь, как и в остальных точках барьера, поднимался к небу гигантский столб света.
– И это всё духи? Ничего себе…
– Таково могущество призыва мертвых. Наш соперник обладает огромной силой.
Такая вдруг замолчал.
– Кагетора-сама?
– вопросительно проговорил Наоэ.
– Наоэ, ты же встречал Косаку?
– А?
Прежде, чем продолжить, Такая с момент колебался:
– Ты говорил, что Косака договорился убить нас в обмен на информацию об Оде. Это правда? Если да, то…!
Такая развернулся, и Наоэ безмолвно принял его взгляд. Не было нужды в словах: глаза говорили всю правду.
– …Ясно, - Такая закусил губу.
Той ночью тот, кто напал на него…кто ранил Кокуре и виновен в смерти жены священника, был…
“Он…”
Наоэ скользнул взглядом по сжавшимся от ненависти кулакам Такаи, посмотрел на столб духов, вздымающийся над платформой и посуровел:
– Давайте начинать. У нас нет времени просто тут стоять.
– Ага.
Наоэ перехватил взгляд Такаи…и задохнулся: эти пронзительные глаза, решительные и властные… Перед ним стоял не просто Такая - капризная раздражительность, юношеская бравада, куда все делось? Жажда сражаться под контролем холодного рассудка… Несомненно, подобное выражение может быть присуще лишь отважному генералу Сенгоку.
“Кагетора-сама…”
Внутри разгоралось давно забытое пьянящее чувство. О да, это Кагетора. Не тот своенравный ребячливый подросток, которого нужно было защищать, а человек, за которым они шли, за которого жертвовали жизнью: один-единственный господин - военачальник эры Сенгоку Уэсуги Кагетора.
Такая тоже ощущал, как в груди закипает огромная сила. Он - не Кагетора - чувствовал ее. Эта сила, которую он бессознательно выпускал в битвах с Сингеном и Ранмару, не зная даже, чья она…теперь Такая знал наверняка, что она принадлежит ему. Не Уэсуги Кагеторе, а ему, Оги Такае, - в этом он больше не сомневался.