4 сентября в Турине Мадонна выступала перед шестьюдесятью пятью тысячами зрителей. Она покорила их сразу же, продемонстрировав знание итальянского языка. Сначала она спросила их: «Siete gia caldi?» (Вам жарко?) А потом объявила: «Allora, andiamo!» (Тогда начинаем!) А когда Мадонна объявила: «lo sono fiera di essere italiana» (Я горжусь тем, что я итальянка!), публика просто впала в неистовство. Мы оба слегка испугались, но вернуться в отель нам удалось без особых проблем.

Турне завершилось 6 сентября на «Стадио Коммунале» во Флоренции. Через месяц журнал «Форбс» назовет Мадонну самой состоятельной певицей 1987 года. Вспоминая турне «Who s That Girl?», могу сказать, что она честно заработала каждый пенни.

3 мая 1988 года в «Ройял Театре» состоялась премьера нового спектакля Дэвида Мэмета «Пошевеливайся!» (Speed-the-Plow), где Мадонна играла главную роль. На этот раз она справилась с ролью, о чем я сказал ей после премьеры. Ей было приятно. Мадонна казалась счастливой, хотя и говорила, что не привыкла играть перед аудиторией, которая молча слушает и не кричит в паузах. Пьеса шла на Бродвее, посмотреть на игру Мадонны пришли Кэтрин Хепберн, Сильвестр Сталлоне и Сигурни Уивер, но Мадонна говорила, что ей скучно играть одно и то же каждый вечер. В собственном шоу она могла менять движения или слова, когда ей того хотелось. В театре же это было невозможно. В конце концов Мадонна решила, что ей больше нравится мир поп-музыки, и я с ней согласился.

В середине сентября 1987 года Шона выпустили из тюрьмы, хотя он отбыл всего тридцать три дня. Они с Мадонной попытались возобновить семейную жизнь, но безуспешно. Вначале Мадонна подала на развод, но потом забрала документы, решив спасти свой брак.

Она одолжила мне двести тысяч долларов (без процентов, но я должен был вернуть всю сумму за два года, что и сделал), чтобы я смог купить студию на Четвертой авеню между Одиннадцатой и Двенадцатой. Это было огромное помещение с высокими потолками, откуда открывался прекрасный вид на Чайна-таун и Бруклинский мост. Я серьезно занялся живописью. Я понял, что это мое призвание. Если бы мне когда-нибудь пришлось заполнять графу «профессия», то лучше написать в нее «художник», чем «костюмер».

8 мая 1987 года Мадонна пригласила меня на ужин в музей Метрополитен, где как раз открылась египетская выставка. Рядом со мной сидела Лорен Хаттон, одна из ведущих супермоделей мира и звезда фильма «Американский жиголо». Она была ослепительно хороша. Мы разговорились и даже обменялись телефонными номерами.

Лорен пригласила меня в свой лофт над старым театром на Джонс-стрит. В квартире стоял большой банкетный стол, по которому были разбросаны журналы с ее фотографиями. Мы много разговаривали о жизни, любви и модельном мире. Лорен сказала, что увлечена искусством и всегда хотела рисовать. Я посоветовал ей купить холст и попробовать. Она же никому не обязана показывать свои картины. Если ей что-то не понравится, она всегда сможет перерисовать.

На следующей неделе она снова пригласила меня к себе. Она купила огромный чистый холст и уйму принадлежностей для рисования. Я спросил, зачем ей такой большой холст и как она втащила его в свою квартиру. Она протянула мне рисунок с изображением беременной женщины в разрезе. В утробе находился ребенок.

— Я хотела показать тебе этот рисунок, — сказала она.

Рисунок был поразительным, великолепным, почти идеальным.

Лорен сказала, что хочет теперь нарисовать то же самое на холсте, и спросила, не могу ли я ей помочь — начать рисовать прямо сейчас. Я помешкал, но согласился. Лорен на пару часов отправилась по магазинам.

За это время я скопировал рисунок на холст и так увлекся, что не заметил, как она вернулась. Я даже не понял, что почти закончил картину.

Лорен подошла к холсту, взглянула на мою работу и взбесилась:

— Зачем ты нарисовал мою картину? Как ты мог так со мной поступить? Что ты наделал? Что ты наделал? Я хотела сама нарисовать эту картину, а ты пришел и все нарисовал. Ты этому у Мадонны научился, да?

Что за черт? О чем она говорит?

— Ты с ума сошла, — ответил я. — Рисуй поверх, мне до того дела нет. И не звони мне, пока не придешь в себя. Мадонна тут совершенно ни при чем.

В конце концов, я сделал именно то, о чем меня просила Лорен, — перенес рисунок на холст.

Я вышел из квартиры в полном недоумении.

Через пять дней Лорен позвонила мне домой и извинилась за свою несдержанность. И все равно она считала, что я копирую Мадонну. Я спросил, что она сделала с картиной.

Я отнесла ее на крышу и сожгла, — ответила Лорен. Ты сумасшедшая, — сказал я и повесил трубку.

Через несколько недель мы с Дэнни прогуливались по улицам, и я увидел открытку с тем самым рисунком, какой показывала мне Лорен. Я вытащил ее со стойки и перевернул. На обороте было написано: «Пикассо, Голубой период». Я должен был знать. Мне следовало изучить работы Пикассо более внимательно. И хотя Лорен впоследствии звонила мне и приглашала пообедать, я больше с ней не встречался.

Изучение творчества Пикассо принесло свои плоды. Через два года Мадонна сказала, что хочет коллекционировать произведения искусства, и спросила, не могу ли я ей помочь. Я выяснил, что сейчас высоко ценится Леже, нашел репродукцию и показал ее своей подруге Дарлен Лутц, искусствоведу, которая раньше работала с Мариполь. Я сказал, что ничего не знаю об этом художнике и о картине, но мне она нравится, и попросил оценить ее.