Шрифт:
– Я серьезно спрашиваю. Что я могу сделать для них?
– Ты и так делаешь не мало. – мужчина с голубем на плече шагал по дорожке, засунув руки в карманы джинс.
– Да и у меня собственно тоже руки связаны, так что…
– Что? – не выдержал голос затянувшейся паузы.
– … остается только наблюдать за ними. – закончил мужчина и остановился.
– Но я должен им помочь!
– Кому ты должен? Ты всего лишь хочешь снять тяжесть с собственного сердца, да ничего это не изменит. Если бы я не сделал тебя хранителем ты так и остался бы там изо дня в день ,без цели и смысла наблюдать за течением реки. Разве оно отвлекает тебя от проклятого чувства потери ? Всё, что осталось в том мире – шаги, шаги, еле слышно ступающие по молчаливой глади воды той, что держала тебя за руку. Ненависть, идеальная ненависть - к самому себе. Твое прошлое всегда с тобой, но по крайней мере, у тебя есть занятие.
– Отец… Ты безжалостен.
– А ты пожалел тогда? – мужчина пригладил коротко стриженные волосы, взьерошенные ветром. Глазами обводя линию горизонта, он остановил взгляд на всходящем солнечном диске.
– Я всего лишь справедлив. Но оставим это.
– Спасибо. – с облегчением поблагодарил голос.
– Какой восход, а? – обратил внимание мужчина. – Да, вопрос света я решил превосходно. Знаешь особенно мне нравиться радуга. Целый час сплетал вместе цвета, зато как вышла, а?
– Да, неплохо. – его собеседник не особо проявлял интрес, явно думая о чем-то своем. – Почему Ты оставил им такую короткую жизнь? Почему другие имеют право на большее, но именно людям Ты дал столько возможностей, которые тщательно скрыл от их же самих?
– Они почти никогда не помнят своих воплощений, и в этом их счастье. Я дал им то, о чем они так часто просят меня в своих молитвах – забвение. Своих грехов, ошибок и боли. Каждый раз, начиная почти с нового листа. А их силы я не чуть не прятал, посто не открывал, а это далеко не одно и то же.
Человек с птицей на плече шагал неторопливо вдоль невысокой каменной ограды к калитке. За забором шелестели серебрянными крономи тополя, а в саду розовые яблоневые лепестки разлетались в разные стороны.
– Но исписанном листе даже со стертыми надписями в конце концов начинают проглядывать буквы.
– Что и случилось с Алиной. – подтвердил мужчина.
– Значит, это ее последняя жизнь?
– Может и так.
– Но ведь они не помнят и своего счастья тоже.
Человек дошел до калитки и остановился, засунув руки в карманы.
– Это не то счастье, которое нужно помнить. Все, что их богатое воображение позволяет представить, не составляет и сотой доли от той награды, которая их ожидает в конце пути.. А ведь так просто ее достигнуть, так просто…
– Просто для тебя, ведь ты смотришь сверху.
– Им всего- то надо идти посередине. Не спускаться вниз, не тремиться вверх, просто следовать своему пути и моему голосу. Разве это тяжело?
– Столько иллюзий и обманов, - откликнулся голубь.
– столько ловушек и коварства. А сколько соблазнов и страхов.
– Страхов. Вот именно, что страхов. Они стали всего бояться.
– Не все. – возразил голос.
Человек безднадежно вздохнул и согласился с улыбкой:
– Да, не все. Ты так их рьянно защищаешь.
– Но тебя тоже интересует имеено этот маленький мирок, среди миллиона таких же во всей огромной вселенной?
– Она любит его. – он облокатился на деревянную калитку и неопределенно пожал одним плечом, не желая потревожить сидящую на другом птицу.
– А за что, я и сам толком не пойму.
– Разве любят за что-то?
– По-разному. Иногда любят за что-то, иногда, вопреки всему, иногда наперекор. Кто-то любит всего лишь свое отражение в чужих глазах, кто-то так пытается благодарить . Но когда любят истинной любовью…
– То что?
– То, - голос человека потеплел, - ты прав, любят просто так. Просто так.
– Ты счастлив с Ней?
Он посмотрел на закат, закрыл глаза, улыбнулся и только после этого ответил, да и то вопросом на вопрос:
– А ты сам-то как думаешь?
– Ты только из-за Нее подарил это чувство людям?
– Ты задаешь слишком много вопросов, сын. – покачал человек головой.
– Тогда ответь мне на последний.
Голубь спархнул с плеча и забил в воздухе крыльями, готовясь улететь
– Задавай.
– Любовь может уйти за черту света, во тьму?
– Почему ты спрашиваешь?
– удивился он.
– Ты обещал ответить.
– На перекрестке она останется. Но ведь ты сам знаешь, что она может остаться там уже навсегда. Внутреннее безмолвие без права слова. Самое страшное предательство – предательство своего сердца, и прощение дается ох, как нелегко. Тебе ли этого не знать?
Голубь поднялся в воздух и закружил над домом.
Часть третья.