Шрифт:
О Чернобыльской катастрофе написано много, созданы фильмы, опубликованы десятки книг. Ничего нового добавить почти невозможно, кроме, пожалуй, одного эпизода, о котором общественность не знает. Когда обнаружилась реальная угроза радиоактивного заражения реки Припять, то срочно начали сооружать ров на берегу реки, чтобы дождь не смывал зараженную землю в воду. В разговоре со мной министр обороны Язов проговорился, что вот пришлось направить туда подразделение солдат для земляных работ.
— А где же нашли спецкостюмы, их, как докладывают, нет? — спросил я.
— Так без костюмов.
— Как же так можно?
— Они же солдаты, обязаны выполнять свой долг.
Таков был ответ министра, отражающий обычную практику преступного отношения режима к человеку.
Регулярно выступая в Москве перед руководителями средств массовой информации, я постоянно настаивал на том, что Перестройка, выступающая в качестве нового политического курса, обречена на провал, если не заработает в полную силу гласность и свобода творчества. Об этом же говорил в своих выступлениях в различных аудиториях: в Перми, Душанбе, Кишиневе, Ярославле, Калуге, Санкт-Петер- бурге, Риге, Вильнюсе, Таллине. Уже после 1991 года участвовал в различных научных симпозиумах в США, Канаде, Португалии, Англии, Японии, Испании, Южной Корее, Франции, Германии, Италии, Бельгии, Голландии, Финляндии, Польше, Болгарии, Венгрии, Чехословакии, Югославии, Кувейте, Иране, Израиле, Омане, Южной Африке, Египте, Австрии, Швеции, отстаивая эти же принципы. О содержании своих лекций и выступлений не буду здесь рассказывать. Они опубликованы в моих книгах «Реализм — земля Перестройки», «Предисловие, обвал, послесловие», «Муки прочтения бытия», «Крестосев», «Омут памяти». Содержащиеся в них соображения отражают состояние общества после 1985 года, как я его понимал. Они отражают и мои личные поиски того, какими путями продвигать идеи Перестройки. Несколько другой характер носит книга «Горькая чаша. Большевизм и Реформация России». Она является попыткой обобщить то, что произошло в стране, рассказать о невообразимо трудной дороге к свободе. О неожиданностях, крушениях надежд и личных разочарованиях, толкающих к новым и новым размышлениям.
Гласность и свобода творчества быстро завоевывали внимание и уважение общественного мнения. Правда о прошлом и реальностях настоящего, которая еще пропитана прошлым, подавала мощные сигналы свободы, что окрыляло людей надеждой. Горбачев выступал за гласность, он понимал ее силу. Но на первом этапе Перестройки он отдавал приоритет дозированному расширению информации. Михаил Сергеевич достаточно регулярно собирал руководителей средств массовой информации и лидеров интеллигенции, рассказывал о деятельности Политбюро и Секретариата, выражал, естественно, свое удовлетворение положительными статьями о Перестройке. Судя по его словам и действиям, он выстроил некую логическую цепочку поэтапных решений: информация — гласность — свобода слова. Был вынужден маневрировать, учитывая сопротивление аппарата партии.
Собирал подобные собрания, только в расширенном составе, и Егор Лигачев. Он говорил, что поддерживает гласность, но такую, которая служит укреплению социалистических идеалов. Нельзя допускать, чтобы гласность вредила партии и государству. Он резко осуждал тех, кто увлекается критикой прошлого, не скрывал, что выступает за контролируемую гласность. На эти совещания я не ходил.
Довольно частыми были и мои встречи с руководителями средств массовой информации. Позиции, которые я защищал, сводились к нескольким положениям: пишите обо всем, но не врите; надо исходить из того, что гласность — не дар власти, а стержень демократии; перестаньте бегать за разрешениями, что публиковать, а что нет; берите ответственность на себя. Я больше говорил о свободе слова, чем о гласности. На совещания, созываемые мною, Лигачев тоже не ходил.
В результате в общественном сознании начало складываться представление о нескольких «политических курсах» в партии, о возможности альтернативных взглядов даже в высшем руководстве. Наступило время, когда каждый должен был определять личные позиции. С этой точки зрения фактические расхождения наверху власти по идеологическим проблемам имели положительное влияние на демократизацию жизни. Каждый из участников совещаний брал для себя те положения, которые ему больше нравились. Постепенно рушилось одномыслие. В газетах, журналах, на радио и телевидении нарождалась новая журналистика, новый стиль письма, на страницы изданий и в эфир все чаще прорывались критические материалы проблемного характера.
Свободу слова я считаю главным общественным прорывом того времени. «Четвертая власть» стала потихоньку становиться реальной властью, безбоязненно и всесторонне информировать людей и формировать на основе свободного выбора личное мнение человека, в том числе и альтернативное. Постепенно создавалась обстановка, когда и мне не надо было спрашивать у кого-то, как поступать в том или ином случае. Это было время особого душевного состояния, раскованности, свободы, приносящих радость творчества.
И все же время от времени приходилось вмешиваться в возникающие коллизии. Например, в конце марта 1986 года состоялся съезд композиторов СССР. В прессе освещался скупо. Не сразу была опубликована и речь председателя правления союза Родиона Щедрина. Почему? Да потому, что Щедрин с трибуны съезда остро и образно говорил о наболевших проблемах творчества, о конкретных чиновных людях, мешающих этому творчеству. Речь Щедрина активно пересказывали, она обрастала слухами и вымыслами.
Газета «Советская культура» опубликовала эту речь. Номер газеты в рознице разошелся мгновенно. И тут же последовал в редакцию звонок по «вертушке». Позвонил работник отдела пропаганды ЦК Севрук. Какая, мол, необходимость выбирать для печати именно это выступление? Оно отличается односторонностью суждений, высказывания Щедрина о легкой и симфонической музыке, по меньшей мере, спорны, не надо их противопоставлять. Много крайностей в оценках. Когда я узнал об этом, пришлось утихомирить часового у ворот партийности прессы.
Другой пример. 1 ноября 1986 года газета «Советская культура» напечатала статью Юлиана Семенова на тему о личной заинтересованности человека в труде, расширении правового поля для развития инициативы и предприимчивости людей. Он сокрушался, что «мало разрешающих законов — сплошь запрещающие». Писатель выражал свое недоумение в связи с тем, что газета «Советская Россия» опубликовала статью «Властью сельского совета». В ней восторженно говорилось о том, как председатель одного сельсовета сел за руль трактора и снес частный дом, парники и теплицы одного крестьянина, так как они были построены «на захваченных государственных землях».