Между там спущенные с корабля шлюпки уже заскребли днищами по песку, и сидевшие в них пираты, выскочив, вытащили их на берег.

— Второго такого капитана нам уже не сыскать, — изрек тот, что сидел в изголовье могилы, и скорбно поглядел на неподвижный белый сверток.

— Святая правда, — подтвердил его сотоварищ, испустив шумный вздох. — Превосходный был человек! Ни перед чем не останавливался: мирянин или поп, мужчина или женщина, доброе золото или паршивое серебро — ему было все едино. Жаль, что его с нами больше нет!

— Эх, вот бы заполучить такого капитана, как Керби , — вздохнул первый могильщик.

— Керби нынче плавает возле Летних островов, — отвечал на это второй. — К нам, в Вест-Индию, он теперь заявляется редко.

Молодчик с разбитой головой расхохотался:

— Зато когда заявляется, то шума от него дай Бог!

— Правда, истинная правда! — с восхищением воскликнул второй разбойник и от избытка чувств выругался.

К этому времени приплывшие на шлюпках пираты — их было человек двадцать — уже успели дойти до середины косы. Впереди, в ряд, локоть к локтю, словно не желая отстать друг от друга ни на дюйм, шагали трое: здоровенный верзила со зверской, иссеченной шрамами физиономией и огромной темно-рыжей бородой; высокий, похожий на испанца брюнет со свирепым выражением лица и налитыми кровью глазами, и худощавый изящный человек с наружностью и осанкой английского джентльмена. Молодчики, шедшие следом за ними, нисколько не отличались от двух могильщиков: то же мощное телосложение, те же бандитские рожи и те же причудливые одежды. Вся компания подошла прямиком к вырытой яме и лежащему рядом с нею мертвецу. Те трое, что шли впереди и, как видно, пользовались наибольшим авторитетом, по-прежнему держась бок о бок, встали в изголовье могилы, остальные расположились в ногах.

— Покойник задал нам грязную работу, ребята, — каркающим голосом сказал Рыжий Джил, — и чем скорее мы с нею покончим и махнем обратно в Вест-Индию, тем лучше. Опускай его в могилу, братва, и дело с концом!

— А ты уверен, что именно тебе следует здесь командовать? — спросил тот, что имел внешность английского дворянина. Он был одет с безукоризненной элегантностью в черный, с серебряным шитьем костюм, и говорил тихим голосом, приятным и несколько меланхоличным, который как нельзя лучше сочетался с печальным взором его красивых, опушенных длинными ресницами глаз.

— А почему не мне? — прорычал тот, к кому был обращен вопрос, и, крепко выругавшись, добавил: — Права командовать у меня не меньше, чем у прочих, а может, и больше!

— Это утверждение небесспорно, — промолвил господин с печальным взором. — Джентльмены, здесь собрались лучшие люди команды. Кого они изберут капитаном, за тем с радостью и охотой пойдут те, кто остался на борту. Давайте же предадим покойного земле, а потом вы остановите свой выбор на одном из нас троих, причем каждый может выступить и обосновать свои права.

Закончив речь, он поднял с песка изящную витую ракушку и принялся разглядывать ее молочно-белую поверхность. При этом лицо его изъявляло мечтательную грусть и сдержанное довольство.

Могильщик с вышитым платочком посмотрел на него, потом перевел взгляд на сброд, столпившийся в ногах могилы, и, увидав, что на лицах весьма многих написаны те же чувства, что обуревают его самого, сорвал с головы окровавленную тряпку и, размахивая ею, заорал:

— Хотим Пэрдайса!

Тут поднялся невообразимый содом. Одни кричали: «Пэрдайс!», другие: «Рыжий Джил!», третьи, немногие, ратовали за Испанца. Двое могильщиков сцепились, как разъяренные псы; ражий громила в женской накидке на голых плечах выхватил из-за пояса нож и ринулся на одного из сторонников Испанца, но тот, в свою очередь, как щитом прикрылся телом визжащего приверженца Рыжего Джила.

Человек в черном с серебром костюме отбросил в сторону ракушку и решительно вступил в бой. Одной рукой он схватил могильщика в гофрированном воротнике и отшвырнул его от могильщика в бархатных штанах; другой приставил украшенный драгоценными камнями кинжал к груди головореза в женской накидке и мелодичным голосом, который великолепно подошел бы Астрофилу, изливающему камням, озерам и ручьям свою любовь к Стелле[109], изрыгнул поток замысловатых отборных ругательств, до того похабных и кощунственных, что они навлекли бы позор на самого разнузданного маркитанта[110]. Это вмешательство возымело успех. Воюющие стороны разошлись, гвалт стих, после чего джентльмен, вместивший в себя столь ошеломительные противоречия, вновь стал любезен и меланхоличен.

— Джентльмены, давайте простимся со старой любовью, прежде чем заводить новую, — сказал он. — Вначале мы похороним покойного, а уж потом выберем его преемника. Я полагаю, мы сделаем это благопристойно и в согласии с обычаем, и меньшинство беспрекословно подчинится воле большинства.

— Я буду драться за свои права! — рявкнул Рыжий Джил.

— А я за свои! — вскричал Испанец.

— И каждый из нас будет стоять за того, кто ему люб, — как бы в сторону пробурчал могильщик с разбитой головой.

Тот, кого называли Пэрдайсом, печально вздохнул:

— Очень, очень прискорбно, что ни один из нас не обладает достоинствами столь выдающимися, чтобы перед ними склонил голову раздор. Итак, джентльмены, давайте вернемся к похоронам.

Пираты сгрудились вокруг разверстой могилы, и несколько человек подняли тело. А я бесшумно, как индеец, оставил свое убежище в зарослях травы и под прикрытием дюн поспешил на другой конец острова, откуда к небу подымался легкий дымок, свидетельствуя о том, что кто-то вновь разжег костер, о котором я позабыл. Это был Спэрроу, он бросал в огонь то кусок дерева, то пучок сухих водорослей и разговаривал с моей женой, которая сидела у его ног, согреваемая разом лучами солнца и жаром костра. Дикон пек в золе остаток устриц, собранных вчера вечером, а милорд стоял и хмуро глядел туда, где за девятью милями воды чернел материк. Когда я подошел, все взоры обратились ко мне.