— Дикон! — позвал я.

— Я не Дикон, — ответил человек, ставя кувшин па пол. — Я Джереми Спэрроу. Слава Богу, что вы наконец пришли в сознание!

Я еще немного полежал молча, слушая плеск воды, потом просил:

— Где мы?

— В трюме «Джорджа», — ответил священник. — Наш корабль зарылся носом в воду и быстро пошел ко дну, так что почти все утонули. Но когда матросы на «Джордже» увидели на корме женщину, они спустили шлюпку и сняли всех, кто там был.

В трюме было слишком мало света, чтобы увидеть выражение его лица. Вместо вопроса я коснулся его руки.

— Не тревожьтесь, она жива, — сказал он. — Теперь она в полной безопасности. На борту есть несколько женщин благородного происхождения, они о ней позаботились.

Я поднял здоровую руку и вытер глаза.

— Вы еще слишком слабы, — мягко проговорил пастор. — Испанец прострелил вам плечо, да еще на руке у нас глубокая рваная рана от плеча до запястья. Вы были в беспамятстве три дня, с тех самых пор, как вас сюда принесли. Хирург перевязал ваши раны, и они заживают. Не пытайтесь говорить — я все расскажу вам сам. Дикона взяли в матросы — их тут не хватает, потому что многих скосила лихорадка или смыло за борт во время бури. Что еще? Четырех пиратов выловили из воды и на следующее утро повесили на нок-рее.

Говоря, он шевельнулся, и в тишине что-то звякнуло.

— Вы закованы в цепи! — воскликнул я.

— Только ноги, — отвечал он. — Милорд настаивал, чтобы мне заковали и руки, но вы в бреду просили пить, и из гуманности мне не стали надевать ручные оковы, чтобы я мог за вами ухаживать.

— Милорд настаивал, чтобы вас заковали, — медленно проговорил я. — Стало быть, на улице милорда нынче праздник?

— И еще какой: с музыкой и фейерверком! — ответил он с унылым смешком. — Похоже, половина здешних пассажиров лицезрела его при дворе. О господи, видели бы вы, как они его встретили, когда он взошел на борт: мужчины вытаращили глаза, женщины подняли визг! Теперь он тут главная персона: как же, он ведь лорд Карнэл, фаворит короля!

— А мы пираты.

— Вот именно, — весело подтвердил Спэрроу.

— А они знают, почему наш корабль наскочил на риф? — поинтересовался я.

— Навряд ли, разве что ваша супруга их просветила. Я не стал зря тратить слова — мне бы все равно не поверили. Готов поклясться, что милорд тоже не взял на себя этот труд. Он, изволите ли видеть, был бедным, беззащитным пленником, только и всего. Рассказ вашей жены ничего бы не изменил: все сочли бы, что ее обманули или околдовали.

— Да, такому рассказу и впрямь мудрено поверить, угрюмо согласился я. — Ведь перед тем как наскочить на риф, мы открыли по этому кораблю огонь.

— Надеюсь, что подлецов, стрелявших из кулеврин, сожрали акулы! — с жаром воскликнул Спэрроу и тут же рассмеялся своей свирепости.

Я попытался собраться с мыслями.

— А что за люди плывут на корабле? — спросил я наконец.

— Не знаю, — ответил он. — Я пробыл на палубе лишь до тех пор, пока милорд беседовал в кают-компании с капитаном и еще одним джентльменом, которому здесь все подчиняются. Потом выживших пиратов вздернули, а нас с вами без всяких разбирательств отправили в трюм.

— Вам известно, где мы находимся?

— Сначала мы сутки простояли на якоре — видимо, команда чинила корабль, — а с тех пор непрерывно штормило. Думаю, мы все еще находимся у берегов Флориды. Вот и все, больше я ничего не знаю. А теперь усните — так вы быстрее восстановите силы. К тому же от бодрствования вам все равно не будет никакого проку. — И он вполголоса запел длинный псалом. Я уснул, потом проснулся, снова уснул и снова проснулся. На сей раз меня разбудил свет факела — его держал в руке матрос в перепачканной смолой одежде. Пользуясь этим освещением, какой-то тощий джентльмен с морщинистым лицом и маленькими черными глазками деловито осматривал мою раненую руку и плечо.

— Просто непостижимо, — проговорил он нараспев, — как часто раны, оставляемые без лечения, если не считать промывания и чистой повязки, благополучно затягиваются и заживают, надо полагать, из духа противоречия. Уверен, если бы мне позволили лечить этого пациента как положено, то есть прижечь его раны кипящим маслом и расплавленным свинцом и пустить ему кровь, то десять шансов против одного, что сейчас на свете было бы одним пиратом меньше.

И он выпрямился с самым оскорбленным видом.

— Значит, он поправляется? — спросил Спэрроу.

— О да. Рана на руке неопасна, хотя, несомненно, причиняет адскую боль. Что до раны в плече, то она, как ни странно, благополучно заживает, причем без всяких прижиганий или кровопусканий. Ничего не поделаешь, приятель, придется вас все-таки повесить. — И он посмотрел на меня своими круглыми глазками, похожими на блестящие черные бусинки.

— Наверное, у вас была потрясающая жизнь! — Тут в его голосе прозвучало сожаление. — Вот уж не думал, что когда-нибудь увижу живого главаря пиратов. Знаете, в детстве я часто мечтал о кораблях под черным флагом, о грудах золота, об абордажных схватках. Клянусь змеей Эскулапа, в глубине души мне куда больше хотелось бы быть таким вот разбойником (разумеется, непойманным), чем губернатором Виргинии!