На другое утро Франц-Педро заявился ко мне раньше обычного. С позвякиванием подъехал он к нашему отелю. Предохранительные цепи. Когда он притопал к нам в ресторан, вид у него был донельзя бравый: дымчато-голубой норвежский свитер, лыжные брюки и черные блестящие ботинки с красными шнурками.

— Сегодня работать не будем, — сказал он мне и оператору. — Лыжи для вас в машине, а вот обещанные ботинки. — И он с таким решительным видом выставил перед нами смазанные жиром башмаки, что мы после короткого совещания решили и впрямь поехать в горы.

— Освещение сегодня все равно слабовато, — сказал оператор, к моему великому облегчению. — Видишь, на солнце какая завеса.

Для каждого прогула можно найти уважительную причину.

Через полчаса езды мы застегнули свои куртки, а еще через полчаса беспокойное звяканье цепей захлебнулось: граница снега. Мотор недовольно стонал, но тем не менее послушно тянул машину Франца-Педро по крутому серпантину, ни разу не отказав всерьез.

— Снег выпал на три недели раньше обычного, — сказал Франц-Педро, когда нам пришлось вылезти.

Дорога кончилась. Словно баррикада, ее перегородил домишко, стены которого были сложены из обломков скалы, ничем между собою не скрепленных.

— Каменоломня, — сказал я.

— Ты что?! — возразил Франц-Педро. — Разве ты не видишь доску над дверью?

— «Эль тесоро д’инка»? Вижу.

— Вот именно. Сокровище инков. Хозяин — метис. Ladino [33] по-испански. Летом собирает травы в расселинах, зимой поджидает лыжников. Да вот и он сам.

Ladino сдвинул мохнатую занавеску из шерсти ламы, закрывавшую вход, и зазывно повел рукой в сторону своей каменной хижины.

— Me gusto mucho [34] , — сказал он. — Добро пожаловать. Отличный снег, будь он благословен, привел ко мне сеньоров. Что прикажут подать кабальерос?

— Писко, чтоб разогреться, — сказал Франц-Педро.

Ladino выдвинул нижний ящик своего комода, где на подстилке из сена хранил стройные бутылки с чилийским национальным напитком. Кроме комода да еще трех табуреток, другой мебели в комнате не было. А кроме этой комнаты, других комнат в хижине не было.

Хозяин подал нам соль, мы насыпали ее между большим и указательным пальцами и слизнули. Затем надкусили дольку лимона и процедили по стаканчику писко сквозь накопившуюся во рту кислоту.

Ladino получил свои два крузейро. Мы надели лыжи.

— А уж машину вашу, сеньоры, я буду беречь пуще, чем зеницу ока! — крикнул ladino нам вслед.

Мы пошли наискось к склону. Писко еще некоторое время перекатывалось огненными шариками в желудке. Затем шарики раскололись, образовав благодатное тепло.

Когда все хоть по разу да упали, стало ясно, что затея была рискованная. Снежный покров лег неравномерно. Местами он достигал в расселинах метровой глубины, местами же стелился по камню тонко, как иней. Несмотря на пронизывающий ветер, который неистовствовал, будто хотел аккуратно, словно хирург, вылущить из нас скуловые кости, все мы вспотели от напряжения.

Тут Франц-Педро при торможении упором поддел лыжей какой-то сверток, сверток ударил меня в плечо и откатился. При падении с него свалилась серая тряпка, и мы увидели в снегу мертвого ребенка. Изможденное существо было одето в расшитое черным и красным платьице, какие носят дети индейцев. Коричнево поблескивали остекленелые глаза.

Мы оглянулись, ища людей, следы, и не нашли ничего.

— Надо доставить ребенка вниз, хотя бы до «Тесоро», и потом известить власти.

Мы завернули маленькое тельце в вытертое, как рогожка, одеяло и привязали на спину Францу-Педро. После этого мы покатили вниз; это был нелепый бег на длинную дистанцию: каждый считал, что мертвому ребенку будет лучше, если двигаться как можно осторожней и пружинить на неровностях почвы.

Завидев издали каменную хижину ladino, наша погребальная процессия остановилась. Мимо «Тесоро» вниз по склону тянулась темная цепь. Сотни индейцев.

— Они спускаются из горных резерваций. Это потомки инков. Голод гонит их вниз, в долины. Может, это их ребенок. — И Франц-Педро со своей легкой ношей на спине размеренным шагом продолжал путь к дому ladino. Индейцы, замыкавшие скорбное шествие, не обращали на нас никакого внимания. Опустив головы, они брели мимо, лица у них были до самых глаз обмотаны лохмотьями, которые серебрились от замерзающего на лету дыхания. Многие шли по снегу босиком, и ледяной наст в кровь ранил их ноги.