Антоний указал на худого высокого подростка, на голове которого была двойная египетская корона и который выглядел несколько смущенным и неуверенным. Вероятно, он хотел бы теперь быть подальше отсюда, в каком-нибудь тенистом дворцовом саду, где веселые и красивые придворные дамы, которым он, по слухам, охотно оказывал внимание, посвящали бы его в тайны любви.

— Александр Гелиос! Тебя я объявляю царем Армении, Мидии и Парфии — властвуй на благо народа и во славу Рима.

Мы упивались этой самоуверенной речью, как будто сладким вином, хотя все должны были бы знать, что Парфия по-прежнему остается непобежденной, а Мидией уже управляет римский клиентальный царь. Что же касается Армении, то хотя Антоний и завоевал ее и ее царь сидел в оковах здесь, в Александрии, но его сын остался на свободе и теперь в Парфии ожидал, когда представится возможность вновь вернуть себе свою страну.

Впрочем, для шестилетнего Александра Гелиоса эти препятствия были несущественными. На его круглом мальчишеском лице просияла широкая улыбка, как если бы мама позволила ему еще час повозиться с любимой собакой. Чтобы подчеркнуть его новое положение, его одели в парфянское платье и высокую древнеперсидскую шапку с павлиньим пером. Его сестра Клеопатра Селена, очевидно, сознавала всю важность момента, и ее милое детское личико было сосредоточенно и величественно — насколько это возможно для шестилетнего ребенка. Ей было доверено управление Киренеей — страной, граничащей с Египтом на востоке. Антоний великодушно не обратил внимания на то, что уже несколько десятилетий она, так же как и Крит, являлась римской провинцией. Так что маленькая Селена получила корону страны, которой уже управлял римский наместник. Двухлетний Птолемей Филадельф тоже не был забыт и получил Финикию, Сирию и Киликию — однако малыша это не особенно интересовало. Он угрюмо посасывал палец и, кажется, готов был вот-вот зареветь. Но прежде чем это случилось, слуга взял его за руку и подвел к тронам родителей, куда подошли и остальные дети. Все они один за другим обнимали и целовали мать и отца. Послышались ликующие возгласы гостей, и над гимнасием повеяло дуновением великой истории.

Но кто из нас почувствовал в этот момент, что наших голов коснулось ледяное дыхание предстоящей гибели?

В память об этом выдающемся дне придворные получили по нескольку только что отчеканенных денариев, на которых было наглядно запечатлено это событие. Изображение нашей царицы было обрамлено надписью: «CLEOPATRAE REGINAE REGUM FILIORUMREGUM» («Клеопатра, царица царей, и ее сыновья, цари»),

Антоний, несколько более скромный, провозглашал только: «ANTONI ARMENI ADEVICTA» («Антоний, победитель Армении»).

Это были римские монеты с латинскими надписями. Никто из римских граждан не был возмущен тем, что Антоний провозгласил себя победителем Армении. Титул Клеопатры «царица царей» они восприняли как дань восточному преувеличению, поскольку царицей — и любой это знал — она была только с позволения Рима.

Но было еще кое-что, возбуждавшее опасения — особенно среди образованных римлян, а к таким относились почти все римские политики.

Когда-то ученик Заратустры [58] персидский прорицатель Гистасп предсказал гибель Римской империи. Он говорил о победителе, который придет с Востока. Теперь нашлось немало тех, кто решил, что при этом имелись в виду объединенные войска Антония и Клеопатры. Еще отчетливее говорилось об этом в «Книгах Сивилл»:

Покуда Рим еще медлит обрушиться на Египет. Эта царица появится здесь среди людей Как могущественная наследница бессмертного. Три человека покорят тогда Рим, который будет

в глубоком упадке. Жители его умрут в своих постелях, Когда с неба прольется расплавленный огонь.

Это было ясно и понятно всем. Возлюбленная Юлия Цезаря и мать его сына, Клеопатра, таким образом, являлась «наследницей бессмертных». Слова «три человека» означали власть триумвирата и гражданскую войну. От того, что еще предсказывалось в этих книгах, кровь застывала в жилах каждого римлянина:

И весь мир этой женщине будет подвластен, Послушен только ее воле. И когда вдова Царицей станет в мире, и когда в море Будут брошены все бронзовые мечи людей, Тогда все элементы этого мира Овдовеют, и бог, который высоко парит в эфире, Развернет небо, как огромный свиток. Бесчисленные небеса падут на землю и море, И бурные водопады обрушатся с высот. Земля будет предана огню, а море проклято.

И далее в тексте говорилось о «вдове», под которой, конечно, подразумевалась Клеопатра — она ведь была супругой своего младшего брата, утонувшего в Ниле:

Недолго будешь ты вдовой, Возьмешь себе в супруги Льва…

Лев олицетворял Геракла, которого Антоний называл своим предком. Таким образом, «Книги Сивилл [59] » ясно говорили: «После того, как будет устранен триумвират, Клеопатра выйдет замуж за Антония и вместе с ним завоюет и покорит восточную часть Римского государства» — это первое. Но был еще и триумф, который Антоний устроил, как будто специально следуя предсказанному в этих книгах развитию событий.

Он был первым римским полководцем, который отпраздновал свой триумф не в Риме, а в Александрии, и этот факт больше, чем что-либо, говорил о том, что император порвал с Римом и весь обратился к Востоку.

Неизвестно, когда римские полководцы начали устраивать триумфы в честь своих побед, — это скрыто во мраке веков. Однако каждому ребенку в Риме известно, каков должен быть ход этого торжества.

Процессия собирается на Марсовом поле и движется через триумфальные ворота к цирку Фламиния, а оттуда через ворота Карменталь в центр города, к Большому Цирку. Последующий путь проходил по Via sacra, через Форум, к Капитолию.