Дана конкретно оторвалась в ту ночь. Я, лично, была еще так сильно травмирована трудными родами, что была не способна ни физически, ни эмоционально на секс с мужчиной. К тому же, я была замужней женщиной, а брак, знаете ли, для итальянцев священная тема, так что замужние женщины считаются недоступными. Так что мы с моим барабанщиком держались за ручки и пытались (с удовольствием, но неэффективно) общаться поверх языкового барьера, пока Дана со своим парнем извивались, хлюпали и чавкали, безумно хохоча и треща друг с другом между трахами.

В конце концов мой барабанщик сообразил, что уже поздно (было где-то около половины четвертого утра, кажется), а на следующий день у группы было выступление. Так что мы попытались вытолкать влюбленных пташек за дверь.

С грехом пополам нам удалось дотащить их с веранды до дороги, но тут мы остановились, чтобы передохнуть и переброситься парой слов, и это оказалось ошибкой. Я отвечала на расспросы барабанщика о планах Дэвида Боуи насчет турне по Италии (у нас таких планов отродясь не бывало, насколько помню), когда я взглянула на дорогу поверх его плеча, и... Вот они, наши пташки.

Этот пижон привесил Дану себе на грудь, поддерживая весь ее вес, и вставлял ей в свое удовольствие, однако же он начал терять равновесие. Эта сцепленная в коитусе парочка, из которой он один касался земли, продвигалась, весьма неустойчиво, к середине дороги и, пока я глядела на эту забавную и ужасную одновременно сцену, они начали падать: он опрокинулся на спину. Дана не была ни высокой, ни тяжелой, но у нее были огромные сиськи, и, как я знала по собственному своему с ней опыту, из-за таких грудей могли возникнуть некоторые проблемы с распределением веса. Итак, он опрокинулся на спину, а она все еще сидела на нем верхом, но это ни в коем разе их не побеспокоило: они даже не подумали расклеиваться, храни их Боже, и продолжали свое дело. Помереть посреди автострады, поперек раздельной линии, трахаясь на дороге!

Мы с моим барабанщиком бросились со всех ног в разные стороны: он вперед по автостраде, а я – назад, готовые перекрыть движение. Никто не проехал, но я всегда буду гордиться, что сообразила правильно.

* * *

Еще одним разгульным эпизодом можно считать мой легкий флирт с Энтоном Джонсом во время первого Дэвидовского турне по Штатам, начавшимся осенью 1972-го. Энтон, высокий, остроумный, зеленоглазый атлет с Ямайки – черный, красивый, забавный, бычьего сложения – впервые присоединился к нам во время римских каникул, и теперь путешествовал с нами по Северной Америке в качестве бодигарда. Он был замечательным человеком, и, для меня, кульминацией всего турне.

Впрочем, не сказала бы, чтобы ему было с кем конкурировать. Мы пока не могли обозревать Америку с суперзвездного полета. Мы, черт дери, ездили на автобусе (не на современном “сильвер-игл” с постелями и всем таким прочим, а на на самом обычном, снятом в прокат автобусике), а останавливались в отелях, типа “Мэрриотт” и “Шератон” (тогда они были отнюдь не теми усовершенствованными полуцивилизованными местами, как сейчас, а старыми оштукатуренными “дворцами”). А выступали мы в таких местах, где звук (если его вообще можно так назвать) отзывался эхом от чертовски большого количества пустых мест. Припоминаю, что целая куча концертов на Западном побережье была отменена, а Ронновские волосы позеленели в бассейне от хлорки, пока мы сидели и ждали известий о следующем концерте, живя за счет обслуживания номеров, потому что не было ни гроша налички.

Я ничем не могла помочь ситуации, поскольку все действие происходило (или предполагалось, что оно происходит) между Тони Дефризом и Ар-Си-Эй. Я считала все это угнетающим, но держала рот на запоре. Потому что, если ничего не можешь сделать, не имеет смысла говорить деморализующую правду или затрагивать болезненные и раздражающие темы.

Кстати, Дэвидовское внимание все равно большую часть времени было занято кем-то другим. Он постоянно совещался и/или трахался с тем-то и тем-то: ответственными за рекламу с местной фирмы звукозаписи; диск-жокеями; промоутерами; со стрейтами и гомиками и людьми из андеграунд-прессы; публицистами; групиз и публицистками/групиз (эти должности тогда, как и теперь, были не очень четко разграничены), так что мы с ним переживали весь этот икспириенс поотдельности. Мы скорее были похожи на партнеров по какой-то особо сложной бизнес-операции, чем на мужа и жену. У нас даже зачастую были разные номера, как я вспоминаю, а если бы не были, это было бы неприятно. Потому что секс втроем, вчетвером и в каких угодно комбинациях – это, конечно, хорошо, но Дэвидовские трах-конференции были скорее маневрами, чем развлечением, так что их было лучше выполнять один-на-один.

Так что, слава Богу, что был Энтон. Он был замечательным развлечением. Мы дурачились вместе и в автобусе, и в отелях, просто балдели друг от друга как только можно.

Казалось бы, принимая во внимание наши договоренности, для Дэвида тут не должно было возникнуть никакой проблемы, но, подозреваю, она все же возникла. Кризис разразился как-то вечером то ли в Мемфисе, то ли в Луисвилле, или еще где-то на юге, когда мы с Энтоном, спасаясь от душной и влажной жары номера, отправились поплавать в бассейне мотеля.

По нашему разумению, мы были вполне в своем праве; освещение у бассейна было включено, и еще даже не наступила полночь. Однако же менеджмент того мотеля придерживался другой точки зрения. Мы счастливо плескались, смеялись, визжали и брызгались и вообще грязно забавлялись – кто следит в такие моменты за языком? – как вдруг оказались носом к носу с красношеими писарями и ассистентами помощников ночной администрации, похоже, всего юга Соединенных Штатов. Эти люди были серьезно раздражены. Они велели нам немедленно вылезать из бассейна: они вопили и отчитывали нас, как нашкодивших пятилетних.