Шрифт:
Энтон сделал ошибку, огрызнувшись им в ответ, и от этого они окончательно спятили: один из них – какой-то великий линчеватель со странновато-иностранным акцентом – понес что-то про то, что “они” недоноски, и что стоит “их” пришить, если они не научатся вести себя правильно. Так и чувствовалось, как дрожат их жаждущие линчевания пальцы.
Дэвид спас ситуацию. Он спустился в вестибюль гостиницы и всех эффективно обаял. Он спас Энтона, но не меня. От меня он поспешил избавиться так быстро, как только можно было, нажав пружинки, мгновенно обернувшиеся билетами на самолет, и – прости-прощай! Уже на следующий день я летела в Нью-Йорк, и очень скоро после этого – в Лондон.
Последствия оказались затяжными: после этого меня больше никогда не приглашали в турне. Я присоединялась к ним иногда и лишь ненадолго, если сама настаивала, или Дэвиду было одиноко, или ему требовались мои материнско-вышибальные услуги, но обычно все кончалось одинаково: я начинала слишком веселиться, Дэвиду становилось не по себе, и меня тут же усылали домой. Так что в качестве постоянного участника турне меня исключили.
Впрочем, мне же лучше. Турне – это ужасная штука: слишком много тяжелой работы, слишком много стрессов “обычного” путешествия и никаких плюсов. Никто не может любить турне, кроме цыган и людей, которые от чего-то бегут.
С другой стороны, мой бойкот совсем не был таким уж хорошим. Я и так уже потеряла что-то из нашей с Дэвидом близости, сложив с себя работу – тем, что нашла и наняла Тони Дефриза, тем, что приспособила Фредди, Даниеллу и Сьюзи к тем должностям, которые раньше занимала сама – а теперь я теряла контакт и влияние и в еще одной области его жизни. Даже более того, у меня сложилось явное ощущение, что Дэвида такая ситуация устраивала, а еще больше она устраивала Тони.
Поначалу меня начала одолевать паранойя на этот счет, а потом я поняла, что устранение из Дэвидовской карьеры подходило и мне, что энергию, которую я тратила на него, теперь я должна направить в другое место.
Понимаете, теперь был МОЙ черед. Мы вместе сделали Дэвида звездой – “Ти Эс Эллиотом с рок-н-ролльным ритмом”, ни много-ни мало, – а теперь, согласно нашему пакту, заключенному в спаленке второго этажа на Плэйстоу-гроув, пора было сделать то же самое и для меня. С нынешними ресурсами, которыми мы располагали, это будет совсем не трудно, считала я.
9. ПРОЩАЙТЕ, ПАУКИ С МАРСА!
Если я хотела устроить свою карьеру, то это еще не значит, что я имела возможность ей заняться. И если Дэвид и Тони вытесняли меня из центра событий, то это еще не значит, что я была освобождена от Дэвидовских дел. Эти парни загружали меня по полной программе.
И не то, чтобы мне не нравилась эта работа. Во-первых, для меня стало практически второй натурой рекламировать и защищать Дэвида и его идеи; моя роль имела свои внутренние достоинства. Во-вторых, и сама работа, несомненно, имела свои преимущества. Что я хочу сказать: если уж вы работали не на себя, а на кого-то в период между 1972-м и 1974-м годами, то разве не лучше всего было работать на Дэвида Боуи? Именно ОН был в центре событий, и многие из этих событий были настоящим праздником.
Например, в апреле 1973-го у меня была чудесная командировка в Японию, исключительно вдохновляющую страну, родину множества Боуи-фэнов. Что-то в Дэвиде – возможно, его мимически-танцевальный, театральный подход к работе – задевало какие-то глубинные струнки в этих островитянах, с их древней культурой и современным сознанием, ориентированным на родные трэшевые фильмы о монстрах и пришельцах. И действительно, это странное английское глиттер-создание словно вылезло из какой-то огненной аномальной дырки неподалеку от Нагасаки. Энтузиазм был нстолько велик, что альбом “Зигги Стардаст” продержался в японских чартах больше двух лет. Когда мы там появились, он продавался очень хорошо, вызывая здоровый интерес покупателей и к более ранним альбомам и привлекая на концерты публику, битком набивавшую все залы, в которых играли Спайдеры.
Это было так замечательно; полностью оправдало некоторый риск всего предприятия, поскольку в те дни Япония еще не так привыкла к рокерам и вообще западным людям, так что нам приходилось сталкиваться с разными сюрпризами. Например, японский промоутер мог заявить вам вполне на законном основании, что его отец в последний момент не дал одобрения на организацию концерта. А японские копы, никогда – ни тогда, ни теперь – не бывшие образцом терпимости и сдержанности, могли обращаться с толпой безобидных фэнов-тинэйджеров так, словно это были вторгшиеся монгольские орды.
Впрочем, в основном, наше японское путешествие было приятным. Одно из моих самых ярких впечатлений о нем – это поход вместе с Лии Блэк Чайлдерсом в Токийский Императорский театр, находившийся рядом с нашим отелем.
Название спектакля я уже забыла, возможно потому, что сразу же после его окончания мы с Лии окрестили его “Лесбийским ревю”, так что я его так и запомнила. Название, если и не совсем точное, то, во всяком случае, подходящее. Не думаю, что участницы спектакля все были лесбиянками, но роли и мальчиков, и девочек играли женщины. Участниц этих были чуть ли не тысячи – на огромных подмостках с подиумом, авансценой и разными пиротехническими эффектами, которые могли свести с ума даже такую видавшую виды театральную джанки, как я. И это еще не все. Объединенные усилия легионов участников и персонала обернулись не традиционной императорской оперой и даже не западной; это было похоже на Бродвей. Что-то вроде японского варианта “Лучших хитов из всех мюзиклов, какие вам когда-либо приходилось слышать”.
Мы просто не могли поверить. Это потрясало не только в чисто театральном смысле. Нас с Лии больше всего задело за живое то, что все эти женщины на сцене были самой роскошной восточной полисексуальной компанией, какую только можно себе вообразить в самых безумных фантазиях. Здесь были собраны редкостные красавицы целыми сотнями.
Потребовались невероятные усилия, но в конце концов я решила, что среди всех этих красавиц выделяется одна, по имени Рейсами, способная поддерживать мой любовный пыл почти на невыносимом уровне. Как только я это поняла, немедленно принялась строить планы.