— Прошу извинить меня. Поговорить хотел. Я потом.

Девушка взяла шляпку и, надев ее перед зеркалом, направилась к двери. Черные густые волосы и короткая челка, как крыло ворона, красиво оттеняли белое нежное лицо. Поравнявшись со мной, девушка бросила через плечо:

— Ладно, Мишенька, продолжим этот разговор на страницах «Комсомольской правды». Следи за газетами, — и ласково посмотрела сквозь пушистые ресницы.

Шатунов даже не шелохнулся.

Девушка кокетливо улыбнулась мне, обнажив красивые мелкие зубы. На одном блестела золотая коронка.

— Будьте любезны, откройте входную дверь.

Я вышел вместе с девушкой. На лестничной площадке спросил вполголоса:

— Что-нибудь произошло?

— Пока нет, но может произойти, — она покрутила ключиком на пальце и стала спускаться по лестнице. У нее была мягкая, скользящая походка.

Закрыв дверь, я вернулся к Шатунову. Он сидел в той же позе, уставившись глазами в одну точку.

На улице хлопнула дверца автомобиля, заработал мотор. Я подошел к окну. Девушка в серебристом платье нырнула в новенькую «Волгу». Кто сидел за рулем, мне не было видно. Водитель не совсем умело включил сцепление, машина дернулась и покатила по дороге, мягко шурша шинами.

прочитал я не очень-то уместные стихи. — Кто эта незнакомка?

Михаил не ответил, только мрачно посмотрел на меня и полез за папиросами.

— Ты слышишь?

— Слышу.

— Тогда отвечай. Где с ней встретился? Лобанов познакомил? В том же злачном местечке?

— Нечего мне отвечать, — он тяжело поднялся, надел фуражку и пошел на улицу.

Я не стал останавливать его, потому что понял: ничего не добьюсь. Вернулся в свою комнату. По радио все еще говорил о своем подвиге Лобанов.

Не знаю, почему мне вдруг пришло в голову разоблачить его. Может быть, это еще нельзя было назвать решением, я мог и передумать, но после встречи с девушкой в серебристом платье мне хотелось вывести Лобанова на чистую воду.

Припомнился давнишний разговор с Истоминым, когда я заменил Сливко во время работы над графиком боевой подготовки.

«Покрывая Сливко, вы толкаете его в пропасть».

Тогда я дал капитану слово говорить и делать только правду.

— Да! Правду надо делать, — ответил он мне. Люся укачивала дочку:

Я вспомнил, что эту песню пел майор Сливко перед своим последним вылетом на штурмовике. Как странно, что я вспомнил сейчас именно это.

Потом Люся положила Иринку в кровать и оделась:

— Ты посмотри за ней. Бутылочка со сладкой водой на батарее.

— Хорошо.

— Я ухожу.

— Иди.

— И даже не спросишь куда?

Она села возле и запустила пальцы в мои волосы.

— Какие-нибудь неприятности на работе?

— Да нет, все в порядке.

— Тогда почему ты такой?

— Скажи, Люся, — я взял ее за руки, так мы всегда разговаривали о серьезных вещах, — как бы ты поступила, увидев, что твоего хорошего товарища принимают не за того, кто он есть. Он ловко вышел из трудного и опасного положения, и никто не заметил, что в это положение он попал по своей вине, в результате непродуманных действий.

— Как бы я поступила по отношению к кому? К моему хорошему товарищу, который совершил ошибку, или ко всем, кто не увидел обратной стороны медали?

— И к нему и к его друзьям. Люся задумалась:

— Это, наверно, зависело бы от поведения его и их.

— Допустим, он ведет себя героем. Но виноваты в этом и они, сделав из него кумира.

— Тогда я постаралась бы открыть всем глаза. Разоблачила бы его.

— Но он же твой хороший товарищ. Это было бы не по-дружески с твоей стороны.

— А обманывать меня и других моих товарищей — это по-дружески?

— От этого обмана никто не пострадал.

— Подожди, подожди. Ты сказал, что виноваты и они, сделав из него кумира. Однако они были бы менее виноваты, чем я. Они не заметили, что в трудное положение он попал по своей вине. А я заметила, но никому не сказала. Таким образом я встала на сторону обманщика. Сегодня мы обманули в малом, и от этого никто не пострадал, а завтра обманем в большом.

Я могла бы тебе привести пример из жизни медиков. Ложь одного врача привела к смерти больного. Вот почему я разоблачила тогда Сливко с его зрением.