— А как же вы туда ходите? — Майя глазами показала на дочку, спавшую в коляске.

— А так, — Люся взяла с этажерки пятачок и подкинула кверху.

— Решка! — крикнул я.

Монета со звоном стукнулась об стол и упала кверху цифрой.

— Отгадал, — она недовольно надула губы. Потом улыбнулась. — Ну вот и сходишь на колонку за водой, а то нечем и посуду помыть.

— У вас же водопровод.

— Без воды. Ремонтируют водонапорную башню.

— Все понятно, — засмеялась Майя. — И в других семьях в орлянку играют?

— Приходится.

— А почему бы вам не открыть в гарнизоне детские ясли?

— Да у нас же почти никто не работает.

— Тем более. Значит, у вас всегда можно подобрать хороших воспитателей и нянечек.

— Конечно, — усмехнулась Люся. — Отдать ребенка в ясли, а самой баклуши бить. Дети — наше единственное развлечение.

— Вам, родителям, это, может, и не нужно, тем более что дети для вас развлечение, — в голосе Майи легко было уловить иронию, — но для детей ясли и детский сад — вещь просто необходимая.

Они заспорили, где лучше воспитывать детей, одна и другая приводили примеры и аналогии, и в конце концов каждая осталась при своем мнении.

— Мы вернемся к этому разговору, когда будешь матерью, — сказала Люся миролюбиво.

Майя вспыхнула до корней волос и украдкой взглянула на Брякина, который надевал у зеркала пилотку. Ему пора было на вечернюю поверку.

Проводы демобилизованных хотели устроить на берегу реки, у могилы капитана Кобадзе, но погода неожиданно испортилась: с самого утра зарядил мелкий промозглый дождик, и тогда торжество решили перенести в клуб, а у памятника Кобадзе демобилизованные должны были дать прощальный салют из личного оружия, после чего передать карабины и автоматы лучшим солдатам из нового пополнения.

В клуб были приглашены и гости, колхозники из соседних деревень, шефы с рыбокомбината.

Брякин сидел с Майей чуть ли не в самом конце. На нем была новенькая, ни разу не стиранная гимнастерка. Белая полоска подворотничка подчеркивала загар на шее. Потом ефрейтора выбрали в президиум, и он ушел на сцену, где стоял длинный стол, накрытый красной материей.

«Даже брови побрил», — подумал я, посмотрев Брякину в лицо, которому он изо всех сил пытался придать серьезное выражение.

С напутственным словом к отъезжающим обратился командир полка Молотков. Рядом с ним на столе лежали Почетные грамоты, приготовленные для лучших воинов. Кончив говорить, командир вызвал к столу старшину Ралдугина и взял из пачки верхний лист.

— «За успехи в боевой и политической учебе и безупречную службу в рядах Вооруженных Сил Союза ССР награждаю Вас Почетной грамотой, — прочитал он. — Выражаю уверенность, что Вы и впредь будете служить примером добросовестного исполнения своего патриотического долга перед нашей великой Родиной — Союзом Советских Социалистических Республик».

Командир пожал Ралдугину руку. В зале зааплодировали.

Вместе с другими солдатами такую же грамоту получил и Брякин.

Я посмотрел на Майю и почему-то стал рассказывать ей о нашей первой встрече с Брякиным в эскадрильской землянке, куда он пришел, покинув караульное помещение. Не очень-то гладко протекала у ефрейтора служба в первое время, были и срывы, и падения, но все это осталось позади. Брякин изменился до неузнаваемости. Нет, не зря ему вручили Почетную грамоту.

— Рад за вас, — сказал я Майе и пожал ей руку.

— Я тоже рада, — чистосердечно призналась она. От имени комсомольской организации выступил Лерман. К удивлению всех, его речь на этот раз была удивительно коротка и конкретна.

Он говорил о том, что надо поддерживать связь между теми, кто служит, и теми, кто демобилизовался. Надо служить и работать так, чтобы ни тем, ни другим не было совестно. (Он любил это «надо» и никогда не упускал случая, чтобы ввернуть его.) Уезжавшим на целину он вручил рекомендации бюро комсомола для получения в обкоме ВЛКСМ комсомольских путевок.

После торжественной части уходившие в запас дали в память о себе небольшой концерт. Каждый выступил с каким-нибудь номером, даже те из них, кто никогда не выступал раньше.

Играя на гитаре, Брякин, вскидывал ее над головой, убирал за спину, барабанил пальцами по корпусу.

В зале стоял хохот, его вызывали на «бис», и Брякин снова играл и играл, на этот раз только веселое.

Кто-то вбежал на сцену и оказал, что в зале находится солистка джаз-оркестра, организованного покойным капитаном Кобадзе.