Все это напоминало время, проведенное в учебном центре, капитана Кобадзе, любившего затеять какой-нибудь технический спор.

— Если бы позволяло время, обязательно бы поступил заочно в академию Жуковского, — бывало, говорил он нам.

— Но ведь это инженерная академия, — удивлялись мы.

— Вот и хорошо. Сейчас каждый летчик должен быть инженером. Тогда только он и сможет рассчитывать на успех.

На товарищей из других эскадрилий мы смотрели с некоторым снисхождением. Мол, понимаем, вам тоже хотелось бы быть сверхзвуковиками, но что поделаешь. Нам еще нужны и фронтовые истребители — для воздушных боев.

В один из дней нас привели в высотный класс, оборудованный на аэродроме, рядом с кабинетом врача и парашютной лабораторией.

В этом же здании теперь размещался и профилакторий для предполетного отдыха летчиков, открытый по предложению нашего Александровича.

А вот и ой сам вышел к нам навстречу, полнотелый, с круглым животиком и плоским женоподобным лицом.

— Раздевайтесь — и в душ. Смойте свои грехи, — улыбнулся приветливо и строго.

Стал вызывать нас по списку. С помощью другого врача из санитарной части базы он смерил мой рост, обхват груди, туловища, длину рук и ног. Мне выдали новенькое шелковое нижнее белье. Оно доходило до запястьев и щиколоток, свободно и равномерно облегало тело.

Александрович проверил, нет ли где провисаний и складок.

— Сейчас вы пройдете в соседнюю комнату и получите высотный компенсирующий костюм, — сказал он мне. — Вам помогут надеть его и подогнать. Когда все сделаете, придете и покажетесь.

О высотных костюмах мы до недавнего времени имели смутное представление. Знали только, что их надевают при полетах на большую высоту, где давление воздуха становится настолько мизерным, что если бы там нарушилась герметизация кабины, то кислород, поступающий в легкие под давлением, порвал бы их в одно мгновение. Человек в какой-то степени уподобился бы глубоководной рыбе, вытащенной на поверхность моря.

Чтобы этого не случилось, летчики, отправляясь на высоту, и надевали, специальные костюмы.

Я вошел в комнату, где хранились костюмы, и был невольно поражен странным видом товарищей, уже облаченных в костюмы. Они напоминали аэронавтов из фантастического романа, отправляющихся в межпланетное путешествие. Бросались в глаза круглые резиновые жгуты, проходившие по всему телу, и многочисленные застежки-«молнии», выпуклые груди и тощие икры ног. Черные добротные ботинки на толстой подошве были чем-то похожи на водолазные. В туго обхватывавших тело костюмах ребята казались меньше, тоньше и все сутулились, словно под тяжестью.

— Простин, — окликнул инженер по спецоборудованию, — вот ваш шкаф. — Он посмотрел мои антропометрические данные и снял с вешалки один из костюмов. — Попробуем этот. Распустите шнуровку и расстегните застежки в грудобрюшной области, на рукавах и штанинах, потом можете надевать. — Он отошел, чтобы помочь какому-то летчику, предоставив меня самому себе.

Я удивился легкости костюма и плотности тонкой ткани, от которой еще пахло заводской краской. Со стороны казалось, он в три раза тяжелее и толще.

Прислонившись спиной к стене, стал натягивать штанины.

Подошел Лобанов. Он надел свой костюм одним из первых и, подогнав его с помощью инженера и врача, помогал другим. Всегда прямой, Лобанов теперь тоже ходил сутулясь.

— Ты присядь, — сказал он мне, — удобнее будет, — и подал стул.

— Ничего, теперь только руки осталось просунуть.

— Подожди, у тебя подогнулся ворот.

Когда костюм на меня был напялен, Лобанов расправил собравшиеся на нижнем белье складки, чтобы они не давили при работе в костюме, и сам пристегнул кнопками к комбинезону костюма брюшную часть противоперегрузочного устройства, которое было хитроумно вмонтировано в костюм.

— Теперь застегни «молнии» и сделай несколько глубоких приседаний, поболтай руками и ногами, чтобы хорошенько расправить комбинезон по всей поверхности тела.

Внимание Лобанова мне было понятно. Он все-таки каким-то образом узнал, как я и Михаил щадили его самолюбие, затаскивая в спутную струю, как я хлопотал за него, когда оказалось, что фамилия Лобанова не попала в число летчиков, которым решили в первую очередь дать новые машины. И вот теперь он чувствовал себя немного виноватым за свою неприязнь ко мне.

К тому же он увидел, что его самолюбие будет удовлетворено, потому что подчиняться мне как командиру звена почти не придется — ведь наши новые самолеты предназначались для перехвата противника в сложных метеорологических условиях, когда полеты группами исключены и каждый летчик во время работы предоставлен самому себе. Говоря по совести, он не особенно верил в мои командирские и летные качества. Меня это тоже обижало, но я не подавал виду. Если говорить начистоту, я пока и сам не очень-то был уверен в себе.