Шрифт:
– Вам, девочка, надо придерживаться плана. А самое главное – следовать программе. Что ж это вы, отсебятиной детишек пичкаете…
Результаты… э, я хотел сказать – знания, э… неплохие, но планы, планы… И эти сказки средневековые. Хотя, если вдуматься, Марусенька… ничего, что я вас так, по-домашнему величаю? Так вот, с другой стороны… на кой чёрт всё это нужно? И кому, главное кому? Детям уж точно не нужна эта писанина… На вас поступила анонимка, деточка. Кому-то очень не нравятся ваши эксперименты. И отец ваш, Александр Яковлевич уже был вызван «на ковёр». Так что – тссс! Будьте бдительнее. Эх-хх, я бы сам эти сказки слушал, уж больно интересно…
При слове «анонимка» Маше почему-то вспомнилось, как недавно приехала Нина Феоктистовна – здешняя бывшая учительница. Приехала неожиданно для всех. Сказала, что книги нужно забрать, напросилась к Маше на уроки, а потом и на обед к Антонине Тихоновне, но неожиданно уехала, не попрощавшись и так ничего и не забрав. Не понравились её бегающие глазки ни Маше, ни тёте Тоне, да и дети как-то странно смотрели на свою прежнюю учительницу, и радости в их глазах совсем не было.
Инспектор бормотал что-то о призвании, о Макаренко, о бабах-училках, и когда шофёр старенького «уазика» вывел его из-за стола, говорить он был уже не в состоянии. Руки крепко прижимали к груди бутылочку настойки на зверобое, портфель приятно тяжелила банка с солёными огурчиками, а на губах блуждала пьяненькая бессмысленная улыбка.
Сколько прошло времени? Почему так тихо вокруг, неужели обстрел всё-таки закончился? Он выжил… Из всех – один.
Теперь главное доползти до этой серой мазанки, а там… Там спасение, там – Маша.
Глаза Лидочки Соловьевой, хохотушки и непоседы, были полны слёз.
– Ну, давай, рассказывай, кто тебя обидел? – Маша взяла девочку за руку и отвела в сторонку, к окну.
– Новый год скоро, – всхлипнула Лидочка.
– Ты не любишь Новый Год?
– Что вы, Мария Александровна, очень люблю! Только у нас как всегда будет…
– А как это – «как всегда»?
– Подарки через родителей передадут – и всё! Нина Феоктистовна так делала… И вы тоже …делать вам больше нечего, кроме как с нами возиться… так папа сегодня утром маме сказал…
И снова Маше вспомнилась неряшливая женщина с остатками маникюра на толстых коротких пальцах, дававшая ей напутствия в тесной приёмной заведующего РОНО.
– Скажу вам, как интеллигент интеллигенту, коллега, это ужасно! Это невыносимо, хуже Сибири. Я прозябала в этой глуши пять лет по вполне понятным причинам, – я уже в том интересном возрасте, когда и о пенсии нужно подумать. А там, всё-таки, зарплата неплохая.
Но, вы-то! Вы-то зачем согласились? Неужели Александр Яковлевич не мог ничего лучшего для вас подыскать, чем Меленка? Мужики там, бабы… все пьют. Вспомнить не могу без содрогания. Да ещё дети эти… сопливые, грязные… примитивные. Вот где понимаешь истинное значение слова «приматы».
– Вы же педагог! – возмутилась Маша. – Разве так можно о детях? Да и о взрослых тоже. Какие же они приматы! Мужики да бабы вам не понравились? А вы сами откуда родом будете, не из деревни ли часом?
Бровки Нины Феоктистовны сложились в страдальческий домик.
– Какая же вы ещё молоденькая и оттого – глупенькая. Предположим что я из семьи сельских интеллигентов. Мне искренне жаль вас, девочка. Очерствеете там среди мужичья, замуж выскочите за скота-скотника какого-нибудь, а там… Сами не заметите, как обабитесь и наплодите таких же сопляков, грязных, конопатых и примитивных…
– Извините, но вы никакого отношения к сельской интеллигенции не имеете, раз позволяете себе так отзываться о людях, с которыми живёте рядом. Я сама из семьи сельских интеллигентов, родители мои – учителя, отец только два года как здесь – в РОНО, а до этого в школе преподавал. Но чтоб такое отношение к детям… Я не хочу больше это слушать!
Маша вышла в коридор, а во взгляде, брошенном ей вслед, вспыхнула злость. Вспыхнула и… не улеглась, нет.
Затаилась.
Она только теперь заметила, что её ученики – все шестеро – стояли и ждали.
– Что нахохлились, воробышки? Будет и у нас в школе ёлка, да ещё какая! А ещё мы колядки устроим! Только, чур – помогать! Одна я не справлюсь.
– И дед Мороз будет? – пролепетал глазастый Сашка.
– Какая же ёлка без деда Мороза? Будет обязательно! И Снегурка будет!
Ребятишки загалдели, закричали наперебой, и глаза у них уже светились предощущением праздника, настоящего, светлого, приносящего радость и надежду.
«Папу попрошу. Не откажет, ведь обещал помогать… А кроме деда Мороза ещё и Снегурку надо. И Коляду…» [3]
Маша так размечталась, что чуть остановку свою не проехала.
Выпросив у мамы ёлочную гирлянду, коробку мишуры и немного елочных игрушек, она заторопилась к последнему автобусу, чтобы вернуться в Меленку. Оставаться дома не хотелось – родители просьбу её выслушали без особого восторга и желания помочь не проявили.
– Куда же ты, на ночь глядя, доченька? – мама не то виновато, не то встревожено пыталась заглянуть Маше в глаза.