Шрифт:
Одну – на двоих.
_______________
[1] Лада – Славянская богиня счастливой любви, весны.
Глава вторая
Родители встретили Машу спокойно, без упрёков. Даже слишком спокойно, и это ничего хорошего не предвещало.
– Ничего, доченька. У тебя целый год впереди. Подготовишься, как следует, и поступишь, – суетилась мама, накрывая на стол.
– И правда, Маш, – добавил отец, – не унывай. Подумаешь – не прошла по конкурсу, с кем не бывает. Поработаешь годик – а там и вне конкурса сможешь пойти, со стажем-то. На заочном проще учиться, мы с матерью так и делали.
Отец Маши работал инспектором РОНО, мать преподавала русский язык и литературу в местной школе-десятилетке, и другого пути кроме как в педагогический, родители для единственной дочери не видели.
– Поработаю в школе? – удивилась Маша, – Кем, интересно?
– Учителем, кем же ещё, – нарочито бодро ответил отец, старательно избегая Машиного взгляда. – В Меленке вот, вакансия есть. Да… Школа там начальная, малокомплектная, неужели с кучкой ребятишек не справишься?
– Да какая же из меня учительница? Мне ещё самой надо учиться.
– Не бойся, дочка, не боги горшки обжигают. Возникнут трудности – помогу. Как-никак – больше двадцати лет в педагогике.
– Как ты сказал, деревня эта называется?
– Меленка. Маленькая, тихая, речка рядом, лес… А жить будешь у Антонины Тихоновны, у школьной технички. Я уже обо всём с ней договорился. От нас автобусом полчаса езды, а там ещё через поле километра два – не больше. Рукой подать…
Отец ещё что-то говорил о кадровых проблемах, о сельских малокомплектных школах, но Маша его совершенно не слушала. Она и об обиде своей на родителей забыла, надо же – без неё всё решили; плыла перед глазами светлая берёзовая бесконечность, звучал голос Грида, – утреннего знакомого из электрички. И стучалось в сердце первое, неосознанное ещё, чувство и к нему и к тихой, незнакомой деревушке с ласковым названием – Меленка.
Наутро напомнила о себе осень: только-только Ладино полетье [1]началось, а уж росы упали холодные, туманы стыли в низинах. Как ни старался Догода [2],как ни посылал на землю ясные тёплые деньки, но и по солнцу было понятно – настоящего летнего тепла уже не будет.
На золотисто-рыжем коне торопился вестник Авсень [3]рассказать всем о том, что осень пришла.
Сидя у обочины автотрассы, Маша рассматривала дорогу, ведущую к лесу. Там, у самой опушки, приютилось десятка два домиков, которые отсюда казались игрушечными. Разувшись, она пошла по этой пыльной дороге, огибающей картофельное поле, и вскоре оказалась у деревенской околицы. Сама дорога не исчезла, а как ручеёк впала в деревенскую, надо полагать единственную, улицу.
Домики и вблизи были как игрушечные. Аккуратные, с весело глядящими окнами из-под кружевных капорчиков наличников. В садах всё больше яблони да сливы, и рябины почти у каждого крыльца.
Посреди дороги, у огромной лужи копошились два мальчугана лет восьми-семи.
– Ребята, здравствуйте, – остановилась Маша, – а где живёт Антонина Тихоновна?
– Какая это Антонина Тихонна? – переспросил похожий на цыганчонка мальчишка, усердно ковыряя пальцем в носу.
– Палец сломаешь, – улыбнулась Маша, – она в школе работает техничкой.
– Тончика, штоль? Так бы и сразу и сказала. Вон ейная хата.
Грязный мальчишеский палец оставил на мгновение недра носа и указал на опрятную избу, стоящую особнячком, на пригорочке.
– Спасибо, – Маша направилась к небольшому палисаднику. Второй мальчуган, светленький и веснушчатый, которого Маша про себя назвала одуванчиком, хлопая огромными пушистыми ресницами, крикнул вслед:
– А ты кто ей будешь?
– А я не ей буду, я вам буду скоро… учительницей.
Последние слова Маша произнесла как-то неуверенно. Заметив огоньки недоверия в глазах ребятишек, она подошла к ним поближе.
– Что, не похожа?
– Не-а, – протяжно отозвался «одуванчик», – нисколечко не похожа. Учительницы в юбках ходят, а ты в штанах. Да и портфеля у тебя нет…
И окинув насмешливыми взглядами Машины вытертые добела, подвёрнутые до колен джинсы, босые ноги и волосы, стянутые на затылке в хвост цветной резинкой, мальчишки в один голос повторили: «Нисколечко не похожа!»
– Машенька! Мария Александровна! Что ж в избу-то не заходите, я с самого утра дожидаюсь.
На высоком крылечке стояла сухощавая миловидная женщина лет пятидесяти. – А вы, анчутки [4], что рты разинули? Не видите, – человек с дороги, уставши! – Она погрозила кулаком мальчишкам, и те, переглянувшись, бросились наутёк – только пятки засверкали.
– Куда это они, – рассмеялась Маша, – неужели и вправду испугались?
– Испугались, как же, – Антонина Тихоновна подошла ближе,– они теперь не угомонятся, пока всех новостью не обнесут, ну чисто скаженные. Проходи, Машенька, – она распахнула низенькую калитку, и Маша попала в черёмуховые заросли.
После душистой баньки, за чаем с пирогами с той же вездесущей черёмухой, Антонина Тихоновна, (Маша уже называла её тетя Тоня) поведала ей обо всех деревенских жителях, о том, что деток на этот год в школе будет немного: всего шестеро, что дров в школе припасено года на три – и что дрова берёзовые, сухие, – песня, а не дрова! Жару от них много даже с пятка поленьев бывает. Бросишь в печку – и тепло льётся в избу солнечное, доброе да лёгкое.