– Мне хотелось девочке сделать приятное, что в этом такого? Да и не твоё это дело, на что я трачу свои деньги.

– Нет, дорогая, это как раз моё дело. Я же для тебя стараюсь, как ты понять не можешь? Что у вас у русских за манеры такие, вечно лезете со своей душой нараспашку.

Лелька встала, вышла на кухню и принялась загружать грязную посуду в машину, но Соня не унималась.

– Чего ты фыркаешь? Подумала бы лучше о своей матери. Учти, будешь и дальше так себя вести – никогда не приживёшься здесь. Мало ли, что было когда-то, сейчас это не имеет значения. Подругами мы были «там» и в детстве, пойми! Нет, странный вы народ, «совки».

Лелька достала моющее средство, залила его в дозатор и запустила машину. Затем, резко развернувшись, спросила:

– Давно ли ты перестала быть «совком»? Видимо, давненько, а может, память у тебя короткой оказалась. Иначе, ты бы не забыла, как мы жили в одной квартире, как ездили к моей бабушке на дачу. …А ещё ты бы не забыла наш двор, нашу улицу. Плохо тебе тогда жилось, Сонечка? Отчего же ты ревела белугой, когда уезжала, а? Отчего письма мне писала на полтетрадки? Теперь я понимаю, почему ты вдруг замолчала – ни одного письма, – в израильтянку превратилась.

– Хватит! Устроила мне здесь вечер воспоминаний. – Соня отвернулась и подошла к окну, чтобы скрыть непрошеные слёзы.

– Да нет, Сонечка, ты послушай. Может и вспомнишь свою жизнь в «совке»; конечно, в ней было и плохое, но хорошего, светлого было куда больше. Так зачем же ты открещиваешься от своего прошлого, ведь это твоё детство, твоя юность, Соня. Стыдно тебе, что ты из «совка»? Только чего же здесь стыдиться.

– А ты думаешь, мне легко здесь было. Это Рейчел моя – сабра [5], а я была «оля хадаша», тебе не понять, что это такое. Я была такая же дура, как и ты, тоже бегала со своей русской душой нараспашку. А мне говорили: убирайся в свой занюханный совок, жидовка. Это я сейчас поумнела, а тогда мне очень тяжело было. Вот я и хочу, чтобы ты сразу знала, как здесь надо вести себя, иначе – в люди не выбиться.

– Ладно, Соня, – Лёлька подошла к подруге, обняла её и вытерла выступившие слёзы, – через три дня я уезжаю, ты там вычти всё, что я должна тебе. Спасибо тебе, несмотря ни на что. А с переездом повременю, – вряд ли я приживусь здесь. Я хоть и еврейка, да душа у меня – русская, это ты правильно сказала.

– Я хотела спросить, что тебе в подарок купить? Или, может деньги лучше? – Соня отстранилась, но тон был совсем другим, примирительным, даже заискивающим.

– Нет уж, Сонечка, лучше что-нибудь купи; всё равно, что – я буду рада любому подарку, память всё-таки, – Лёлька вздохнула, – слушай, я завтра не пойду в ресторан, хорошо? Ну что я там буду делать?

– Мне всё равно. – Соня пожала плечами. – Но вот Рейчел… Она может обидеться. Знаешь, я даже ревную немножко её к тебе. И почему ты не завела себе ребёнка, ведь была возможность. Из тебя бы вышла замечательная мама. А в ресторан тебе придётся пойти, я себе представляю, как Рейчел отреагирует на твой отказ».

– Потому что завести можно собаку… Или кошку. И это тоже ответственность большая. А дети должны рождаться в любви.

Рейчел чуть не расплакалась, когда узнала, что Лёлька не хочет идти в ресторан, поэтому пришлось пойти. Гостей было много – в основном друзья Рейчел, но были и знакомые Сони. Ави, отец именинницы, приехал с опозданием, поздравил дочь, что-то сказал Соне и уехал.

Почти весь вечер Лёлька просидела за столиком, наблюдая за гостями. Все веселились от души, вот только одна девушка почему-то не принимала участия во всеобщем веселье и тоже сидела одна за соседним столиком. Лёлька встретилась с ней взглядом, и её поразили глаза девушки, совершенно безжизненные, пустые. Девушка встала и направилась к выходу, и тут Лёлька заметила под столиком забытую сумку. Она окликнула девушку, но та лишь ускорила шаг, хотя музыка в этот миг не играла, и крик Лёлькин она наверняка слышала. Лелька ещё раз посмотрела на сумку, и тут в голове у неё что-то щёлкнуло, словно сложилась недавно увиденное ею: автобусная остановка, кем-то забытая сумка, взрыв… звон разбитых стёкол, чёрный дым, крики раненых, кровь… Лёлька тогда находилась как раз на этой остановке, – ждала автобус, чтобы поехать в гости к маминой бывшей сотруднице, которая теперь жила в Израиле. Страшная догадка пронзила Лельку. Она вскочила из-за столика, но в этот момент к ней подбежала Рейчел.

– Пить хочу, Лёля. Налей мне, пожалуйста, вон тот сок, манговый.

Лелька, что было сил, толкнула девочку на пол и сама упала сверху, закрыв её собственным телом. Раздался взрыв, и весь зал заволокло чёрным густым дымом. Всё повторилось, как на той остановке: звон разбитых стёкол, крики, кровь… Только ничего этого Лёлька уже не слышала… Не слышала она и Сонин крик, и то, как Рейчел рыдала, обнимая бесчувственное тело «Лёли хадаши».

Пять лет спустя в уютной одноместной палате родильного дома лежала темноволосая девушка с татуировкой на плече в виде дракона. Вплотную к её кровати была придвинута детская кроватка, и там сладко посапывала смугленькая малышка. Дверь в палату открылась, и Рейчел (конечно же это была она) приложила палец к губам.

– Т-с-с-с… Только уснула.

– Опять мы не успели на кормление, – высокий худощавый парень присел на кресло. Соня осталась стоять у двери.

– Ты уже решила, как назовёшь девочку? – шепнула она и в тот же миг, встретив взгляд дочери, поняла, что можно было обойтись и без этого вопроса.

Конечно, мама, – улыбнулась Рейчел. – У неё давно уже есть имя. И ангел-хранитель с русской душой по имени Лёлька.

_______________

[1] Здесь игра слов: Лёля – Оля. Оля хадаша – репатриантка (ивр.) к тексту