Шрифт:
О, чудо – бабочка, кажется, слышит мой голос.
Она летит назад, в комнату, но натыкается на огромный острый угол шкафа.
Падает…
Снова этот крик…
Господи, как больно!
Шаг третий
Потолок, стены, дверь – всё белое. На окне – белые занавески, за окном – белая решётка…
Интересно, где это я.
Девушка входит в белую комнату, тоненькая, – и тоже вся в белом. Она улыбается и делает мне укол. Улыбается одними глазами, губы её закрыты марлевой повязкой, а глаза теплые-тёплые – так бывает только от настоящей улыбки.
Я начинаю понимать, где нахожусь.
– Привет. Я – Ната. Тебе не очень больно?
– Очень.
– Ой, потерпи немного, ладно? А мне говорили, что я лучше всех уколы делаю.
Девушка расстроена – я вижу это по глазам.
– Мне не от укола больно.
– А, – вот ты о чём. Так это сейчас пройдёт.
Мне почему-то очень хочется ей поверить, я так и делаю, и боль действительно уходит. Я засыпаю.
Просыпаюсь в совершенно другом настроении: без боли. Боль исчезла, белая клетка-комната погружена в приятный полумрак – за окном сумерки лиловые, густые, бархатные.
Откуда-то всплывает: клетка-комната называется па-ла-та… у-ма-па-ла-та…
В дверь заглядывает Ната:
– Проснулась? А к тебе гости – встречай.
– Ликуша… – мама улыбается, но в глаза мне старается не смотреть.
– Забери меня отсюда, – прошу я, но она качает головой.
– Почему. Почему нет?
– Тебе лучше пока оставаться здесь. После того, что случилось…
– А что случилось? Я кого-нибудь убила? Гадика? Гадёныша?
– Ты чуть не утонула! Ликочка, детка, ты только не волнуйся, всё уже позади. Здесь тебе будет хорошо, ты скоро поправишься, а весной мы поедем в Швейцарию – на консультацию к Биллу Айленду. Это очень известный специалист.
О тебе не забыли, девочка моя, о тебе помнят. Вот, деньги на дорогу и на лечение прислали. Но пока тебе необходимо остаться здесь. Не переживай, мы к тебе будем каждый день приходить…
– Кто это «мы»?
– Я, конечно… Ну и Вадик с Алёшенькой. Они тебя тоже очень любят.
– Ты можешь приходить. А Гадика я видеть не хочу, как и Гадёшеньку. Принеси мне мой блокнот и карандаш.
– За что ты их так ненавидишь? Это же близкие тебе люди – твоя семья.
– У меня нет семьи. И быть не может – я не от мира сего, понятно? У меня был один, единственный родной человек, но он меня предал. Этот человек – ты. Предала… предала… Променяла на гадёныша Гадёшеньку!
Я задыхаюсь. На крик прибегает Ната, и мама, вся в слезах, уходит, оставляя на окне блокнот.
Увижу я её теперь не скоро, только в день отъезда. Почти три года я проведу в белой комнате-клетке с мягким названием па-ла-та.
Всё это время я ищу свой мир. Ко мне почти не приходят строчки, а если и приходили – их записывала Ната. Держать карандаш в палате запретили.
Гадика с Гадёшенькой на вокзале не было: лучшего подарка ко дню рождения они придумать не могли.
Да, именно в тот день, когда мы с мамой сели в поезд, идущий в московском направлении, чтобы потом из Москвы лететь дальше – в Берн, мне исполнилось шестнадцать.
Я по-прежнему называю эту женщину «мама», по привычке, наверное, я просто не знаю, как мне её называть…
Я по-прежнему ищу и не нахожу свой мир…
Может быть, номер в маленькой гостинице окажется уютнее белой комнаты-клетки?
Гостиница находится в парке, где полным-полно фонтанов, миниатюрных водопадов, беседок и скамеек. Дорожки здесь посыпаны жемчужно-белым песком, трава на газонах свежая, сочно-зелёная.
А ещё здесь тихо, так удивительно тихо, что слышно журчание воды и пение птиц. Такое впечатление, что этот кусочек чужого мира начисто лишён острых углов – здесь даже скамейки овальные.
В школе я ненавидела геометрию, но там всё гораздо проще, чем в реальной жизни. В геометрии достаточно к острому углу добавить определённое количество градусов, – и угол превратится в тупой – не путать с тупиком!
А если добавить ещё немного градусов – угол вытянется в прямую линию, то есть станет развёрнутым, проще говоря, прекратит своё существование.
Оказывается и в жизни можно «добавить градусов», – этому меня научила Ната, и теперь я частенько прибегаю к уничтожению острых углов при помощи Его величества Градуса. Не всё так гладко, как на бумаге: вместо прямой у меня частенько получаются зигзаги и ломаные линии, гораздо реже – параболы. Но острые углы исчезают – это факт!
– Лика, ты пьёшь? – мама плачет. – Зачем ты губишь себя, Лика?
По моим подсчётам она давно уже должна была выплакать все слёзы… Впрочем, у неё было достаточно времени пополнить запасы солёной водички, при помощи которой люди в этом мире выражают свои чувства и эмоции.
– Ты хотела сказать: зачем ты губишь меня. Ответь мне на встречный вопрос, и я обещаю тебе подумать над твоим. Зачем ты меня предала?
– Я не предавала тебя, Лика. Когда же ты, наконец, поймёшь это…
– Дальше можешь не продолжать – я знаю. Тебе было трудно одной с больным, ненормальным ребёнком.