Один из проводников ответил за всех

– В эрепорталуме все ходят с оружием, император. Мы готовы.

– Вот и хорошо. Занимайте бойницы, оконные и дверные проемы, ждите неприятеля. Предупреждаю – канефляне активно используют снайперов, так что будьте осторожны. Оружие и патроны получите в ангаре. Даже тем, у кого есть свое – советую взять и предоставленное нами – бой может быть серьезным.

Шиншилла подошла к Джакару и спросила – Мне поднимать вертушку? – на что он отрицательно покачал головой – Я надеюсь на свой боевой скафандр и телохранителя. Ваше дело оборонять Белькатир, и если вы поймете, что не сможете далее находится в нем – покиньте его на вертолете. Это все. Разбирайте оружие и расходитесь по постам.

Джакар с удивлением отметил, что проводники, походившие на толпу мародеров или старателей на редкость дисциплинированны, когда дело касается их жизни, а Шиншилла легко с ними управляется. Набрав в ангаре оружия, они разошлись по указанным постам, и в зале остались только Джакар с Базычем, притащившим гранатометы, да пяток вооружившихся до зубов шлюх. На полуголые тела они одели тяжелые пластины аргонских панцирей и еле стояли под их весом.

Джакар поднялся наверх и, вытащив из-под нар осьминога, посадил его к себе на плечо за ракетным станком. Осьминог пищал и Джакар слышал писк – это удивило его – анализатор не должен доставлять до его ушей звуки животных. Быть может анализатор бракованный? Но это не самое важное в боевом скафандре, и он не придал этому особого значения. Шиншилла сидела у бойницы, держа в руках легкий, сделанный из композитов пулемет. Джакар подошёл к ней и извинился. Она только посмотрела на черноту забрала и вздохнула, махнув на него рукой. – Не буду я с тобой говорить, ты сам на себя в этом железе не похож.

Джакар задумался. Конечно, у Шиншиллы есть тысячи причин ненавидеть аргонских штурмовиков и все, что их напоминает, но есть еще что-то. Скафандр – это то же наше тело. Оно носит наше зрение и наш слух, фильтруя и видоизменяя их так, как считает необходимым, оно позволяет нам передвигаться, в дело и без дела двигать руками и ногами. Оно экранирует нас, отгораживая от остального мира материальной стеной, от грандиозного информационного поля, составленного из миллиардов мыслящих существ, так же отгороженных друг от друга телесным восприятием, генерирующих триллионы мыслей и идей – электромагнитных волн несущихся по миру. Они стучатся к нам, но мы не слышим их, наши мысли также бесплодно разбиваются о чужие оболочки…

Тела доставляют нам свои удовольствия, но ограничивают наш мир в рамках своих телесных нужд – рамках борьбы за существование и размножения, а именно это бытие и определяет наше сознание. Отгороженные от всего мира мы бродим в своих простых скафандрах по простому миру, обслуживая лишь потребности наших тел – выжить и передать свои гены потомству.

Что творится с нашими телами после смерти мы знаем точно, а что же бывает с нами самими? Об этом Джакар не знал, да и задумываться перед боем не хотел. Смерть, во всяком случае – не избавление, это нечто другое.

Тело поставляет нам чувства и образы, преломленные органами нашего восприятия, обрезанные и смонтированные нашим мозгом в осмысленные фрагменты, потерявшие суть, но понятные нашему телу, и мы зависим от него, но без нас, наше тело не может выполнить заложенные в него рефлексы на должном уровне, конкурируя с себе подобными и, страшась этого, шепчет нам и внушает страх смерти – а мы слушаем его и боимся вместе с ним.

Наш мозг монополизирует все каналы информации, и, будучи сам дезинформирован всякого рода пропагандой и внушением, дезинформирует нас в еще большей степени. Но сами мы расслаблены. Метафизическими каналами получения информации нам пользоваться уже лень, да мы и не умеем, потеряв этот навык за тысячелетия – и пользуемся тем, что предоставит нам наш мозг, и, занимаясь самовнушением, веруем в это, и сами загоняем себя в трехмерную клетку абсолютно Евклидова пространства. Мы забываем о себе, для нас наше тело – это мы. Мы считаем, что если врач вырывает нам зуб – он удаляет лишь часть нас, но когда умирает наше тело, мы считаем, что умираем мы целиком. Мы уже забываем о том, что мы есть и считаем целое частью чего-то, а часть – всем.

Создается впечатление, что мы играем в игру, по каким-то правилам, которые свято соблюдаем, или уже забыли, что эти правила придумали мы сами, и соблюдаем их в силу традиции. Только иногда находятся люди, ходящие по огню, бегающие по воде и летающие по воздуху. А мы удивляемся, ищем что-то особенное в них, что-то сверхъестественное, не пытаясь излечить своё, навязанное нами самими бессилие.

Джакар спустился вниз и остановился у прислоненных к стене ракет. Базыч перевязывал их веревкой и за лямки вешал на себя - воевать он надумал всерьез. Нагружаясь оружием, он объяснял Джакару свой план действий.

– На рассвете полетим. К этой башне их нам нельзя подпускать, уничтожим на подходах – они здесь местности не знают и тыкаются как слепые котята. Ты полетишь, а я к тебе лямкой прицеплюсь, реактивный ранец у тебя мощный, заправлен твердым топливом, нас двоих унесет. Как их обнаружишь, меня отстегнешь и лазером дашь мне наводку. У меня десять ракет, так что немало на тот свет отправлю. А дальше тебя учить не надо – добивай с воздуха.

– Хорошо. Если не получится, снова зацеплю тебя на лямку, отволоку в Белькатир, а здесь у нас вертушка. Полетим дальше.

– Ага. Ты только не ширяйся, когда меня потащишь, а то знаю я вас, начнешь направо и налево все косить, скинешь меня метров с пятисот.

– Нет, я в психоделический транс не вхожу, берсерк из меня не вышел, так что не опасайся.

Рассвет

Джакар вышел из ворот Белькатира и осмотрелся. В предутренней заре еле проступали контуры деревьев, кустов и холмов. Еще темно, реактивные струи, которые понесут его по небу, будут далеко заметны, но тянуть дальше нельзя. Базыч уже обвязался лямками и ждал подъема, стоя метрах в десяти от Джакара, похожий на лесное чудовище, облепленный ракетами и трубами запуска.