Для будущего полководца фигура полновластного монарха была интересна прежде всего с позиций его заботы о военной силе России, способности обеспечивать безопасность огромного государства на востоке Европы и севере Азиатского континента. Михаил Васильевич, в силу определённого домашнего и военного воспитания, смотрел на все политические процессы, происходившие в стране, с позиций откровенного и убеждённого «государственника».

Как-то в одной из дискуссий среди профессоров кафедры русского военного искусства Николаевской академии Генерального штаба был затронут вопрос о необходимости новой военной реформы. Причём спор повели люди, которые не только воочию видели ход милютинской военной реформы, законом о всеобщей воинской повинности изменившей лицо русской армии, но и занимались анализом результатов преобразований в военной области.

Алексеев, в силу своей природной сдержанности и некоторой молчаливости, сперва только слушал коллег по кафедре, обсуждавших недавнее событие, «прогремевшее» по всей Европе и её дальним окраинам. Суть состояла в том, что российский император выступил в 1899 году с инициативой созыва первой в мировой истории конференции по разоружению. Николай II предлагал провести её в голландской столице Гааге. По этому вопросу академическая кафедра разделилась на два лагеря:

— Мирная инициатива государя может изменить мир к лучшему, избавить его от большинства военных конфликтов. Прежде всего крупных, общеевропейских.

— Военных конфликтов избежать практически нельзя. Об этом свидетельствуют и мировая история и история России.

— Но ограничение вооружений и разоружение части военной силы государств сделает менее заманчивой её применение при решении конфликтов.

— Государь и его министры не учли, что экономика Германии, Англии да и наша, российская, во многом преуспевает благодаря военным заказам. Это же известный факт.

— Военные заказы можно планомерно сокращать, доведя их до разумных пределов.

— Тогда любая армия, любое правительство лишается возможности должным образом подготовиться к вероятной или ожидаемой войне.

— Но и эти вопросы в сторону мира можно решить положительно на предлагаемой государем конференции в Гааге.

— Такой конференции однозначно не будет.

— Почему же не будет? Предложение сейчас изучается во всех европейских столицах. С ними знакомятся в Вашингтоне, Токио, даже в Стамбуле.

— Знакомство ещё не означает приветствие. Пока только в шведской печати появились публикации, одобряющие инициативу нашего царя. Газеты остального мира, кроме социалистических антиправительственных изданий, про разоружение пока помалкивают.

— Время на осмысление предложения ещё не прошло. Предложить Европе разоружиться - такого ещё не было.

— Значит, есть поле для размышлений, для политического волеизъявления монархов и республиканских правительств.

— Но ни те, ни другие разоружаться не посмеют.

Полковник Алексеев, к числу старожилов кафедры не относившийся, до того молчавший, позволил себе высказаться:

— Чтобы пойти на созыв конференции по разоружению, правителям надо иметь политические способности военных вождей.

— Вы хотите сказать, Михаил Васильевич, что наш государь таких способностей не имеет?

— Нет. Такой мысли я не утверждаю. Но каждый монарх во многом подвластен своему окружению. Вот о его политических способностях я и хочу сказать.

— Тогда ваше мнение: состоится ли в голландской Гааге конференция по разоружению или нет?

— Могу убеждённо сказать, что такой конференции на уровне глав правительств в обозримом будущем не предвидится.

— Обоснуйте ваше утверждение.

— Разоружение возможно только при добровольном обоюдном согласии. Но пойдёт ли на такой шаг османская Турция, которая цепляется за Балканы, Прусское королевство, превратившееся в Германскую империю, или Япония, которая размещает военные заказы где только можно? Вот в чём вопрос.

— Здесь спорить не приходится. В Стамбуле, Берлине и Токио никому из власть держащих разоружение даже не приснится.

— Тогда реальность созыва Гаагской конференции сводится практически к нулю. Значит, спорной проблемы простонет.

— А как же тогда понимать инициативу России, которая разошлась по европейским столицам?

— Думаю, что она останется для истории только инициативой российской дипломатии.

— И это всё?

— Конечно. Наши дипломаты, как порой кажется, лишены чувства реальности и потому демонстрируют европейским столицам отсутствие политических способностей.

— Резковато сказано, Михаил Васильевич. Но таковы наши сегодняшние реалии.

— Дай Бог, чтобы ими не обладали военные вожди России, за идеей разоружения не просмотрели вооружение соседей на континенте...