Шрифт:
«Я воюю не с Китаем, а исключительно с республиканцами-гаминами. Они есть ученики русских большевиков…»
«Не могу не думать с глубоким сожалением, что многие китайцы могут винить меня в пролитии китайской крови. Но я полагаю, что честный воин обязан уничтожать революционеров, к какой бы нации они не принадлежали, ибо они есть не что иное, как нечистые духи в человеческом образе, заставляющие первым делом уничтожать царей, а потом идти брат на брата и вносящие в жизнь человеческую одно зло...»
Строя фантастические планы на восстановление монархий в Китае и России, Роман Фёдорович попробовал сблизиться с маньчжурским правителем. Он решил сперва объясниться с ним по поводу обвинений в свой адрес: «Генерал и цин-ван Унгерн проливал в Халхе невинную кровь китайских военных людей». Барон написал Чжан Цзолиню следующее письмо:
«Ваше сиятельство.
Ведя переговоры с вашими агентами Го Хаошаном и Лун Дицзи, давая им нужные сведения, я понял из разговоров о непонимании некоторых обстоятельств, а потому считаю своим священным долгом сообщить Вам нижеследующее: на днях Бароном Унгерном занята Урга, а злонамеренные люди распространяют слухи, что Барон поднял оружие против Китая. Зная Барона давно, служа с ним много лет, я больше чем уверен, что этого не могло быть. Опишу Вам по слухам Обстоятельство, предшествовавшее этим событиям: из Троицкосавска в Ургу пробралось более 300 человек коммунистов-большевиков русских и китайских, и в течение не особенно большого времени почти весь китайский гарнизон был развращён; началось неподчинение офицерам, грабежи и даже убийства, а вот оставшаяся верной китайским властям часть (кажется, все северяне) снеслась с Бароном, и общими усилиями были выбиты из Урги бунтующие войска...»
Письмо Чжан Цзолиню было передано с есаулом Погодаевым. В Мукдене, столице Северного Китая — Маньчжурии, оно не вызывало ни положительного впечатления, ни очередного негодования. Известный своим уравновешенным характером Чжан Цзолинь только заметил:
— Этот Унгерн странный человек. Пишет от себя о себе. Он скорее восточный мистик, чем русский сказочник.
Когда Чжан Цзолиня спросили о том, будет ли его ответ в Ургу, тот, подумав, сказал:
— Пожалуй, не стоит отвечать. Письмо сохраните в моём архиве. Думаю, что оно нам ещё пригодится на переговорах с российской делегацией. Москва рано или поздно покончит с диктатором Халхи...
— Будет ли устный ответ казачьему офицеру, доставившему в Мукден письмо?
— Выдайте офицеру за службу небольшую награду серебром. Пусть едет обратно к семёновцам в Харбин.
— Те считают его агентом цин-вана Унгерна в своих кругах.
— Пусть считают. На всякий случай прикажите приглядывать за ним. Особенно когда он бывает на железнодорожной станции Маньчжурия. Для нас это граница с Россией и Халхой...
Поведение некоронованного правителя Маньчжурии имеет объяснение, тогда мало кому знакомое и в Мукдене, и в Пекине. Внешняя Монголия, долгое время являвшаяся зоной влияния царской России, осталась без сюзерена. На эту роль теперь претендовала Япония, с которой Чжан Цзолинь никоим образом не собирался ссориться. Даже из-за цин-вана Унгерна, давшего Халхе государственную независимость от Китая.
Чжан Цзолинь, человек лично богатый, мог содержать немалую агентурную сеть. Её паутина «накрыла» и унгерновский штаб. Так хозяину Мукдена стало известно, что цин-ван Унгерн строит свои планы по восстановлению циньской монархии не на голом песке. Оказывается, барон доподлинно знал, что китайские генералы-монархисты Чжан Кунью, Ли Чжанкуй, Чжан Сюнь и Шэн Юнь готовы и сами поднять мятеж против республиканского строя и поддержать любого «первопроходца» в этом деле.
Среди этой генеральской плеяды особенно выделялся Чжан Сюнь. Именно он летом 1917 года поднял монархический мятеж с целью восстановления на троне бывшего императора Пу И. Его войска в июле захватили Пекин и удерживали его двенадцать дней. Однако в тех событиях Чжан Сюнь не получил народной поддержки. Мятежники были разгромлены премьер-министром Дуань Цижуем, бэянским генералом. Об этих событиях барон Унгерн узнал, когда находился на службе у атамана Семёнова.
Чжан Цзолиню, имевшему в Пекине немало высоких по положению осведомителей, были известны многие секреты правительственного кабинета, к которому он особых симпатий, скажем прямо, не питал. Ему было известно, что ещё в 1919 году богатые японские фирмы выдали пекинскому правительству большую ссуду на продолжение строительства Пекин-Калганской железной дороги до Урги. Те же фирмы с Японских островов очень интересовались угольными копями в Халхе и возможностями купить там большие участки земли для хозяйственного освоения.
Из всего этого напрашивался закономерный вывод: Токио против посылки новых китайских войск в Монголию. Ведь в случае победы над силами белого генералу Унгерна эти войска могли «задержаться» в Халхе надолго и стать помехой для японских колонистов. Что же касается денег, ссуженных правительству Пекина на железнодорожное строительство, то Чжан Цзолинь имел повод не раз пошутить:
— Хитрые японцы рассчитались с нашим правительством циньским серебром...
— Расплатились с Пекином той императорской казной, которую они так умело захватили в Пекине и увезли на свои острова...
— Хорошо платят нам за Халху, но только не своим серебром и не в маньчжурскую казну...
— Надо же, мятежники-ихэтуани не тронули императорской серебряной казны, а японцы её увезли сразу...
«Серебряная история» была такова. В 1900 году в Китае, первоначально в провинции Шаньдун, вспыхнуло широкое народное восстание ихэтуаней, названное европейцами «боксёрским». Оно было направлено прежде всего против иностранного засилья в стране, маньчжурская императорская династия Циней оказалась бессильной что-либо сделать.