В своих мемуарах Оссендовскнй рассказывает о том, как однажды ночью (барон часто вёл ночной образ жизни) его пригласили посетить старинный монастырь Гандан, точнее, один из его наиболее почитаемых монголами-буддистами храм Мижид Жанрайсиг. Там Унгерн повёл Оссендовского в «древнюю часовню пророчеств». Это было небольшое, «почерневшее от времени, похожее на башню здание с круглой гладкой крышей» и висевшей над входом медной доской, на которой были выгравированы знаки зодиака.

В «часовне пророчеств» оказались два старых монаха, заунывно певшие молитву. Они не обратили на вошедших никакого внимания. Генерал с поклоном подошёл:

— Бросьте кости о числе дней моих!

Раскланявшись, монахи принесли откуда-то из темноты две чаши с множеством мелких костей. Барон наблюдал, как они покатились по столу, и вместе с монахами стал подсчитывать:

— ...Сто двадцать... Сто тридцать...

Когда подсчёт костей закончился, Унгерн с дрожью в голосе воскликнул, напугав своего спутника и лам:

— Опять сто тридцать!..

Он отошёл к алтарю, у которого стояла старая индийская статуя Будды, и стал истово молиться. Слова молитвы произносились тихо, так, чтобы никто из присутствующих в «часовне пророчеств» не слышал их...

Известен случай, когда верный Роману Фёдоровичу цин-ван бурят Джамбалон однажды ночью перед походом привёл в белостенную юрту известную всей Урге старуху-гадалку — полубурятку-полуцыганку. Та поклонилась хозяину жилища, не спеша уселась у костра и принялась за дело.

Гостья медленно вынула из-за кушака мешочек и вытащила из него несколько маленьких плоских костей и горсть сухой травы. Потом, бросая время от времени траву в огонь костра, принялась шептать отрывистые непонятные слова. Юрта понемногу наполнялась дымом от сгоревшей травы. Находившиеся в юрте люди почувствовали, как «сердце стало учащённо биться, а голова окутываться туманом».

После того как вся трава сгорела, гадалка положила на жаровню кости. Это были бараньи кости, по трещинам которых и производилось гадание. Старуха долго переворачивала кости бронзовыми щипцами, каждый раз по-новому раскладывая на жаровне. Когда кости окончательно почернели, она принялась их внимательно рассматривать, нагибаясь к пламени.

Вдруг лицо гадалки сморщилось, изображая страх и страдание. Барон импульсивно подвинулся к ней, затаив дыхание. Старуха нервным движением сорвала с головы свой яркий платок и забилась на кошме, которой застилался пол юрты, в судорогах, выкрикивая время от времени отрывистые фразы:

— Я вижу его. Это может быть только он...

— Я вижу Бога Войны!..

— Его жизнь идёт к концу...

— Ужасная судьба его ждёт...

— Какая-то тень, чёрная, как ночь, ложится на его лицо...

— Опять тень, новая тень окутывает его...

— Сто тридцать шагов остаётся ещё ему пройти в жизни...

— За ними тьма. За ними только пустота...

— Я не вижу больше ничего...

— Всё. Конец. Бог Войны исчез с моих глаз...

К вышеописанным случаям следует добавить, что мистик Унгерн-Штернберг считал для себя роковым число 130. Примерно через столько дней он будет расстрелян во дворе новониколаевской тюрьмы...

Готовился ли семёновский военачальник к походу на юг Сибири основательно? Долгое время историки «уповали» в этом вопросе на мистическую сторону личности Унгерна фон Штернберга. Но он всё же не мог с налёта прорвать государственную границу и ринуться к байкальским берегам, чтобы там перерезать Транссибирскую железнодорожную магистраль, о чём говорил ему в своём письменном послании атаман Семёнов. Война всегда имела собственные законы для подготовки к ней. Так было и весной 1921 года: «бешеный» барон всё же имел здравый смысл. Поэтому из его штаба один за другим отдавались устные, но обязательные к исполнению приказы:

— Главная походная база устраивается к востоку от Урги. Я выбираю для этой цели Цэцэнханский аймак. Его князья — верные союзники...

— Приказываю силами военнопленных-гаминов отремонтировать дорогу Урга—Хайлар...

— Цэцэнхайский аймак не будет тыловой базой сибирского похода. Она переносится в Ван-Курень...,

— Немедленно провести в Ван-Курень из Урги телеграфную линию...

— Складировать там провиант, мануфактуру и боеприпасы с ургинских складов, со складов в Цэцэнханском и Сайнноинханском аймаков...

— Пригнать на пастбища под Ван-Курень порционный скот. Пусть будут тысячи голов, травы там хватит...

— Все вопросы с правительством Халхи решать только от моего имени...

— Азиатская конная дивизия должна базироваться на Ван-Курень даже в случае неудачного начала похода против Советов...

А готовился ли в это время атаман Григорий Семёнов к вторжению в Забайкалье, Приморье и Амурский край? Да. Но только как готовился. Он из кожи лез, выбивая для своих войск материальную поддержку, прося у всех известных ему доброхотов оружия, боеприпасов, обмундирования, денег и ещё раз денег.