— Взяли только своих коней. Без пулемётов ушли, чтоб идти без тяжестей.

— Пошли нарочного к князю Баяр-гуну. Приказываю его чахарам догнать и истребить изменников. Никого не щадить из беглецов.

— Что ещё передать Баяр-гуну?

— За каждую привезённую мне голову чахары получать по десять золотых империалов. Иди...

Офицерской сотне Азиатской конной дивизии далеко уйти в степь от Урги не удалось. Сотни конников-чахар вала Баяр-гуна настигли беглецов во время привала и внезапно обрушились на них. Большинство, не ожидавших такого коварного поступка от Унгерна с его генеральскими погонами и Георгиевским крестом на груди, так и не успели взяться за оружие для защиты. Чахары в тот день доставили в Ургу тридцати восемь отрубленных голов. И за каждую из них получили обещанные золотые монеты царской чеканки. Потомок эстляндских рыцарей был непривычно щедр на награду.

Это кровавое событие не стало в годы Гражданской войны секретом за семью замками. Во Владивостоке каппелевские офицеры скажут, среди прочего, посланцу атамана Семёнова:

— Если барон попадётся нам в руки, то сполна расплатится за головы Офицерской сотни...

— Только сперва мы его разжалуем из хорунжих в штатского...

— Пусть только выползет из монгольских степей за Уссури или Амур...

— Святого Георгия снимем с его жёлтого халата, как и голову с плеч, только пусть вылезет...

Унгерн метался, не решаясь выступить в поход против Советов. Он понимал, что в таком деле ему нужны сильные союзники, а в Азиатской конной дивизии не набиралось и пяти тысяч бойцов из «всех племён и народов».

Была сделана попытка увеличить её боевую силу. Барон формирует новый полк. Он назывался Китайско-Тибетский. Китайскими солдатами являлись военнопленные, тибетцами — местные добровольцы из числа выходцев из горного поднебесья.

Однако Китайско-Тибетский полк Азиатской конной дивизии просуществовал недолго. Будучи выведен из Урги на новые квартиры, он за несколько дней растаял. Сперва его покинули тибетцы, ненавидевшие китайцев, а затем исчезла и китайская часть. Одни бывшие военнопленные стремились вернуться к родному очагу, другие превратились в заурядных разбойников-хунхузов, третьи пошли служить в армии генералов-губернаторов. В Халхе, где пахло порохом и текла кровь, желающих остаться в войске русского генерала нашлось совсем немного...

Цин-ван внезапно в Урге оказался в изоляции от общего Белого Дела. Неожиданно дал знать о себе недавний начальник — Григорий Михайлович Семёнов. Атаман всех восточных казачьих войск России прислал официального посланца с собственноручным письмом, в котором предлагал ни много ни мало как поход против Советской России. В письме сообщался «под большим секретом» следующий план военных действий против большевиков:

«...В мае сего 1921 года я начинаю при поддержке японских войск крупномасштабные действия против красных одновременно по всему фронту границы с Китаем. Генерал Сычёв двинет на запад с берегов Амура. Генерал Савельев наступает из Николаевска-Уссурийского. Генерал Глебов выступит со станции Гродевово под Владивостоком. Сам я иду походом в Забайкалье, имея своей целью взятие столицы Забайкальского казачества города Читы...

Вам, господин барон, как моему генерал-лейтенанту и начальнику Азиатской конной дивизии, предлагается одновременно со всеми решительно наступать, перерезать Транссибирскую магистраль в районе Байкала и захватить Верхнеудинск...

О дальнейших наступательных операциях вам будет сообщено дополнительно. Ваше присутствие при обсуждении этих планов обязательно.

Генерал-лейтенант атаман Семёнов».

Письмо Семёнова было Унгерну «соломинкой для утопающего». Он послал ответ, что в назначенный месяц май выступает в поход на север» как приказывает атаман» на город Верхнеудинск, пройдя с огнём и мечом бурятские земли.

Но... Случилось в 1921 году то, о чём генерал-лейтенант и Георгиевский кавалер барон Унгерн-Штернберг не мог и догадываться. Семёновский поход оказался таковым только на бумаге ни сам атаман, ни японские войска в Маньчжурии, ни генералы Сычёв, Савельев и Глебов наступательных операций так и не начали. В наступление против Советов перешла одна-единственная белая Азиатская конная дивизия.

Обо всём этом Унгерн узнал позже, уже находясь в красном плену. Какие чувства он испытывал после осмысления столь удручающей информации, истории не известно...

Первой выступила из Урги бригада генерала Резухина. Сам барон выехал вслед за ней на автомобиле в Ван-Хурэ, где провёл совещание с Резухиным и Казагранди. Обсуждался план походных действий. Каждый участник совещания имел и а этот счёт собственные мнения, которые отстаивались в жарком споре.

Резухин, известный своим безропотным служением барону, выдвинул собственный план наступательной операции. Он предложил свести отряды Кайгородова, Казагранди, Казанцева и Шубина в одну бригаду (численностью до 700 человек), третью по счету в Азиатской дивизии и подчинить лично ему, генералу Резухину. Двум соединённым бригадам конницы намечалось по западному берегу реки Селенги пересечь линию российско-монгольской границы и быстрыми переходами двигаться к берегам Байкала. Резухин доказывал:

— Здесь мы не встретим сильного сопротивления красных. Именно на этом маршруте местные буряты готовы восстать против большевиков.

— Хорошо. Предположим, что твоя бригада и присоединённые к ней отряды начнут наступать вдоль берега Селенги. Какой маршрут предлагается третьей бригаде, которая пойдёт под моим личным командованием?

— Эта бригада самая сильная по составу. Она может через долину Орхона быстро выйти к Троицкосавску и Кяхте, взять их с налёта и дальше наступать на Верхнеудинск.