— Кто ты? — спросил командир.

— Я — начальник Азиатской конной дивизии генерал-лейтенант барон Унгерн Штернберг! — ответил связанный человек».

Мятеж «азиатов» против демона монгольских степей стал крахом не только самого барона Унгерна фон Штернберга. Он стал прелюдией поражения белых сил в новой Монголии, бегства и изгнания из неё их последних отрядов.

Начальник дивизионного госпиталя Рибо, пожалуй, достовернее всех описал последние дни биографии Азиатской конной дивизии, уникального «детищам Гражданской войны в России:

«Нам не суждено было больше встретиться с генералом бароном фон Унгерном-Штернбергом. Сразу после его исчезновения наши части выступили на северо-восток, к переправе через Селенгу. Мы не сумели соединиться с 1-й бригадой: её полки переправились вброд много выше по течению. По дороге в Маньчжурию они были жестоко потрёпаны в боях с монголами, и только небольшой их части с трудом удалюсь достичь зоны Китайско-Восточной железной дороги, где они и рассеялись.

К вечеру (22) августа выйдя на западный берег Селенги, мы тотчас начали переправляться на большой остров посреди реки. Несколько нагнавших нас эскадронов красной конницы попытались атаковать наши тылы и помешать переправе, но попали в западню в ведущем к реке узком ущелье и понесли тяжёлые потери от огня нашей артиллерии и пулемётов, установленных на вершинах окружающих скал. Они поспешно отступили и больше не пытались нас атаковать.

Здесь бригаду нагнали двое русских офицеров из Забайкалья, Ш. и С. Они были из монгольской части князя Виширли-тушегуна и рассказали нам о бароне«. Офицеры, убежавшие от монголов при появлении Унгерна, целый день провели в сопках, наблюдая за тем, что происходило внизу, а ночью по горам вышли к Селенге и присоединились к нам.

В первую же ночь после этого на острове посреди реки прошёл суд над особо ненавистными палачами из числа контрразведчиков и ординарцев барона. Одиннадцать человек были приговорены к смерти и расстреляны тотчас же.

Интересна судьба наших главных заговорщиков: напуганные ночным появлением барона среди дезертирующей бригады, полковник Эвфаритский, полковники Львов» Марков, подпоручик Сементковский и некоторые другие бежали, страшась гнева барона и думая, что наш замысел не удался. Из всех из них только Марков с одним из своих офицеров позже присоединился к нам; остальные пропали» будучи или убиты монголами, или казнены по приговору красных трибуналов.

После переправы через Селенгу наш отряд под командованием полковников Островского и Костромина выступил в многодневный поход на юг» намереваясь обойти Ван-Хурэ с запада и в этом районе переправиться через Орхон, Мы обошли Ургу с юго-запада и спустились до границ Гоби» обманув бдительность красных» которые стерегли нас к северу и востоку от Урги.

В Шаин-Шаби, в верховьях Онона, Очиров со своими бурятами покинул нас и двинулся на северо-запад. Мы также позволили всем» кто хотел уйти в Ургу, которая находилась в руках красных. Пройдя Ургу с юга» отряд повернул к северу, на Керулене был атакован красными, разгромил их и продолжал двигаться на северо-восток, к озеру Буир-Нор. Здесь мы опять встретили большой отряд красных монголов с pycскими инструкторами. Враг вновь был разбит и рассеян.

На озере Долон-Нор мы встретились с представителем китайского губернатора Хайлара (провинции Хейлуцзян. — Авт.) высланным к нам для переговоров о разоружении. 6 октября наш отряд» состоявший из восьмисот человек при пяти орудиях и шестнадцати пулемётах, наконец вступил в Хайлар и сдал оружие, китайцам при условии» что все желающие будут по Китайско-Восточной железной дороге отправлены в Приморье, где у власти тогда находилось правительство братьев Меркуловых.

Таких оказалось около шестисот человек, и через несколько дней они специальным эшелоном были доставлены во Владивосток, чтобы до конца сражаться на этом последнем клочке русской земли, который ещё оставался свободным от власти красных».

Но в действительности не всё было так хорошо для Азиатской конной дивизии. Из резухинской бригады пробилось в Маньчжурию всего человек двести. Остальные погибли в боях с красными монголами, которые настойчиво преследовали белых. Бывшие резухинцы смогли достичь маньчжурской границы только в середине сентября. Там сдались китайским властям.

Те старались не вступать в конфликты со сплочёнными частями белогвардейцев, будь то семёновцы или унгерновцы, хотя и разоружали интернированные войска. Это были люди, выброшенные вихрем Гражданской войны из Отечества» и потому им было больше нечего терять. Собственная жизнь для них зачастую ничего уже не значила.

Совсем иначе маньчжурские власти поступали с одиночками и небольшими группами белых» которые выходили к границе из степей Монголии. Их старательно вылавливали китайские пограничные стражи, убивали на месте или, в лучшем случае, сажали в подземелья печально известной средневековой тюрьмы в городе Цицикаре. Немало белогвардейцев-эмигрантов закончили там свою жизнь на положении безвестных узников. Для тюремщиков они были хуже» чем пойманные разбойники-хунхузы.

Всё это творилось тогда, когда Чжан Цзолинь уже видел в белых своих прямых союзников в борьбе за Халху, которая оказалась в руках красных. Но он всё же разрешил шести сотням бывших унгерновцев из Хайлара переехать во Владивосток. В их числе оказались доктор Рибо и есаул Макеев. В ноябре того же 1921 года унгерновцы участвовали в наступлении каппелевцев, которые сразу же приняли их в свои ряды, на Хабаровск.

Чжан Цзолинь считал русских белогвардейцев своими потенциальными союзниками не на словах. Он создал в собственной маньчжурской армии русскую пехотную бригаду, основой которой стали бывшие унгерновцы. Ею командовал полковник Костромин, погибший в бою с войсками У Пейфу под Шанхаем. Мукденский властелин мог положиться на русских даже больше, чем на своих телохранителей-маузеристов. Изменить они не могли: белоэмигрантам идти было просто некуда. Война для них стала жизненной профессией.