…усталый дождь девятый день идёт,

стучит в мозги размеренным горохом.

И не сказав привычное «апохуй!»,

я выпью без закуски антидот.

2012

Там, за окраиной чужого города, где ветер гонит выжженный песок и где пространство временем распорото небрежно сверху вниз наискосок, живёт отшельник, хмурый и нечёсаный, не покидая свой обжитый скит. Он сыт по горло вечными вопросами и ненавидит вечные пески. Его лачуга с белыми колоннами (каррарский мрамор! не хухры-мухры!) построена ещё во время оное, и вход в неё для каждого открыт. Для каждого из неслучайных путников, кто этой встречи вовсе не искал, измученных, испуганных, запутанных, затерянных в безжалостных песках.

Следы вошедших в мраморную хижину стремительно заносятся песком… И снова никого в пустыне выжженной. И снова пуст отшельнический дом.

Он так устал от тягостного бремени смотреть в глаза растерянных овец.

Заделать бы дыру в пространстве-времени.

И сладко отоспаться, наконец.

2012

В рассветном тумане запутался воздух, мгновенья застыли в немыслимых позах, как в детстве на «море волнуется раз», кто дёрнулся первым – уже проиграл. Ты близко, ты рядом – в соседней вселенной, обид и амбиций пожизненный пленный. Но право на плен отстоишь с топором. Известное дело – стокгольмский синдром. Настенного времени колются стрелы… спешить бесполезно – уже не успела. И даже святой миротворец коньяк в тяжёлом плену обращается в яд. Ну что ж, упивайся своей несвободой, хлебай по утрам минеральную воду.

…ты рядом, я слышу движение век. Ты рядом. За сто миллионов парсек.

2012

Ты помнишь? чёрный пляж у океана, туман, безлюдье, мерный рёв прибоя. За миллионы лет до нас с тобою здесь было так же пусто и туманно. Мы пятками ломали гладь песка, а пена жадно слизывала лунки. Приговорённый с вечера вискарь ещё плескался в душах и в желудках.

Мы похмелялись океанским ветром – и всё казалось просто зашибись! Мы кожей ощущали эту жизнь, наполненную рокотом и светом. И лошади… ты помнишь это чудо? как призраки, возникли ниоткуда, по чёрному песку, по белой пене прогарцевали нереальной тенью.

Висел над вулканическим песком неяркий диск размытого светила.

По вечности ступая босиком, мы, всё-таки, немножко наследили…

2012

Прости меня, прости, я больше не оракул, я возвращаю твой невыносимый дар. Отныне я, как все, бреду в кромешном мраке, неведомо зачем, неведомо куда. Слепее всех слепых прозревшие от истин, поднявшие глаза на непроглядный свет. Я возвращаю груз навязанных наитий. Прости меня, прости, я слаб… я человек.

Игрушка, инструмент? невольный соучастник? решился на побег в слепое забытьё. Ты знаешь, как прощать, я знаю, как прощаться – и каждому своё… и каждому своё.

…отравленный рассвет не хочет подниматься, пружиной впился в бок продавленный диван. Обрывки смутных снов в моих дрожащих пальцах сплетаются в слова…

сплетаются в слова.

2012

…лежать в траве и падать в тишину стремительного северного лета. Уснуть… и не заметить, как уснуть, на миг, на жизнь, на несколько минут, и впитывать в себя крупицы света, за голову закинувши ладошки, гадать лениво: будет завтра дождик? так надоевший этим скудным летом. Услышать детский смех из полусна, почуять, как густеет тишина, становится упругой и рельефной.

…и позабыть – на миг, на жизнь, на вздох – мучительные летние потери, всё понимать, но непременно верить, что в воскресенье не случится дождь.

2012

Кто решил, что шито-крыто, пряча под полой обрез? Не отпета, не убита, рак не свистнул на горе. Больно – значит, не смертельно? не по мне звенит звонок. Слишком многого хотела? или – многое дано? вот и ноет в подреберье – не вмещается душа. Поражение, победа или предпоследний шанс?

Топоры колотят гулко, строят новый эшафот? Эх, весёлая прогулка! дайте, что ли, телефон на звонок контрольный богу, успокоить, что иду… кстати, уточнить дорогу, чтоб не сбиться на ходу…

Все ответы – многоточья, все пути за окоём…

Кто там выдохнул: отсрочка!

…значит, Нюра, поживём.

2012

Я? обещала?! видно, впопыхах. Ну подловил, когда была в цейтноте. Ты тоже, ангел мой, не без греха, опять летаешь на автопилоте, к тому же криво – совестно смотреть, загваздал крылья так, что не отчистить. Опять плетёшь про словоблудья грех, слюняво лезешь с кучкой стёртых истин. Ну что ты там бормочешь про нектар, про безобидность тонких эманаций? С чего ты не по-ангельски устал? ужель с меня? и мне же извиняться?! Я не просила нянчиться со мной! и без тебя желающих хватает. Хотя б пегас! мы с ним уже давно! и что с того, что низенько летает? зато детали можно разглядеть, не то, что в ваших мёрзлых эмпиреях, к тому же он не прочь летать в узде и от нектара, кстати, не дуреет.

Ну, наливай же, полутрезвый ас (нектара не держу, вон виски в баре), покуда не вернулся мой пегас… да не пугайся, не тебя ударит. Он часто бьёт меня копытом в лоб – игра у нас занятная такая. Конечно, больно, но потом светло… вот только он всё реже прилетает.

Ну не тяни, мой ангел, наливай, трави мне про любовь смешные сказки, налижемся сегодня оба-два – и к чёрту вероломного пегаса!

…а мысли всё по той же колее, заезженной, разбитой и раскисшей, день ото дня настойчивей и злей: ты, я, пегас – и кто здесь третий лишний?