Наш разговор похож на перестук, мы тешимся иллюзией общенья, мы перестуком прогоняем тени в беззвучную глухую пустоту.

Но это так… нечаянный апарт. Ты не услышал… да и слава Богу. Тебя зовёт в недальнюю дорогу (на кухню) твой спасительный стопарь. Махни за то, что нет ничьей вины, что в преданности слишком много смысла, за то, что водка, к счастью, не прокисла, что доживём, пожалуй, до весны.

Ещё за то, что «Господи, прости!», за всех, кому узнАется когда-то, прощают ли ни в чём не виноватых в конце необратимого пути…

2012

Ты села рядом… я ужасно рад!

Ты пахнешь гарью, холодом и болью… так пахнут обожжённые любовью. Я, может, дурачок, но не дурак, и знаю запах неизлитых слёз и запах остывающего лета. Я не умею подсказать ответов – всего лишь пёс, бродячий рыжий пёс – но я умею просто согревать, поскуливать душевно, по-собачьи, зализывать тоску и неудачи и понимать беззвучные слова. Напрасно ты не пахнешь колбасой – от зимних сплинов верное спасенье. Добротный ужин прогоняет тени и навевает безмятежный сон.

Ну, что, пойдём? ведь я уже люблю – и я тебя до смерти не покину. Я однолюб, прости мой главный минус… а, может, ты решишь, что это плюс? И что с того, что в доме два кота? я как-нибудь смогу договориться. Да пусть любые лапы, морды, лица! мы всё с тобой расставим по местам. Всё будет замечательно, авось.

«Пойдём, Авось»?! ты, всё-таки, решила! Не сложится – пойдём с тобой на мыло? Да понимает шутки рыжий пёс! Всё будет хорошо у нас с тобой. Ты купишь мне предписанный намордник – и я готов носить его как орден, подаренный индейкою-судьбой.

…а ты забудешь всё, что не срослось, и перестанешь пахнуть так тревожно.

Ведь в этой жизни многое не сложно, когда с тобой прижившийся Авось.

2012

Какой диагноз? чуточку жива. Убита тяжело, но не смертельно. Ещё тревожат сквозняки и тени, кривляется остаточная темень, но обещает прорасти трава.

И говорят, что ожидают май, и по прогнозу в нём тебя не будет, а я покину трудовые будни и улечу к далёким близким людям, которые умеют понимать. Я обещаю больше не болеть и избегать заразы повсеместно, хотя… тебе уже не интересно, посовпадал на временнОм отрезке и наследил… ну да, оставил след. Но я уже покинула постель (твою), воскресла, аки птица Феникс. Ещё слаба, но ты уже до фени, я отрезвляюсь горечью кофейной, пускаю дым в бездумной пустоте.

Я покидаю абсолютный ноль, в котором даже время замерзает.

Добавлю в кофе рюмочку бальзама и закушу губою и слезами.

Но это так… нечаянная соль.

2012

Когда опухший и помятый ты возрождаешься с утра, в кармане рваная десятка (не хватит даже на сто грамм), и жизнь мучительна, как подвиг, испачкана, как черновик, и будет недушевно понят коллегами твой скорбный вид – собрав себя в большую кучу, отпившись малкинской водой (уже противно нешипучей), вдруг осенишься: выходной! и весь запутавшись в штанине и мордой треснувшись об стол, припомнишь: где-то был полтинник в кармане старого пальто – метнёшься в лавку в одночасье за полторашкою пивка…

О, нет! сдаюсь! Такое счастье бессильна передать строка.

2012

Свершилось великое чудо из чуд! –

ожившая муха жужжит у окна.

Как мало ей надо! пригрело чуть-чуть –

и муха очнулась от смертного сна.

Лежала меж рам бездыханной – и вот!

иссохшая тушка впитала тепло,

как «Боинг» на взлёте, надсадно ревёт –

и реет над миром воскресшая плоть!

И хочется с мухой лететь напролом,

и хочется крыльями резво взмахнуть,

и хочется тоже башкой о стекло,

чтоб встретить с душевным приветом весну!

И пусть громоздится сугробами снег

от самой земли и до самых небес –

но гордая муха поёт о весне,

являя собой неизбежность чудес!

2012

Мир поделён на нас и «не до нас».

Рассвет шепнёт: уйти нельзя остаться. И я, до хруста стискивая пальцы, сумею, наконец, поставить знак.

Ещё есть время всё переиграть – короткий миг от выдоха до вдоха… а в опустелом черепе горохом колотится: пора, пора, пора…

Но я устала… падает рука, и запятая катится с ладони.

Уйти нельзя остаться.

Монотонно вибрирует увечная строка.

2012

Мой тихий sos слегка не завершён…

наверно, не хватило пары точек.

Похоже, передатчик обесточен.

Да к черту! это даже хорошо.

Мне утешаться горьким c'est la vie

способнее, пожалуй, в одиночку.

Химеры стервенеют ближе к ночи,

к рассвету оставляя яд в крови.

Я прячусь за спасительностью строк

надёжно, как за стенами острога.

Я отсижусь, приду в себя немного.

Я отсижу. И выйду под залог.