— Нам очень нужен баритон вашего типа. Чем черт не шутит? — сказал Тартаков и добавил: — Но мне пора в театр, а я еще не побрился. Так будьте к девяти часам, не робейте и спойте как следует.

Через два дня, выполняя все данные мне указания как в отношении нюансов, так и в отношении костюма, я пел на пробе. После «Пролога» за столом комиссии раздался голос Тартакова:

— Еще что-нибудь.

Я спел арию Мазепы. Секундная пауза — и тихо звучит голос Направника:

— А еще что вы могли бы спеть?

Я не успеваю назвать арию из «Диноры», как меня прерывает голос директора императорских театров В. А. Теляковского.

— Одну минуточку, — говорит он.

За столом начинается короткое совещание. Минуты через полторы-две снова звучит голос Теляковского:

— Спасибо, достаточно.

В моей голове мелькает: хотели взять, да спохватились. До меня спела три вещи М. Г. Валицкая, и в перерыве было уже известно, что ей предложили завтра явиться в дирекцию для переговоров.

Я иду на свое место и не успеваю сесть, как ко мне, чуть-чуть покачивая бедрами и обдавая теплом своих лучистых глаз, подходит необыкновенно красивая женщина в таком же необыкновенно красивом туалете и колоссальнейших размеров шляпе с огромным страусовым пером.

«Вот она какая в жизни! Еще лучше, чем на сцене!» — мелькает у меня в голове. Ибо я эту красавицу уже знаю: это Мария Николаевна Кузнецова-Бенуа. На сцене я ее слышал один только раз, но в доме у нас есть сотня ее открыток — две даже цветные, представляющие репродукцию с ее портретов маслом, написанных ее отцом, известным одесским художником Н. Кузнецовым.

Я вскакиваю, но она кладет мне руку на плечо и, властно усадив, наклоняется к моему уху. Она не представляется— разве кто-нибудь может ее не знать? Она не здоровается — так ли уж необходимы в среде артистов

<Стр. 290>

светские формальности) Но она обдает меня горячим дыханием, ароматами тончайших духов и волнующим шепотом:

— Скажите, голубчик, это правда, что вы не хотите креститься?

— Правда, — отвечаю я, — я дал матери клятвенное обещание этого не делать. — Я вновь пытаюсь встать.

— Вот непоседа, — говорит Кузнецова и, совсем нависая надо мной, фамильярно надавливает на мое плечо. — Очень, очень жаль, комиссия вся за вас. А Иоаким Викторович не знал?

— Как — не знал! Я его три раза предупреждал, — отвечаю я.

— Какой вы глупый мальчик, — отвечает Кузнецова и рукой в длиннющей лайковой перчатке треплет меня за ухо. — Но Тартаков верен себе... Ха-арош! — звонко, грудными нотами, тягуче почти поет она.

И, сильнее прежнего покачивая бедрами, рассыпая улыбки и кивки во все стороны, идет—не идет, а уплывает на свое место. А ее место — позади комиссии; она не член комиссии, но все знают, что она некоронованный член и этой и многих других комиссий, по тому или иному случаю назначаемых Теляковским.

Кузнецова садится на свое место и, просунув голову между Теляковским и Направником, по-видимому, рассказывает о короткой беседе со мной. Я наблюдаю за комиссией и вижу, как немножко прислушался Тартаков, потом выпрямляется, обшаривает зал глазами и направляется ко мне. Я встаю ему навстречу.

— Вот видите, я был прав, — говорит он. — Вы очень понравились, особенно Направнику. Но сделать ничего нельзя, министр двора запретил даже докладывать о некрещеных инородцах.

— Позвольте, — робко спрашиваю я, — вы ведь все это знали, — зачем же вы меня звали на пробу?

— Директор обвиняет меня, что я скрываю от него хороших баритонов — пускай сам разбирается.

На следующее утро мой импрессарио М. С. Циммерман, со слов Кузнецовой, рассказал мне, что после моего второго номера Теляковский заглянул в список пробовавшихся певцов и установил, что я еврей. Он обратился к Тартакову с вопросом, крещен ли я или же согласен креститься.

<Стр. 291>

— Не крещен и не собирается, — ответил Тартаков.

— А нельзя ли будет его уговорить?

— Я попробую, — вмешалась Кузнецова.

— Да пустяки говоришь, — с раздражением возразил Тартаков, — я три раза пытался.

— Тогда разрешите вас спросить, Иоаким Викторович, — сказал Теляковский, — зачем же вы беспокоили и его и нас?

— А затем, чтобы вы, Владимир Аркадьевич, меня не упрекали, что я от вас скрываю молодых баритонов.

Так началось мое знакомство с лирико-колоратурной (она же лирико-драматическая) певицей Марией Николаевной Кузнецовой, пользовавшейся в то время большой популярностью, приобретенной в короткий срок.