Но Курзнер был не только оперным певцом-актером, а и отличным камерным исполнителем. Разрабатывая интересные программы классической музыки, он совместно с тенором Мариинского театра А. Д. Александровичем организовал несколько серий концертов для учащихся. В те годы это были единственные камерные концерты, которые собирали необычные аншлаги.

На двенадцатом году работы у Курзнера появились узелки на связках. Замечательный ларинголог Федор Петрович Поляков удачно снял их и приказал шесть-семь недель абсолютно не утруждать горла.

В это же время тенор Н. А. Ростовский — обладатель замечательного по тембру, хотя и горловому, лирико-драматического голоса — заболел тем же. Тут, бесспорно, налицо было переутомление героическим репертуаром, так как Ростовский не должен был идти дальше Германа и Хозе, а он пел даже Нерона. Поляков и ему удачно сделал необходимую операцию и дал такой же наказ.

В это же время и у меня появилась мозоль на одной связке, и я тоже подвергся операции. Я выполнил распоряжение врача и по истечении шести недель после операции запел совершенно молодым, возрожденным голосом. Курзнер же и Ростовский на десятый день стали разговаривать, на двадцатый петь. Оба жестоко поплатились, так как через месяц-полтора они стали неработоспособны. Они еще некоторое время продержались на сцене, но их голоса были неузнаваемы. Узлы на связках— опаснейшее явление для тех, кто недооценивает их опасность. Но они проходят бесследно, если после операции основательно отмолчаться.

<Стр. 337>

Мне рассказывал Н. Н. Фигнер, что во время его гастролей в Италии у него обнаружили большую мозоль. Боясь попасть в руки неуча или шарлатана, он выписал в Италию уже названного Ф. П. Полякова. Тот ему срезал мозоль и запретил два месяца разговаривать. После этого срока узелок был забыт. Но вернемся к Курзнеру.

В последние годы жизни, вплоть до 1949 года, Курзнер много и с успехом выступал в качестве чтеца, но пение ему пришлось бросить обидно рано.

Интерес и симпатии вызывал в Народном доме творческий рост тенора Б. Залипского. Хорист и компримарий, обладатель красивого лирического тенора и музыкальный человек, Залипский почти не учился петь так, как это принято.

Часто и подолгу прислушиваясь к хорошим певцам, он по приходе домой восстанавливал в памяти все то, что усвоил, и пытался закрепить на собственном голосе ту или иную подробность, которая ему казалась приятной или выгодной, проверяя ее на сцене в ближайшем же спектакле под наблюдением жены — очень опытного концертмейстера.

Из драматических и лирико-драматических сопрано выделились Матова и Карпова. Первая отличалась большим звуком и таким же темпераментом, вторая красотой тембра и певучестью своего недюжинного голоса.

За пультом всегда находились очень опытные дирижеры: Вячеслав Иосифович Зеленый, Иван Петрович Аркадьев, Марк Маркович Голинкин из старшего поколения, а в ак-саринский период уверенно выходили на широкую дорогу Арий Моисеевич Пазовский и Самуил Абрамович Самосуд.

Хуже всего обстояло с режиссурой. Новые постановки А. А. Санина и даже С. Ф. Гецевича отличались тщательностью отделки, а кое в чем и новизной. Но весь старый репертуар возобновлялся либо режиссерами, ставшими таковыми только потому, что больше не могли петь и из театра уходить не хотели, либо людьми с бедной фантазией, но заумными претензиями.

В 1911 —1912 годах я опять был загружен разучиванием партий, часть которых мне спеть так и не удалось: они готовились для специальных постановок с участием именитых гастролеров, которые почему-либо не приезжали. Все же у меня было достаточно времени, чтобы часто посещать концерты и театры, в частности Мариинский, и близко присмотреться к его лучшим певцам.

<Стр. 338>

6

Открытие Театра музыкальной драмы в декабре 1912 года и быстро завоеванная им популярность стали влиять положительно на Мариинский театр в художественном плане, а на Народный дом положительно в художественном и отрицательно в материальном отношении. И пресса и публика сравнивали постановки одних и тех же опер во всех трех театрах, и сравнения эти всегда подчеркивали передовой характер деятельности Театра музыкальной драмы.

Директор народнодомской оперы Н. Н. Фигнер, констатируя падение сборов, задумал перехитрить Театр музыкальной драмы. Гастролер по натуре, он решил прибегнуть к помощи гастролеров и в Народном доме. Однако это только ускорило дальнейшее падение финансовой части дела, и Попечительство о народной трезвости, не располагая средствами для покрытия дефицита, было вынуждено снова сдать театр в аренду частной антрепризе.

В 1915 году антрепризу взял А. Р. Аксарин. Он более правильно оценил обстановку и, не отказываясь от гастролеров, стал одновременно подымать художественный уровень всего театра.

Прежде всего он привлек трех первоклассных дирижеров: М. М. Голинкина, А. М. Пазовского и С. А. Самосуда. Режиссеру С. Ф. Гецевичу было поручено приглашать лучших художников, и вскоре в Народном доме появились декорации И. Я. Билибина.

В состав труппы вошли отличные певцы и певицы: Р. Горская, Е. Негина, М. Маркова, М. Бочаров, Григорий Пирогов, П. Словцов и другие. Гастролеры выступали не в одиночку, как раньше, а по двое и даже по трое в одном спектакле: Ф. Шаляпин и М. Кузнецова, Г. Бакланов и Л. Липковская или Д. Смирнов (или в других сочетаниях), что всегда улучшало ансамбль.