Вне себя я бога пел.

Если звуки посвящались

Лиры моея царям, -

Добродетельми казались

Мне они равны богам.

Если за победы громки

Я венцы сплетал вождям, -

Думал перелить в потомки

Души их и их детям.

Если где вельможам властным

Смел я правду брякнуть вслух, -

Мнил быть сердцем беспристрастным

Им, царю, отчизне друг.

Если ж я и суетою

Сам был света обольщен, -

Признаюся, красотою

Быв плененным, пел и жен.

Словом: жег любви коль пламень,

Падал я, вставал в мой век.

Брось, мудрец 1 на гроб мой камень,

Если ты не человек.

1807,

Графу Стейнбоку

Кого на бреге моря бурна

Близ ветхих града стен, в тени,

Жизнь не богата, но не скудна

Течет, и он приятно дни

Проводит, избежав столицы,

Желаннее своих в границы

Умеренность постановив,

А малый домик окружив

Свой садом, нивами, стадами,

В семье, с супругой и друзьями,

Ничем внутрь сердца не смущен, -

Тот мудр - и истинно блажен!

Так, милый граф! волненье Бельта -

Быстротекущих образ лет;

Вид Гапсаля - вид тленна света,

Что скоро рушится, падет;

Древесны тени, птичек пенья -

Спокойной совести, смиренья

И добродетели удел.

Когда твой труд плодом поспел,

И нив колосья золотые

Возблещут в поле, и младые

Взыграют агнцы на лугу, -

Что знатных блеск сих благ в кругу?

Ничто.
– И так, наскучат грады

И их когда забавы нам,

Пойдем искать утех, прохлады

Мы к злачным Волхова брегам

Или в твоем поместье новом,

Во храме восседя Петровом,

Что в честь ему ты мнишь вознесть,

Велим хор муз к себе привесть;

И Вёрушку с Люси так сладим,

Что пламенной их пляской сгладим

С седых морщины наших лбов,

Обрезав крылья у годов.

Часы веселия суть кратки,

Минута скуки - целый век:

Ах! для чего же люди падки

К заботам?
– Страждет человек

Не для того ль, что ищет части

Своей всяк в гордости и власти,

Сам мучась, мучит и других

Насчет крылатых дней своих?

Престанем же к звездам моститься;

А лучше с серном льву резвиться,

С державой яхонту блистать:

Придет к нам зависть танцевать.

1807

Персей и Андромеда

Прикованна цепьми к утесистой скале,

Огромной, каменной, досягшей тверди звездной,

Нахмуренной над бездной,

Средь яра рева волн, в нощи, во тьме, во мгле,

Напасти Андромеда жертва,

По ветру расрустя власы,

Трепещуща, бледна, чуть дышаща, полмертва,

Лишенная красы,

На небо тусклый взор вперя, ломая персты,

Себе ждет скорой смерти;

Лия потоки слез, в рыдании стенет

И таково вопиет:

“Ах! кто спасет несчастну?

Кто гибель отвратит?

Прогонит смерть ужасну.

Которая грозит?

Чье мужество, чья сила.

Чрез меч и крепкий лук,

Покой мне возвратила

И оживила б дух?

Увы! мне нет помоги,

Надежд, отрады нет;

Прогневалися боги,

Скрежеща рок идет.

Чудовище… Ах! вскоре

Сверкнет зубов коса.

О, горе мне! о, горе!

Избавьте, небеса!”

Но небеса к ее молению не склонны.

На скачущи вокруг седые, шумны волны

Змеями молнии летя из мрачных туч

Жгут воздух, пламенем горюч,

И рдяным заревом понт синий обагряют.

За громом громы ударяют,

Освечивая в тьме бездонну ада дверь,

Из коей дивий вол, иль преисподний зверь,

Стальночешуйчатый, крылатый,

Серпокогтистый, двурогатый,

С наполненным зубов-ножей разверстым ртом,

Стоящим на хребте щетинным тростником,

С горящими, как угль, кровавыми глазами,

От коих по водам огнь стелется струями,

Между раздавшихся воспененных валов,

Как остров между стен, меж синих льда бугров