Кленов через веранду ввел Анатолия в небольшую комнату. На столе под темно-зеленым абажуром горела настольная лампа. Вдоль стен в полутьме стояли книжные шкафы. Депутат сел в плетеное кресло, усадил Анатолия. Чуть слышно постукивали большие стенные часы. Кленов выжидательно посматривал на посетителя. Разговор приходилось начинать ему:

— Ну-с, рад встретиться со своим молодым избирателем. Как ваше имя?

— Анатолий. Но, Дмитрий Алексеевич, я не избиратель. Я только еще буду избирателем.

— Неужели вам еще нет восемнадцати?

— Есть, но я недавно вернулся из воспитательной колонии. Только вы не подумайте, будто я к вам заявился насчет себя. Но ваш прием через неделю, а дело не ждет. Так что извините за вторжение. Я ненадолго… — У Анатолия пересохло в горле. — Я насчет Витяки… Только не от себя, а от милиции, точнее, от детской комнаты милиции. Только я вас хочу просить не о мальчишке, а о Полине Полянчук, которую лишили шоферских прав.

Анатолий окончательно сбился, замолчал и покраснел под пытливым взглядом депутата.

Кленов дружески улыбнулся:

— Вы приехали из колонии? На прошлой неделе ко мне на прием явился один, похожий на вас, Анатолий… простите, как по отчеству?

— Владимирович. Да вы просто — Анатолий.

— Он так же молод и тоже вернулся из трудовой колонии. Вы Анатолий, а тот Антон… Так вот, Антон Шелгунов тоже волновался и просил меня воздействовать на кадровика нефтяной организации. Шелгунов работает слесарем на московском заводе, но надумал ехать в Башкирию на нефтепромысел. Людей туда вербуют, а его брать не хотят из-за прошлой судимости. Я спрашиваю — зачем вам уезжать? И жилплощадь в Москве у вас есть, и работа интересная. Он разволновался. Вначале сослался на какую-то далекую родню в Башкирии, а потом махнул рукой и начал такое городить… Странное, очень странное он произвел впечатление. Такой тарабарщины я еще не слыхивал.

— Что же он сказал такого?

— И не поймешь! «Мне, говорит, надо рвать когти, а то Ленька за то, что я не хочу возвращаться к нему, завтра грозит собрать своих и устроить правилку. А я урковать больше не хочу».

Анатолий вскочил со стула и весь подался вперед.

— Вы сказали «возвращаться к Леньке»? А он не назвал прозвища этого Леньки?

Кленов удивленно посмотрел на Анатолия, прижал кулак к губам и задумался.

— Не помню… Ленька… Ленька… кличка какая-то… — Ленька Чума? — Анатолий взволновался.

— Вот именно, Чума. Вы его знаете?

— Еще бы! Старый вор. Рецидивист. Главарь банды.

Последняя сволочь! Страшный человек. Ни перед каким зверством не остановится. Как фашист. Бандиты и те его боятся, а воры и подавно. Авторитетный.

— Почему же Шелгунов мне этого не объяснил? Он так нервничал… Я попросил его объяснить понятнее. Он смутился, пробормотал: «Яснее не скажешь». А тут ко мне вошел сотрудник. Шелгунов замолчал, обещал зайти — и нет его. Не знаю, что и думать. Парень только недавно поступил в вечернюю школу, не проработал и полугода на заводе, а уже появилась охота к перемене мест. Видимо, трудовая колония все же не привила ему вкус к регулярному труду, к профессии. А у вас есть любимая профессия? Вы работаете?

— Любимая профессия есть… Автодело, — думая о чем-то своем, медленно ответил Анатолий, снова усаживаясь. — Нет, Дмитрий Алексеевич! У Антона причина серьезная. Чума заставляет его вернуться в шайку, а характера у парня мало. Потому и вздумал сбежать в другой город. Не переехать, а сбежать.

Анатолий говорил резко. Сейчас он вовсе не был похож на того смущенного молодого человека, который от волнения еле ворочал языком.

— Вы словно сердитесь, Анатолий. Но я-то в чем виноват?

— Извините! Не могу спокойно о таком… — Вдруг глаза молодого человека озорно прищурились. — Если бы «по фене ботали», поняли бы трагедию Шелгунова, — Не понимаю. Как вы сказали?

Анатолий усмехнулся.

— Я сказал по-воровски. Говорите ли вы на воровском жаргоне? Шелгунов разволновался и с вами говорил на воровском жаргоне.

— А вы… вы ботаете?

— Есть такой грех! — Анатолий невесело усмехнулся. — Надо бы Шелгунову все вам объяснить, а он сбежал. Растяпа!

— Да, характера в нем не чувствовалось. Значит, этот Чума действительно опасный человек?

— Бандит. Глава шайки. А вы знаете, что такое шайка?

— Шайка? — удивленно переспросил Кленов. — Ну, это компания единомышленников, объединившаяся для того, чтобы совершить ограбление, обворовать.

— Да, это «компания»! — с горечью отозвался Анатолий. — Но какая! Это трудно, даже невозможно представить тому, кто не встречался с такого рода негодяями. — Он задумался, собирая в мыслях все, что знал о ворах. — Чтобы украсть у рабочего зарплату, у старика пенсию, у женщины пособие на детей, чтобы красть регулярно, жить воровством и грабежом — надо совсем не иметь совести. Значит, надо так оболванить и испортить подростка, попавшего в сети воровской шайки, чтобы он забыл, что такое совесть, понимаете? Если шайка затянет к себе кого, то уж постарается вытравить из него все человеческие чувства. Чума учит так: настоящий вор должен отречься от семьи и жить только для себя и для шайки. Если вору прикажут привести сестру на потеху другим — приведет, предаст сестру. Все остальные люди — враги! Урка должен жить отнятым у других, паразитом. Он должен презирать труд, как величайшее унижение, как позор. «Вор, — говорил Чума, — не должен учиться. Учеба — зло, газеты и книги — ерунда». Чума — «законник», коновод бандитов и блюститель воровских законов. Он их поддерживает террором: не выполнишь — жестокое избиение, даже смерть. И уж если попадет в колонию ученик Чумы, то он и там будет восстанавливать колонистов против воспитателей и устрашать, чтобы воспитанники держались воровских законов жизни.