Не двое, не трое во имя Твое:

Приди и постой между нами.

...Морщинки от глаз исподлобных бегут,

И ежели деду поверить,

И ежели счет на морщины ведут,

Их семижды семь — не измерить.

Ты слышал ли песню разграбленных хат —

Отчизны колхозные были —

Про то, как он выехал на Салехард

И малого как хоронили?

Как мерзлая тундра сомкнулась над ним,

Костры на поминках горели —

И стлался над тундрой отечества дым

По всей ледяной параллели...

Дорожка ты, тропка! На праздник, как в ад —

На труд, как на смерть, и обратно.

Все утро вдоль пункта приема звенят

Бутылки светло и опрятно.

Смеркается медленно. Пьяный орет,

Поводит больными плечами,

Про то, как ебут его дни напролет

И как его сушит ночами...

По этой земле не ступал Моисей.

Законы — вне нашей заботы.

И где те блаженные — семижды семь,

Когда бы мы сели за счеты!

Господь, отведи от греха благодать

Под сень виноградного сада.

Сподобь ненавидеть, вели не прощать,

Наставь нас ответить, как надо.

Черно небо гор. Поднимается дым —

Молочная просека к звездам.

Когда мы вернемся — мы сразу простим,

К тебе возвращаться не поздно.

1980

* * *

Погода. Память. Боль. Душа, отстойник боли,

С похмелья поутру брезглива и строга.

Теперь не до зимы: знать, не по доброй воле

Застали нас врасплох ноябрьские снега.

На кухне пыль в углах. Немытая посуда.

На безнадежный век — обтерханный уют.

Я говорю тебе: пойдем со мной отсюда,

Но если я неправ — пускай меня убьют.

Земля, как я сказал, гордится пустырями.

Обречены снегам фундаменты во рвах.

Я говорю, пойдем. Покой не за горами,

А если страшен путь — то что такое страх?

На стройке тишина. Вполнеба арматура.

Стаканы — в добрый час — поднесены ко ртам.

Зеленая звезда над хижинами Ура

Как будто кажет путь на дальний Иордан.

Метели светлой свист, и вихри у порога.

Держись же по звезде: собьешься невзначай —

И не сыскать концов. На всех одна тревога,

И надо всей Москвой — одно прости-прощай.

1980

* * *

На Крещенье выдан нам был февраль

Баснословный: ветреный, ледяной —

И мело с утра, затмевая даль

Непроглядной сумеречной пеленой.

А встряхнуться вдруг — да накрыть на стол!

А не сыщешь повода — что за труд?

Нынче дворник Виктор так чисто мел,

Как уже не часто у нас метут.

Так давай не будем судить о том,

Чего сами толком не разберем,

А нальем и выпьем за этот дом

Оттого, что нам неприютно в нем.

Киркегор неправ: у него поэт

Гонит бесов силою бесовской,

И других забот у поэта нет,

Как послушно следовать за судьбой.

Да хотя расклад такой и знаком,

Но поэту стоит раскрыть окно —

И стакана звон, и судьбы закон,

И метели мгла для него одно.

И когда, обиженный, как Иов,

Он заводит шарманку своих речей —

Это горше меди колоколов,

Обвинительных актов погорячей.

И в метели зримо: сколь век ни лих,

Как ни тщится бесов поднять на щит —

Вот, Господь рассеет советы их,

По земле без счета их расточит.

А кому — ни зги в ледяной пыли,

Кому речи горькие — чересчур...

Так давайте выпьем за соль земли,

За высоколобый ее прищур.

И стоит в ушах бесприютный шум —

Даже в ласковом, так сказать, плену...

Я прибавлю: выпьем за женский ум,

За его открытость и глубину.

И, дневных забот обрывая нить,

Пошатнешься, двинешься, поплывешь...

А за круг друзей мы не станем пить,

Потому что круг наш и так хорош.

В сновиденье лапы раскинет ель,

Воцарится месяц над головой —

И со скрипом — по снегу — сквозь метель —