До появления луны.

Покуда нам нельзя на волю,

Пока в неволе мочи нет —

Остался свет на нашу долю,

Ночной предавгустовый свет.

Остался впредь до жути зимней

Под осязаемой луной

На нашу долю — короб синий

Нагретый, звездный и земной.

Нам остается месяц лета —

И можно ждать, как всякий год,

Пока багровый круг рассвета

Над хрупким дымом не взойдет.

Мы в чистом воздухе окраин,

Как пробки, фортки отворяем —

И пьем рябиновый настой

С последней выжатой звездой.

В такие дни острее слышит

Намеки совести душа.

Над самым ухом осень дышит,

Листами твердыми шурша.

И надо, с зоркостью орлиной

На глаз отмерив крайний срок,

Надежду вылепить из глины

Размытых ливнями дорог.

1975

* * *

Вступает флейта. Ветер. Дождь.

Автобус на краю столицы.

Ты долго к поручням идешь,

Боясь на листьях оступиться.

Вошел и сел, не взяв билет,

По старой памяти, по блажи...

Тебе уже не двадцать лет,

Не тридцать лет, не сорок даже.

Ты ни одной строки не стер

В театроведческом конспекте.

Природа учит, как актер,

Искусству жить, искусству смерти.

Ты умер — а она опять

К игре без промаха готова.

Искусство жить и умирать —

Ее бессмертная основа.

А близ дороги кольцевой —

Как сталь холодные осины,

И ты коснешься головой

Звенящих нитей паутины,

И ты приляжешь на ковер

И отдохнешь на перегное,

Ведя предсмертный разговор

С охладевающей землею.

1975

* * *

Под ветреными облаками

На тротуарах городских

Мы исполняем каблуками

Напевы выдумок своих.

И наши судьбы бродят рядом,

Как мы, толкаются взашей

Под абажурным жарким взглядом

Больных горячкой этажей.

И по верхушкам пробегая

Садовых лип и тополей,

Вступает музыка — такая,

Как мы, но чище и смелей.

А нам бы вслушиваться только,

Гонять надежду по следам.

К чему стадами течь без толка

По освещенным городам?

Я песню каменную выну,

Прочищу легкие до дна,

Пока меня толкает в спину

Живого вечера волна.

Что значили бы время, место —

Отмеренная скорлупа —

Когда б не эта, у подъезда

Консерваторского, толпа!

1975

* * *

Устал бежать: пошла дорога в горку.

Автобус рядом, поднажал бы — сел,

Но, кажется, я различил семерку

Из номера 187.

Бежать не надо: мне на сто тридцатый.

Вот закурю — глядишь, и подойдет...

Какой-то теплой и дождливой датой

Наш летний город в памяти живет.

Прошедшее мое — надежный угол,

Там двое недоверчиво нежны,

И в луже разбегающимся кругом

Их отражения искажены.

В нас ликовала сдержанная сила,

Мячом казался шар земной — лови!

Любовь? Не знаю... Но другое было,

Немногим хуже счастья и любви.

Звенела медь в оттянутых карманах,

Гуляла грусть, в ушах твоих звеня.

Я говорил о замыслах и планах,

И ты, как должно, верила в меня.

И заполночь дышал туманом город,

И сущность жизни знавший пешеход,

Дивясь, ловил обрывки разговора,

В котором было — все наоборот.

1976

* * *

Жизнь обрела привычные черты,

Что было нужно — за день наверстала.

Застольный шум, а посредине — ты:

Слегка паришь, но выглядишь устало.

Накрытый стол немало обещал,

Но разговор не ладился, как будто

Какой-то сговор вас отягощал,

Исподтишка встревая поминутно.

О Господи, как фантастичен быт!

Искажены смеющиеся лица.

Кто с кем тут рядом и зачем сидит,