— Молись, Брет. Тебе остается только молиться.

Я так и поступаю. Так же когда-то я молилась, чтобы мама осталась жива, а Санкита выздоровела.

Скромный кабинет Кирстен Шеринг украшен фотографиями детей, родителей и пожилых людей в инвалидных креслах, счастливо улыбающихся в камеру. Вероятно, пронзительный взгляд социальных работников иногда теплеет, но мне не приходилось быть тому свидетелем.

— Спасибо, что пришли, — говорит Кирстен, закрывая дверь. — Прошу, присаживайтесь.

Мы с Брэдом размещаемся рядом на двухместном диванчике, а хозяйка кабинета садится напротив в кресло и кладет папку себе на колени. Я рассказываю о своих отношениях с Санкитой, последней воле и дне смерти, а она, не поднимая головы, делает записи, переворачивая страницы, и в конце просматривает их с самого начала.

— В медицинской карте указано, что Санкита была в коме после кесарева сечения. За последующие тринадцать часов до смерти с ней никто не говорил… кроме вас.

Наш разговор все больше напоминает допрос.

— Я знаю точно, что Санкита пришла в себя вечером того же дня, когда родила ребенка.

Кирстен кивает.

— Ровно настолько, чтобы просить вас воспитать ее ребенка?

— Да, именно так, — отвечаю я, едва сдерживая раздражение.

Женщина вскидывает брови.

— Тому были еще свидетели?

— В больнице нет. Но утром, по дороге в больницу, она сказала об этом мисс Джин, директору приюта. — Я отвожу взгляд. — Но я не думаю, что в суде она будет на моей стороне. Я говорила с Санкитой. Возможно, это кажется странным, но это правда. Она умоляла меня воспитать ее дочь.

Наконец, Кирстен поднимает на меня глаза.

— Это не первый случай, когда человек приходит в себя перед смертью, чтобы попрощаться или выразить последнюю волю.

— Так вы мне верите?

— Верю ли я, не имеет значения. Главное, чтобы вам поверил суд. — Она встает и подходит к рабочему столу. — Сегодня утром я встречалась с миссис Робинсон.

Я вскрикиваю от неожиданности.

— Что она вам сказала?

— Я не имею права это разглашать, лишь хочу заметить, что почти в каждом случае об опекунстве суд выносит решение в пользу семьи. Вы уверены, что вам нужна эта борьба?

Брэд откашливается и вступает в разговор:

— Я проверил личность миссис Робинсон. У нее инвалидность в связи с психическим заболеванием, также она лечилась от наркотической и алкогольной зависимости. Она проживает в самом криминально опасном районе Детройта. У Санкиты три сводных брата от разных от…

Кирстен не дает ему закончить:

— Мистер Мидар, при всем моем уважении, штат интересует только, имеет ли эта женщина — биологическая бабушка ребенка — судимости за преступления перед законом. Она совершила много проступков, но ни одного преступления.

— А как же ее сын, погибший в огне? — возмущаюсь я. — Может ли хорошая мать спать, когда ее сын кричит и зовет на помощь?

— Я все проверила перед нашей встречей. Официального обвинения ей предъявлено не было. В протоколе записано, что она была в душе. К сожалению, трагедия произошла слишком быстро.

— Нет. Она была под кайфом. Санкита мне рассказала.

— Это бездоказательно, — хором отвечают Брэд и Кирстен.

Я смотрю на Брэда как на предателя. Разумеется, он прав, мои слова ничего не значат для суда.

— Хорошо, а психическое заболевание? Это тоже не берется в расчет?

— В данный период ее состояние удовлетворительное. Послушайте, если бы мы забирали детей у всех родителей, страдающих депрессиями и зависимостями, половина города жила бы в приемных семьях. Государство старается по возможности сохранить семью, и точка.

Брэд качает головой:

— Но это не верно.

— Что бы у нас было за общество, если бы вопрос усыновления решался в пользу владельцев красивых домов или более счастливых семей?

Я сжимаюсь от страха и лихорадочно думаю. Я не могу позволить Остин расти в доме миссис Робинсон. Не могу! Я обещала Санките. Кроме того, я люблю эту девочку.

— Санкита просила меня не позволять этой женщине приближаться к ее дочери. Если вас не устраивает моя кандидатура, давайте подберем семью, у которой будет стопроцентный шанс.

— Хорошая мысль, но желающих удочерить ее больше нет. У Санкиты не было сестер, поэтому бабушка ближайшая родственница девочки. Женщина тридцати шести лет вполне может получить право на воспитание ребенка.