– Даже не знаю, - замялся я.
– Не хотел к вам обращаться...

– Но обратился, - сказал он.
– Быстро говори, что нужно и беги в школу, а то опоздаешь.

– Я отдал в редакцию "Молодой Гвардии" рукопись книги. Называется "Волкодав". Ничего такого, чего нельзя было бы напечатать, в ней нет, но она, не совсем обычная, что ли. С редакцией я текст согласовал, а вот цензура его, похоже, пропускать не намерена. Не мог бы Петр Миронович...

– Я понял, - прервал он меня.
– Беги, я думаю, мы твою проблему решим и меньшими силами.

В тот же вечер Сергей передал мне первый рисунок.

– Кнесенка Елень у тебя получилась просто блеск!
– сказал я.
– И все остальное, кроме Волкодава. Вместо каторжника у тебя вышел участковый инспектор. Сядь на кровать, я попробую сделать набросок.

Я испортил два листа, и лишь на третьем получилось что-то похожее на то лицо, которое когда-то красовалось на моих книгах.

– Вот, смотри, - показал я эскиз другу.
– Попробуй довести этот рисунок до ума, а я съезжу с ним в редакцию и покажу. Если они еще ни с кем не договорились, я думаю, заключат договор с тобой.

Утром он мне отдал прекрасно выполненный рисунок.

– Не знаю, какой из тебя получится следователь, а художник вышел бы замечательный!
– похвалил я его работу.
– Сегодня же смотаюсь в редакцию.

Смотаться не получилось. Среда была уже четвертым мая, и нас срочно вызвали на просмотр номеров в Дом офицеров. Мы подготовили две песни. Помимо песни "На всю оставшуюся жизнь", которую руководство Дома офицеров уже слышало, была еще "Баллада о матери". Когда я ее первый раз проиграл, а Люся спела, наши музыканты были ошеломлены, а в глазах Виктора Калачова стояли слезы. Точнее, они не стояли, а стекали по щекам. За прошедшие дни они успели подобрать музыку, и мы провели три репетиции. Теперь ее надо было петь перед комиссией. Сначала мы спели первую песню, а потом я отошел в сторону, и зазвучала вторая.

– Дома всё ей чудилось кино, все ждала вот-вот сейчас в окно посреди тревожной тишины постучится сын её с войны.

Люся допела и рукой провела по глазам. Она уже не ревела, как при моем первом исполнении, и горло больше не перехватывало, но слезы на глазах все равно выступали. Закончилась песня, но члены комиссии молчали.

– Чья это песня?
– через пару минут спросил председатель.

– Его, - ответил Олег Астахов, показывая на меня рукой.

– Спасибо!
– сказал он мне.
– Спасибо всем. Оба номера приняты.

На следующий день после уроков я пробежался до остановки троллейбуса и поехал в редакцию. К редактору я попал уже почти в самом конце рабочего дня.

– Молодец, что приехал, - сказал Валентин Петрович.
– Я хотел тебе завтра сам звонить, чтобы обрадовать. После праздника твою книгу отдаем в набор.

– Проблем с цензурой не было?
– спросил я.

– Были, - ответил он, внимательно глядя на меня.
– Но они передумали.

– Посмотрите на это, - сказал я, расстегивая портфель и доставая рисунок Сергея.
– Подойдет для иллюстрации?

– Талантливо!
– сказал он.
– И образы подобраны хорошо. Чья это работа?

– Мой друг, - ответил я.
– Живем рядом и учимся в одном классе. Если подойдет, он может сделать десятка полтора рисунков, а вы потом выберете лучшие.

– Пусть работает, - решил редактор.
– Только без обид, если что-то отбракуем. И учти, что тираж будет небольшой. Выпустим сто тысяч экземпляров и посмотрим на реакцию. Книга все-таки необычная. Если все пойдет нормально, потом можно будет допечатать.

Когда я вернулся, заходить к Деменковым не стал, позвонил Сергею по телефону и сообщил о достигнутой договоренности.

А на следующий день в школе меня ждал сюрприз: Валерке дома случайно попалась старая "Комсомольская правда" со статьей Лисы и моей фотографией. Естественно, что он всем об этом раззвонил и притащил газету в класс.

– Человеку будущего ура!
– заорал он, как только мы зашли в класс.

– Ура!
– нестройно поддержали его остальные.

– Вы что орете, как оглашенные?
– поморщилась классная, зашедшая следом за нами.
– Почему не на местах? Звонка не слышали?

– Ольга Владимировна!
– сказал Валерка.
– Смотрите, что я откопал!

– Я эту статью когда-то читала, - сказала она, взяв в руки газету.
– Только прошло больше года, и я ее как-то с тобой не связала.

– И не нужно, - сказал я.
– Там разрисован не я, а пример для подражания.

– А тебе, значит, подражать не нужно, - сказала она, сворачивая газету.
– Учишься на пятерки, английский знаешь не намного хуже вашего учителя, пишешь книги и музыку, поешь, а теперь выясняется, что еще скромник, каких поискать. Точно, человек будущего. Так, закончили разговоры, все работаем!