– Почему?

– Потому что всё оформлено на него.

– А что оне хочут?

– Чтобы всё было на Василия.

– Вон как. А как вы думаете?

Все заговорили:

– Боже упаси, знам мы его ишо с Уругвая.

Танькя говорит:

– Баба уже судит: того уже не надо, другого не надо.

– А кого именно не надо?

– Да всех синьцзянсов не надо, твоёго брата дядя Стёпу и то не надо. – Я даже не могу её слушать, все ети кривосуды – надоели оне мне ишо с Уругвая. – И зачем ты, тятя, с ними связался?

– Да ради вас.

– Но помянешь моё слово, оне не дадут тебе спокойно работать, ето идивоты. Тятя, я хорошо знаю, с твоим сердцем и твоёй опытностью все бы жили куда лучше, но ихна проклятая зависть не даст. – Танькя заплакала.

– Ну, что, вы думаете, теперь делать?

– Добивайся, что-то надо решать.

– Марфа, что скажешь?

– Сам лучше нас знаешь, и действуй.

– Андриян, я надеюсь толькя на тебя.

– И мы тебя не бросим. Сам видишь, наша кучкя не мала.

– И надеюсь, что она будет расти.

– Да, ты прав.

Софоний:

– Тятя, уже всё надоело, насмотрелись мы всё ишо в Уругвае, и первый виновный в етим деле – ето деда и баба, я на деду уже не могу смотреть.

– Софонькя, так нельзя, как ни говори, он твой дедушка.

– А пушай не лицемерничает. Сам улыбается, а у самого нож наготове.

– Ну хорошо, с сегодняшнего дня буду разрабатывать свою стратегию. В нашай деревне будет по-нашему, а им помогу создать свою деревню, пускай живут как хочут. Согласны?

– Конечно, согласны.

– Ну и всё.

На другой день утром звонит Юрий Петрович:

– Данила Терентьевич, вам надо явиться к нам в администрацию на минутку.

– Хорошо, Юрий Петрович, чичас будем у вас.

Мы с Алёшай приезжаем, Юрий Петрович ждёт.

– Данила Терентьевич, Александр Николаевич хочет с вами поговорить.

Пошли, нас принимает Бузычкин Александр Николаевич, обычно любезно:

– Данила Терентьевич, мы решили так. Как вы не хочете принимать прививки, их всех сорок восемь, но по крайной мере приняли бы хоть три, ето от туберкулёза, полиомиелита и от гриппа, нам важны дети.

Думаю, вот идивоты, хоть что делай – оне своё. Я махнул рукой:

– Делайте.

Он улыбается:

– Как у вас дела, Данила Терентьевич?

– Да всё нормально.

– Вы, Данила Терентьевич, почаше заходите к нам.

– Александр Николаевич, будет нужда, обязательно зайдём. Александр Николаевич, у меня к вам важный вопрос.

– Слушаю.

– Я в понедельник выезжаю в Южну Америку, но хотел у вас спросить. Можем ли мы расшитывать на рабочу силу?

– Кого имеете в виду?

– Да боливьянсов.

– Нет, Данила Терентьевич.

– Дак ето же временно и по контракту.

– А что, вам русски не рабочи?

– Александр Николаевич, вы сами видите, что делается здесь в России. Мы порядошных рабочих будем брать, но ето продлится время. А узбеков?

– Нет, Данила Терентьевич, Россия – ето для русских, нам инострансов не надо, и поетому в России разрабатываются жёсткия законы: хто сумел получить статус, значит, ето порядошный человек.

– Ну хорошо, извините за вопросы.

– Да не за что, Данила Терентьевич. А когда думаете разбивать вашу деревню на участки?

– Чичас же.

– Хорошо, сообчи Селютину Виктору Фёдоровичу, Юрий Петрович.

– Хорошо, Александр Николаевич.

Нас уже ждали в сельхозе, и поехал размерять Рубаненко. План деревни уже был готов и подписан. Стали размерять. Рубаненко уже старик закоснелый и тупой, он своё – я своё, он вызвал Селютина, я разъяснил ему, он Рубаненку сказал:

– Делай, как тебе говорят.

– Но, Виктор Фёдорович, не выходит.

Я вмешался:

– Сколь выйдет, столь и будет, и в низмине я не хочу, а вот на етой высотке.

– Дак тут посевная земля.

– Мне не нужно [339] , а деревня будет именно здесь.

– Рубаненко, делай, как говорят.

– Да пушай, пушай, как желают.

Я тестя и Софонькю поставил помогать кольи ставить. Думаю, как здесь работать, все закоснелы, вся Москва забита кавказсами, а восток китайсами, а тут нельзя привезти даже временных рабочих. Ну, Бузычкин, как с тобой работать? Чувствую, не получится.