Для желающих самостоятельно производить расчёты по ходу перечитывания шарповой эпопеи привожу вес наполеондора – золотой французской монеты достоинством в двадцать франков: 6,4516 граммов при содержании чистого золота 5,801 г. В начале романа «Месть Шарпа» Дюко похитил груз, принадлежащий Бонапарту. В четырёх клетях находились двадцать ящиков, в каждом из которых содержались наполеондоры на сумму в десять тысяч франков. То есть, в каждом ящике – пятьсот монет, всего – десять тысяч монет. Десять тысяч монет весом шесть с половиной граммов каждая… Вот и считайте.

Луддиты.

В последних книгах серии попадающиеся на глаза Шарпу английские газеты не устают трезвонить о громящих фабрики «луддитах», против которых правительство применяет войска. Что же это за «луддиты» такие грозные?

1790 год ознаменовался для революционной Франции среди прочего выпуском собственных бумажных денег. Практически сразу Англия наладила производство фальшивок. Экономическая война при Наполеоне вышла на новый уровень: не ограничиваясь ответной подделкой английских ассигнаций (Британцы Бонапарта «научили плохому» на беду всей старушке-Европе. Впоследствии Наполеон, начиная с кем-либо войну, предварительно засыпал жертву ворохом подделок), французский император решил удушить торговлю островитян, дабы лишить их «кавалерии Святого Георгия» (так прочувствованно облаянной главзлодеем «Дьявола Шарпа» Батистой). Император затеял континентальную блокаду, надумав отрезать англичан от единственного стоящего рынка сбыта, – Европы, благо местные корольки из опасения потерять трон бросались выполнять волю Бонапарта с готовностью, сделавшей бы честь самому вышколенному лакею. Доступ британским товарам был перекрыт, а тонкая струйка контрабанды (как без неё) обогащала таможенников и чиновную братию на побережье, но особенной роли не играла. Осечка вышла с Португалией (для португальцев лишиться торговли с англичанами означало умереть с голоду), затем с Россией как-то неловко получилось. Блокаду, навязанную Тильзитским миром 1807 года «тупые московиты» соблюдали из рук вон плохо. Затея с фальшивыми деньгами провалилась. Подобно тому, как из-за дефекта пишмашинки документы конторы Бендера говорили с дивным турецким акцентом, так и подделки Наполеона по вине незнакомого с кириллицей гравёра, спутавшего «Д» с «Л», обзавелись акцентом то ли вьетнамским, то ли японским. Надписи на банкнотах, размеры коих в те времена были не чета нынешним (135 на 185 мм) гордо гласили: «Объявителю сей госуЛарственной ассигнации платит ассигнационный банк двадцать пять рублей хоЛячею монетою» (Дошедшие до нас наполеоновские подделки нежно любимы ревнителями вечной отсталости матушки-Рассеи. Состояние фальшивых купюр идеальное, не в пример подлинным. На основании этого делается вывод: вот, мол, просвещённая Европа даже фальшивки печатала лучшего качества, нежели мы, сиволапые, свои настоящие. На деле же «холячие» в обращение не попадали, их хранили, как курьёз, а «натуральные» двадцатипятирублёвки в коллекции клали только тогда, когда они по причине крайней ветхости не годились уже в качестве платёжного средства).

Континентальная блокада больно ударила по Англии. Экспорт сократился на треть, а после того, как Наполеона поддержали США, и вовсе упал. Промышленники, стремясь уменьшить себестоимость, принялись активно внедрять паровые станки с широкими рамами, позволявшие изготавливать одновременно несколько изделий. Для обслуживания машин высокая квалификация не требовалась, и профессионалов-рабочих толпами вышвыривали на улицу, набирая с улицы кого попало за копейки. Уволенные строчили жалобы в парламент, но без толку. Отцы народа считали ниже своего достоинства снисходить до нужд «черни». А зря.

В первых числах марта 1811 года мануфактурщики Ноттингема получили гневные письма, автор которых, «генерал Нед Лудд», осыпал купчин упрёками и обещал от имени «Армии Восстановителей Справедливости» скорое возмездие. Оно не заставило себя долго ждать. В ночь с 11 на 12 марта в городке Арнолде была разгромлена первая фабрика. Шестьдесят станков разбили кувалдами. И пошло-поехало. За три последующих месяца неведомые погромщики довели счёт уничтоженных машин до двух тысяч. Попытки владельцев предприятий нанимать охрану не давали результатов, машиноборцы были слишком хорошо организованы. Вместо имён использовались номера, общались между собой при помощи системы тайных знаков. Собравшись в ближайшем от фабрики лесу, луддиты дожидались темноты и нападали на предприятие (нападали под красным флагом, кстати). Первыми шли вооружённые. Они обезвреживали охрану и впускали остальных. Уничтожение станков обычно не занимало много времени, и к моменту, когда к фабрике стягивались местные силы самообороны, героев кирки и кувалды уже и след простывал. Как ни странно, не было ни убитых, ни раненых. Луддиты действовали на диво бескровно.

Волнениям в Ноттингемшире официальный Лондон поначалу не придал значения. Принц-регент, правда, специальным указом посулил платить 50 гиней всякому, кто донесёт о готовящемся уничтожении оборудования, но правительство долго раскачивались, и к концу года движение луддитов охватило соседние с Ноттингемширом графства: Лестершир, Дербишир, Чешир, Йоркшир, Ланкашир. В феврале 1812 года парламент приравнял «антимашинный вандализм» к тяжким преступлениям, караемым смертной казнью. Против постановления выступил лишь член палаты лордов будущий классик английской литературы Байрон. В неспокойные районы были отправлены три тысячи солдат под командованием генерал-лейтенанта Томаса Мейтленда. Почтенный военачальник цацкаться с обнаглевшим мужичьём не собирался, и луддитов, ворвавшихся на фабрику Роуфорд-Миллз в Йоркшире, встретили ружейными залпами. Пролилась первая кровь. Луддиты в отместку грохнули нескольких владельцев предприятий. Власти ответили массовыми арестами. Взятых по доносам бунтарей власти, не утруждая себя разбирательствами в степени виновности вешали или ссылали на каторгу в Австралию (где ощущалась нехватка рабочих рук). Конец репрессиям положил случай в Манчестере. 23 апреля 1812 года шериф Уильям Халтон приказал пойманных на горячем луддитов вешать без суда и следствия. В числе прочих на виселицу попал двенадцатилетний Абрахам Чарлстон. Его казнь получила неожиданно широкий отклик в обществе, преподнёсшем правительству неприятный сюрприз. В июне перед судом предстали 38 членов луддитского сборища, накрытые солдатами в лесу перед акцией. И суд этих несчастных оправдал. Власти извлекли урок, и жестокость поумерили. Впрочем, цель к тому моменту была достигнута. Движение луддитов пошло на убыль. Следующие несколько лет кое-где вспыхивали искры бунта, но им было далеко до пожара 1811-1812 годов. В 1814 же с разгромом Наполеона континентальная блокада приказала долго жить, и луддиты окончательно сделались добычей историков (по сей день не устающих спорить, кем был этот Нед Лудд, да и был ли мальчик?) да литераторов-романтиков (образ борцов с бездушными механизмами ещё долго будоражил воображение Байрона и других представителей английского романтизма).

В 1819 году настырный журналюга из Манчестера Джон Тейлор подпортил этот образ, докопавшись, что часть нападений на фабрики организовывалась владельцами конкурирующих предприятий. В восьмидесятых годах XX века публикации Тейлора получили подтверждение. Историк Джон Трейси отыскал в архивах документы, из которых следовало, что в районах, где свирепствовали луддиты, даже в самый разгар «бунта против машин» мануфактуры, принадлежавшие определённым лицам, продолжали себе преспокойненько работать, не подвергаясь никаким погромам. Бунт – бунтом, а в конкурентной войне все средства хороши.

ПОСЛЕСЛОВИЕ (Моё, не Шарпа)

Забавные, всё-таки, англичане ребята. Бородино, по мнению большинства их историков, - несомненно, победа Наполеона. А как иначе? Поле битвы осталось за ним? За ним. Москву он после Бородино занял? Занял. Да и сам он в официальных документах именовал эту битву своей победой. Значит, победа Наполеона. И в доказательство цитируются его слова, де, сам говорил: среди, мол, одержанных мною побед в драке за Москву проявлена наибольшая отвага и достигнут наименьший результат! Видите, Наполеон победой считал! (хотя в высказываниях Наполеона можно отыскать и другие слова о Бородино: «…Самое страшное из моих сражений – это то, которое я дал под Москвой. Французы в нём показали себя достойными одержать победу, а русские оказались достойными быть непобедимыми…») При этом битву под Бароссой, название которой соседствует рядом с Бородинской битвой в списке побед Бонапарта на Триумфальной арке в Париже, англичане считают, бесспорно, своей победой. И Корунью, где поле сражения, в конце концов, досталось французам, англичане тоже считают собственной викторией, а испанцев, удерживавших Корунью, пока британцы героически грузились на корабли, историки Её Величества снисходительно поругивают, покровительственно похлопывая по плечу. Ну, правда, что возьмёшь с этих испанцев? Дикие они, эти испанцы, жестокие, вон и Сабатини о них так писал, и другие заслуживающие доверия наши англоязычные авторы. И русские тоже дикие, да к тому же бедные. Честное слово, в монографии издательства «Оспри» о русской армии наполеоновской эпохи пристрастие Суворова к штыковым ударам на голубом глазу объясняется отсутствием денег на покупку свинца для пуль. Экономили нищенькие русские. Опять же, даже если речь идёт о русской пехоте, обязательно упоминаются казаки с непременным комментарием: ах, какие зверства творили эти «коссакс» на территории старушки-Европы! Дикари, что скажешь. А измывательства цивилизованных британцев над союзным населением захваченного Бадахоса чести доблестным английским войскам, конечно, не делают, но испанцы же сами виноваты! Во-первых, они там все были поголовно на стороне французов, а, во-вторых, смотри выше, они что? Правильно, дикие они, жестокие какие-то. Вон и войну против цивилизованных французских пришлецов вели как-то дико и нецивилизованно: вылавливали их по одиночке, убивали из-за угла. Естественно, французам, приходилось, скрепя сердце, отвечать диким испанцам той же монетой. Вообще, следуя англоязычным научно-популярным изданиям, вырисовывается такая картинка: воевали две великие цивилизованные нации, англичане с французами, а у них под ногами путались какие-то другие народишки, суетились, пока Великий Веллингтон не вмешался и не разбил на «Главном Театре Военных Действий В Испании и Португалии» сначала войска почти столь же Великого (отдадим ему должное) Наполеона, а потом, под Ватерлоо, и самого почти столь же Великого (отдадим ему должное) Наполеона. Читаешь, и невольно приходит на ум Вторая Мировая война, и её Главный Театр Военных Действий: Северная Африка (само собой), где Великий Монтгомери (которого американский генерал Паттон именовал в своём кругу «маленьким усталым пердунчиком») на голову разбил Самого Великого Немецкого Генерала Второй Мировой Войны Роммеля, причём разбил исключительно благодаря своему военному гению, а то, что у англичан было многократное численное преимущество над немцами, - случайность, не сыгравшая в этой оглушительной победе никакой роли.

Есть такой анекдот. Разведёнка делится опытом с юной подружкой: «Понимаешь, милая, до свадьбы брак представляется похожим на арабскую сказку: красавец-шейх, ковры, дворцы, верблюды… Но проходит медовый месяц, сначала истаивают дворцы, потом ковры, и, в конце концов остаёшься один на один с верблюдом…» Что-то похожее происходит, когда от яркой прозы Корнуэлла обращаешься к фактам.

Испания и Португалия, как Главный Театр Военных Действий.К 1806 году Испания была союзницей наполеоновской Франции. Несмотря на то, что союзничество это точнее всего характеризуется немецким выражением: «Пожалуйста, будь мне хорошим другом, а не то я тресну тебя штакетиной по башке», англичане воспользовались ситуацией для того, чтобы откусить для себя жирный кусочек испанских владений в Южной Америке. Красномундирники, в рядах которых были будущая правая рука Веллингтона Бересфорд и погибший при штурме Сьюдад-Родриго «Чёрный Боб» Кроуфорд, захватили Буэнос-Айрес. Местным понадобилось полтора месяца, чтобы собрать ополчение и вышибить непрошенных гостей из города. Англичане дождались подкреплений и овладели Монтевидео, но удача уже отвернулась от них. Кое-как вооружённые южноамериканцы в пух и прах разгромили захватчиков. Великобритания готовилась взять реванш, сформировав 9,5 тыс. корпус под командованием сэра Артура Уэсли, но политический расклад сил в Европе тем временем изменился. Наполеону надоело миндальничать с Бурбонами, он сместил испанского короля с престола, и посадил на теплое местечко своего старшего брата Жозефа. Испанцы восстали, а, восстав, попросили подмоги у извечных врагов – англичан. Так сэр Артур Уэсли и его солдаты вместо Южной Америки очутились на Пиренейском полуострове. Вот тогда-то Наполеон и побывал в Испании. ЕДИНСТВЕННЫЙ РАЗ. Походя раскатал испанскую армию и отбыл за Пиренеи, не удосужившись даже назначить главнокомандующего тремя оставшимися в Испании французскими армиями. Не уверен, что император вообще заметил присутствие англичан на полуострове. Больше Бонапарт своим вниманием Испанию с Португалией не баловал. Такой вот «Главный Театр Военных Действий». Показательно, что настоящий успех к Веллингтону пришёл лишь после русской авантюры Бонапарта, когда император отозвал с полуострова наиболее боеспособные части: с востока наступали наши, а те, кто мог им противостоять, тихо гнили по обочинам Старой Смоленской дороги. В цифрах боевые действия британцев тоже выглядят бледненько. Потери сторон при «грандиознейшем» сражении под Витторией (8000 у французов и 5100 у союзников) вызывают кривую усмешку, ибо при Бородино в бою за батарею Раевского от одного только 30 полка французской линейной пехоты численностью в 4100 штыков осталось 300 калек (трупы наших и французов на Курганной высоте, как пишут очевидцы, лежали слоями в семь-десять человек!). Смешным кажется пафос Корнуэлла, с которым он в «Полке Шарпа» гордо повествует о восьми французских Орлах, захваченных британцами с 1808 по 1813. Смешным, когда знаешь, что одни только казаки Платова в 1812 году разжились тридцатью.