Ой-й-й да перед носом ясный след И я не смог

не смог ударить в грязь ножом

Да наши песни нам ли выбирать?

Сбылось насквозь.

Да как не ворожить?

Когда мы вместе — нам не страшно умирать. Когда мы врозь — мне страшно жить.

Целовало меня Лихо только надвое разрезало язык Намотай на ус Намотай на ус на волос,

Зазвени не в бусы — в голос,

Нить — не жила, не кишка

да не рвется, хоть тонка А приглядись —

да за Лихом — Лик за Лихом — Лик Все святые пущены с молотка

Да не поднять крыла Да коли песня зла.

Судя по всему, это всё по мне Всё по мне,

Да мне мила стрела Белая, каленая в колчане

Наряжу стрелу вороным пером Да пока не грянул Гром, отпущу Да стены выверну углом

провалиться мне на месте, если с места не сойти

Давай, я стану помелом Садись, лети!

Да ты не бойся раскружить!

Не бойся обороты брать!

Когда мы врозь — мне123 страшно жить.

Когда мы вместе — нам не страшно умирать.

Забудь, что будет

И в ручей мой наудачу брось пятак

Когда мы вместе — все наши вести в том, что есть

Мы можем многое не так

Небеса в решете

роса на липовом листе и все русалки о серебряном хвосте

ведут по кругу нашу честь

Ой луна не приходит одна

Прикажи — да разом сладим языком в оладьях

А прикажешь языком молоть — молю

Молю о том, что всё в твоих ручьях

Пусть будет так!

Пусть будет так!

Пусть будет так, как я люблю!

И в доброй вести не пристало врать

Мой крест — знак действия, чтоб голову сложить

За то, что рано умирать

За то, что очень славно жить

123 В авторской распечатке 1986 года — не «мне», а «не». Вероятнее всего, это — опечатка, поскольку в других источниках и на записях звучит именно первый вариант. Существенным является, однако, то обстоятельство, что некоторые другие ошибки, допущенные при печати, автор собственноручно исправил.

За то, что рано умирать За то, что очень нужно жить

Март 1986

(Приводится по авторской распечатке,

30 апреля — 1 мая 1986)

Когда мы вдвоём

Когда мы вдвоем,

Я не помню, не помню, не помню о том, на каком мы находимся свете.

Всяк на своем. Но я не боюсь измениться в лице, Измениться в твоем бесконечно прекрасном лице. Мы редко поем.

Мы редко поем, но когда мы поем, подымается ветер И дразнит крылом. Я уже на крыльце.

Хоть смерть меня смерь,

Да хоть держись меня жизнь,

Я позвал сюда Гром — вышли смута, апрель и гроза. Ты только поверь,

Если нам тяжело — не могло быть иначе,

Тогда почему, почему кто-то плачет?

Оставь воду цветам. Возьми мои глаза.

Поверь — и поймешь,

Как мне трудно раздеться,

Когда тебя нет, когда некуда, некуда, некуда деться. Поверь — и поймешь,

То, что я никогда,

Никогда уже не смогу наглядеться туда,

Где мы, где мы могли бы согреться,

Когда будет осень,

И осень гвоздями вколотит нас в дрожь.

Пойми — ты простишь,

Если ветреной ночью я снова сорвусь с ума,

Побегу по бумаге я.

Этот путь длиною в строку, да строка коротка.

Строка коротка.

Ты же любишь сама.

Когда губы огнем лижет магия,

Когда губы огнем лижет магия языка.

Прости — и возьмешь,

И возьмешь на ладонь мой огонь И все то, в чем я странно замешан.

Замешано густо. Раз так, я как раз и люблю.

Вольно кобелю.

Да рубил бы я сук,

Я рубил бы всех сук, на которых повешен.

Но чем больше срублю, тем сильней затяну петлю.

Я проклят собой.

Осиновым клином — в живое. Живое, живое восстало

в груди,

Все в царапинах да в бубенцах.

Имеющий душу — да дышит. Гори — не губи. Сожженной губой я шепчу,

Что, мол, я сгоряча, я в сердцах,

А в сердцах — я да весь в сердцах,

И каждое бьется об лед, но поет — так любое бери

и люби.