Талеанис тут же вскинул руку в жесте, который наемники, ехавшие позади него, передали дальше – опасность!

В следующий миг из придорожных кустов и с веток деревьев на них посыпались стрелы.

Полуэльф мгновенно спрыгнул на землю, прикрываясь лошадью, и выхватил меч. Из кустов, побросав луки, на наемников кинулись вооруженные мечами и копьями эльфы.

Это нападение ничем не отличалось от предыдущих и последующих, разве что со стороны каравана потерь было больше, чем обычно, – многих положили стрелы. Мантикора, как и всегда, рубился в первых рядах, методичными ударами отправляя на тот свет родню по матери. Он даже не считал их – зачем? Это зеленые юнцы могут бахвалиться количеством убитых, Талеанису же вести такой подсчет после эльфийского поселения отчего-то не хотелось.

Оракхан, с легкостью размахивая огромной секирой, дрался чуть в отдалении от друга, да и от остальных соратников. Оно и правильно – мало кто рисковал приблизиться к орку, когда в его руках, как легкая палка, летало его страшное оружие.

Минут за десять нападение было полностью отбито. Несколько недорезанных эльфов попытались скрыться в чаще, но они все были сильно изранены. Беспощадные меч Талеаниса и секира Оракхана настигли остроухих и в родной стихии леса.

Бой закончился. Орк и полуэльф, добив последних нападавших, направились обратно к каравану.

– Не понимаю, чего они хотели добиться? – недоумевающее спросил Мантикора. – Разве не видно с первого взгляда, как сильна охрана?

– Видать, была причина, заставившая их понадеяться на один шанс из ста, – ответил Оракхан.

– Один из ста? Ты так низко нас ценишь? – Талеанис рассмеялся. – Я бы сказал…

Договорить он не смог. Полуэльфу в грудь вонзилось лезвие полуторного меча, убивая наверняка, но не мгновенно. Едва он смог вдохнуть, подавляя дикую боль, как другой клинок снес Мантикоре голову, но он почему-то все не умирал. Третий удар рассек его от плеча до солнечного сплетения, четвертый отрубил руку по плечо, пятый вспорол горло, шестой раскроил голову… Боль была нестерпимой, но Талеанис почему-то не мог ни умереть, ни хотя бы потерять сознание.

Следом за болью и смертью пришли чувства. Перед глазами Мантикоры в одно мгновение пронеслись жизни восьми эльфов, которых он убил сегодня. Он понял, что чувствовал каждый из них, умирая, увидел их возлюбленных, матерей, детей, осознал, почему эльфы решились на столь дерзкое и практически безнадежное нападение.

Их семьи прятались в некотором отдалении в лесу. Они лишились всего, маленькие дети и женщины, голодные и замерзшие, им необходимы были еда и одеяла, так как жечь костры они боялись. Эльфов преследовали люди, которые сожгли их дома и перебили тех, кто не успел сбежать. Почему они просто не попросили помощи? Неизвестно.

Талеанис с трудом открыл глаза. Орогрим помог ему встать.

– Пойдем, парень. Нечего тут делать.

Мантикора не мог описать словами, как он был благодарен орку за то, что тот не стал задавать вопросов.

Восстановив порядок, похоронив своих погибших и записав их имена, чтобы выплатить заработок их семьям, караванщики двинулись дальше.

Через час полуэльф внезапно ощутил резкую и очень сильную боль в животе. Перед глазами пронеслись становящиеся привычными картины чужой жизни и смерти. Это умер, наконец, тот эльф, которому Талеанис вспорол живот. Он отполз в канаву и его не заметили. Промучившись три часа, эльф все-таки умер. Перед смертью он пытался доползти до своих, чтобы предупредить их, что нападение не удалось.

Вечером на стоянке Мантикора был мрачнее тучи. Перед тем, как ложиться спать, он отправил Лианну к Оракхану, послушавшись странного предчувствия, и правильно сделал.

Ночью люди, уничтожившие эльфийскую деревню, настигли беглецов. Большинство женщин успели зарезать своих детей и себя, чтобы не попадать живыми в руки извергов, но не все. Талеанис на собственной шкуре ощутил, что чувствует девчонка, когда ее насилует по очереди семнадцать человек, каково ребенку, когда с него живьем сдирают кожу, как это – быть разрезанным на мелкие кусочки, сгореть заживо, смотреть, как насилуют и зверски убивают твою маленькую дочь, а потом самой подвергнуться той же участи…

Когда все наконец закончилось, в голове Талеаниса осталась только одна мысль – Дианари, почему? Как ты можешь допускать подобное? Ты спасаешь с алтаря одну-единственную эльфу, для которой самое страшное уже позади, но не заступаешься за них, почему?

Он лежал на спине, устремив к звездам невидящий взгляд. Мантикора прекрасно знал ответ на вопрос почему и ужасался участи богини. Как выбрать меньшее зло, позволить ему совершиться, дабы не допустить зло несравнимо большее? Как смириться с кошмаром, постигшим ни в чем не повинных беглецов, даже зная, что вмешательство спасло бы их сейчас, но погубило бы всех, весь мир, позже?

Впервые в жизни по щекам Талеаниса, с трудом пробиваясь сквозь щетину, текли слезы.

– Можно? – раздалось за спиной.

Мантикора резко сел, быстрым движением вытирая лицо.

– Да, Оракхан, конечно.

Орк обошел затухающий костер и сел напротив полуэльфа, устремив на него пронзительный взгляд черных глаз.

– Сложно смириться с проклятием, сложно его нести, но особенно сложно понимать, что ты его заслужил. Страшно чувствовать на себе то зло, которое ты сам несешь в мир, страшно убивать, зная, что за каждую смерть от твоего меча ты сам умрешь, страшно при этом не иметь ни права, ни возможности умереть окончательно. Жутко чувствовать себя предназначенным, все равно что осужденным на что-то, и чем более величественно и важно твое предназначение, тем хуже.