Неудавшаяся операция по захвату британского премьер-министра неким подобием «коммандос», десантировавшимся в ноябре 1943 года на английском побережье Ла-Манша, осталась в истории небольшой надгробной плитой с изображением креста и надписью: «Здесь покоятся полковник Курт Штайнер и 12 немецких парашютистов — свободных охотников, павших в бою 6 ноября 1943 года».

Чтобы увидеть эту плиту на кладбище «Стадли Констабл» близ Норфолка, надо приподнять и сдвинуть в сторону другую, гораздо более старую, относящуюся к XVIII веку и гласящую, что под нею нашел свой последний приют лесоторговец по имени Джеремиа Фуллер. Однако теперь уже ничто не потревожит вечный покой упомянутого лесоторговца. Лет сорок назад английские власти открыли в графстве Стаффоршир немецкое военное кладбище, куда и перевезли прах пяти тысяч немецких солдат и офицеров, так или иначе погибших в Британии.

Никто тогда не предполагал, что близ Норфолка под сенью церкви Святой Марии покоились останки русских «свободных охотников», а теперь это, кажется, ни для кого не имеет значения. Было и было, мало ли чего. И где сказано, что это было? Верно, нигде не сказано. Но это было.

Настроение у начальника абвера адмирала Канариса было хуже некуда. Холодной тяжестью осталась в душе недавняя память о провальной попытке взорвать самолет, на котором фюрер возвращался из винницкого «Волчьего логова» в Растенбург, — кто-то из сопровождавших генералов просто вынес на летное поле лишний чемодан, даже не поинтересовавшись его содержимым, и теперь совершенно неясно было, чего ждать. Глава абвера мучительно раздумывал над тем, как все же одним точным уд аром покончить с этим эпилептиком, ибо понимал, что только таким путем можно остановить катастрофу и снять со своей шеи петлю, которую все туже затягивал Гиммлер.

Сильно осложнил ситуацию приказ провести спецоперацию против премьера Черчилля. Абсолютно идиотский приказ, но он был с энтузиазмом поддержан Гиммлером, и Канарис чувствовал, что ему дан последний шанс. Вот только не знал, куда его отнести, этот шанс. Выкрасть Черчилля — означало бы конец всем перспективным играм с англичанами. Не выкрасть — просто конец. Пуля в лоб. Тут уж никаких шансов.

Прилетев в Берлин, Канарис сразу приказал ехать в штаб абвера на Тирпитц-Уфер. Глубокая вокруг ночь стояла, словно бы не ожидавшая рассвета. Где-то на окраине города бесполезно громыхали зенитки. Лучи прожекторов обшаривали беззвездное небо в поисках, вероятно, того же рассвета, но он все не отыскивался, продлевая ночные кошмары берлинцев, и Канариса тоже не могли отвлечь от мрачных мыслей две его любимые таксы, которых догадливый шофер захватил с собой на аэродром в Темпелхофе.

На пороге служебных апартаментов адмирал, не оборачиваясь, сбросил адъютанту на руки черную флотскую шинель и сразу же потребовал к себе начальника третьего отдела управления «Зет» полковника Радла, зная, что тот почти все ночи коротает на походной кровати в своем кабинете.

Тридцатилетнему Максу Радлу, пришедшему в абвер подполковником из батальона горных стрелков с черной повязкой на глазу и «Рыцарским крестом» на шее, бывшему трактирщику из Гарца, не было цены в абвере. Может, она и была, даже наверняка была, но не имелось того человека, кроме, разумеется, самого адмирала, кто способен был в полной мере оценить деятельность полковника Радла в военной разведке рейха. Он занимался наиболее сложными операциями, умея хранить в памяти все подробности и детали того, чего нельзя доверить бумаге, решительно вмешивался в дела других служб, когда этого требовали интересы разведки, и совершенно не обращал внимания на то, чем они занимаются во всех иных ситуациях.

Макс Радл был тем самым человеком, от которого адмирал Канарис ожидал сейчас услышать: «Выкрасть Черчилля? Почту за честь, господин адмирал!»

— Верните мне рассудок, Макс, — сказал ему адмирал.

— Настолько плохо? — осведомился полковник.

— Как это русские говорят? Что у них там хуже хрена — редька? Кстати, почему она хуже, не знаете? Острее? Горше?

— Не знаю, господин адмирал. Вы мне лучше скажите, каков там был Гиммлер.

— У него лицо приятного трупа, — мрачно пошутил Канарис. — Ну а уж фюрер…

— Господин адмирал!.. — прервал его осторожный Радл. — Может быть, кофе? Или лучше коньяк?

Хорошо, хорошо, Макс! И кофе, и коньяк… Знаете, что нам приказано? Выкрасть Черчилля!

— Мой бог! — ужаснулся Радл. — Это серьезно?

— А кто его знает… Сегодня более чем серьезно, а завтра он, может, и не вспомнит об этом. Зато вспомнит Гиммлер. Успех со спасением Муссолини ударил нашему фюреру в голову, как я не знаю что… Как мне вот этот коньяк, Макс.

— А другие? Как другие это восприняли?

— Откуда я знаю… Молча. А рейхсфюрер уже ждет от нас «анализа осуществимости» данной операции, вот все, что я знаю. Он ждет нашей крови, Макс, и непременно напомнит фюреру об этом безнадежном деле, когда ему станет выгодно это сделать.

— Что требуется от меня?

— Ничего, кроме одной малости! — усмехнулся Канарис. — Кроме того, что приказано фюрером. В общем, от вас требуется толковый, обстоятельный доклад о том, как мы изо всех сил старались и как у нас ни черта не вышло, потому что это не вышло бы у самого черта. Вы поняли меня, Макс? Налейте себе тоже. Коньяк стал у нас на вес золота. Жидкого золота.

— Возможно, все обстоит намного хуже, чём мы думаем, — сказал полковник. — Я только сегодня… нет, уже вчера, получил донесение о том, что Уинстон Черчилль 6 ноября прибудет в Норфолк и отправится на побережье к своему старинному приятелю сэру Генри Уиллафби в его поместье к югу от «Стадли Грэндж». Вот это донесение. Вот карта.

Канарис некоторое время молчал, осмысливая услышанное, и смотрел на развернутую карту.

— Вот, — ноготь полковника уперся в зеленоватый кружок. — Изолированная сельская местность. Совершенно глухой берег с широкой приливной полосой и непроходимыми солеными болотами. Охраняется частями гражданской обороны. То есть практически не охраняется.