Шрифт:
2 августа 1935. Пятница
Вчера Игорь уехал в колонию [345] . С большими трудностями, с большими скандалами дома, удалось это сделать. Подвез нас Зеелер [346] — уехал и не оставил никакого распоряжения, мы остались совсем без денег, начали разговоры о «нашей инертности», отом, что «если бы не мы, ничего б никогда не сделали» и т. д. А вот — взяли, да и сделали! Правда, отношения у нас совсем испорчены, с сегодняшнего дня мы даже разделились и по хозяйству, «чтобы улучшить отношения».
345
Игорь уехал в колонию — Как и прошлым летом, Игорь отдыхал в летней детской колонии Земгора в Эленкуре.
346
Подвез нас Зеелер — Поездка В.Ф.Зеелера в Эленкур, в Детскую колонию Земгора, связана с его профессиональной и общественной деятельностью — он был членом Совета Земгора; и, возможно, — с подготовкой к ежегодному, традиционному вечеру-концерту, который устраивала Детская колония совместно с приходом Храма Св. Николая Чудотворца в Булонь-Биянкуре.
Игорешку, неожиданно для меня, отпустили в прошлую пятницу. Прихожу к нему — дети встречают меня криком: «Il est gueri» [347] . Действительно, утром он был у доктора и несколько дней был признан здоровым. Игорь так разволновался, что даже плакал и не мог, конечно, объяснить, почему. Я ему принесла коржики — так он даже есть их не мог, отдал товарищам. Как было не взять его в тот же день!
— Игорь, но ведь я шапку не принесла. Как же ты пойдешь?
— Ничего, мама, можно в платочке, тут дают.
347
Он здоров (фр.).
— А главное, у меня нет денег на метро.
— Ничего, мама, мы пойдем пешком, — а у самого уже губы дрожат. Оставить его до завтра, этот последний день был бы для него тяжелее всех двух месяцев. Взяла. Так и пошел в платочке.
Первым делом пошли в редакцию «Посл<едних> Нов<остей>», благо не очень далеко [348] , заняла у Шарапова 1 фр<анк> на метро. Вот радости-то было! Пятница у меня вообще счастливый день! Бедный мальчонка! Эти два месяца были для него большим испытанием. А вот уехал опять на полтора месяца. Юрий хочет мне раздобыть велосипед, и тогда мы к нему съездим. Последние дни было очень много работы — надо было ему шить, штопать, бегать к Кровопускову, и вот ощущение пустоты и свободы.
348
Пошли в редакцию «Посл<едних> Нов<остей>», благо не очень далеко — В 1935 г. адрес редакции: 51, rue de Turbigo.
Во вторник, подходя к библиотеке, встретила Бориса:
— Вот вам письмо…
Так как я торопилась, рассказала ему об Игоре и простилась.
Письмо меня сначала огорчило, но, чем больше я его читала, тем больше примирялась с ним. Правда ли, что я люблю Бориса? Правда! И даже ревную его, хотя и признаю, что ревновать — это незаконно. Дней через 10 он уезжает на юг. Я не выдержала. Проводив Игоря, вчера поехала к нему. Но его не было дома, или он еще спал. Пришпилила на двери свою фотографическую карточку и ждала его вечером около библиотеки. Не пришел. Буду ждать сегодня. Мне просто с ним поговорить хочется, голос его услышать.
Конечно, обо всем этом я расскажу Юрию, надо только закончить эту главу романа.
3 августа 1935. Суббота
Вчера вечером на бульваре Pasteur встретила Бориса. Мы оба очень боялись встречи с Юрием и пошли по параллельной улице. Я торопилась, и разговор был короткий.
— Зачем вы ко мне приходили?
— Хотела вас видеть.
— Что же мне делать согласно вашему письму?
— Я не знаю. Что найдете нужным.
— Да, «вещи не хотят ставиться на свои места» — ни у вас, ни у меня.
— К сожалению, — а сама ну никак не могла удержаться от улыбки. Прощались. Молча целовал мне руку.
— Когда вы уезжаете?
— Во всяком случае, не раньше 15-го. Ну, вас я еще непременно увижу.
— Как хотите, — а сама опять смеюсь.
А сегодня опять поддалась искушению и пошла к нему в час. Конечно, не застала. Оставила записку: «Когда же вы бываете дома?» А сейчас послала ему свою книжку (он когда-то просил, чтобы «ему иметь») с короткой надписью: «Автору моего романа (который, вероятно, написан под мою диктовку). Ир<ина>». И внизу: «на память обо всем, что было и чего не было». Думаю, что придет в понедельник. В последний раз (я говорю честно: в последний раз) мне хочется его видеть, только не на улице, а так, чтобы подольше, чтобы договориться с ним не торопясь, по-хорошему, и проститься. С тех пор, как я почувствовала, что он слишком глубоко вошел в мою жизнь, что я его люблю — я опять перестала себя понимать. Зачем я опять начала эту «игру с огнем»? Я не знаю. Я знаю только, что скоро он уедет и вернется для меня уже другим. Интересно, что мы с Борисом всячески избегаем как-либо называть друг друга: по имени-отчеству уж очень официально, а просто по имени — не решаемся. А Юрий не называет его даже по фамилии, а просто: «этот господин».
Написала сейчас стихотворение, и прямо уже не знаю, где его записать. Мне просто Юрия жалко.
Зачем я прихожу в ваш темный дом? [349] Зачем стою у вашей страшной двери? Не для того ль, чтобы опять вдвоем Считать непоправимые потери? Опять смотреть внимательно в глаза, Искать слова, не находить ответа? Чтоб снова было нечего сказать О главном, о запутанном, об этом. Вы скоро уезжаете на юг. Вернетесь для меня чужим и новым. Зачем я вас люблю, мой тайный друг, Мой слабый друг, зачем пришла я снова? Простим ли мы друг другу это зло? Простим ли то, что ускользнуло мимо? Чтобы сказать спокойно: «Все прошло, Так навсегда и так неповторимо».349
«Зачем я прихожу в ваш темный дом?» — Опубликовано: Кнорринг И. После всего: Стихи 1920–1942 гг., с. 96.
5 августа 1935. Понедельник
А вот, что написала сегодня:
Я вас люблю запретно и безвольно. Полгода проползли, как смутный бред. За боль, за ложь, за этот гнет невольный Ни вам, ни мне уже прощенья нет. Я не кляну и не тревожу память, Но видеть вас я больше не хочу. За этот смех, за эту встречу с вами Какой тоской я Богу заплачу? За трепет риска и за радость тайны Я не предам ушедшие года. Такой любви — запретной и случайной — Доверчивого сердца не отдам! Пусть тяжело. Пусть мой покой надломлен. Я вас люблю (ведь оба мы в бреду!) Но в этот дом, где все мне так знакомо, Мой тайный друг, — я больше не приду.