Так вот — письмо. При всем доброжелательстве его нельзя не назвать подлым. Да, подлым. Письмо обычное, ничего не значащее уже с того, что «на И.Н. не падает ни малейшей тени» и т. д. на 2-х стр<аницах>, он не только «бросает на меня тень», но прямо сваливает вину на меня «в целях объективного восстановления истины», объясняя свое появление около библиотеки, отводя от себя обвинение о «вторжении в нашу жизнь». А дальше не без язвительности фраза: «надеюсь, что теперь я буду уже избавлен от получения третьего вашего письма», т. е. от моей настойчивости и навязчивости, другими словами? Он позвал Юрия из Союза в библиотеку письмом для какого-то еще объяснения.

Эту ночь я опять не спала, хотя — лежала с совершенно сухими глазами. Юрий успокаивал меня.

— Неужели я, дожив почти до 30-ти лет, осталась еще настолько наивной, что жизнь и людей представляла себе и лучше, и чище?

Вчера я написала много горького о Борисе. Сегодня мне хочется несколько исправить это.

От Бориса Юрий пришел ко мне в библиотеку страшно взволнованный. Подробно передал мне весь разговор. Сначала Борис пытался оправдываться, говоря, что был очень удивлен и озадачен, найдя на двери мою записку и т. д., но потом Юрий заставил его признаться во всем. В трусости и в малодушии и в том, что он сам пошел на мои встречи… И вот за эти-то признания, которые были для него страшно мучительны, но на которые у него хватило мужества, я ему прощаю все. Он поднял меня в моих глазах.

Этот разговор принес удовлетворение всем троим. Не осталось ничего недоговоренного. Юрий говорит, что Борис был совершенно искренен. Между прочим, он сказал, что написал раньше другое письмо, в котором убеждал меня хорошенько подумать, что мне предстоит сделать выбор между ними двумя, что все преимущества и достоинства на стороне Юрия и т. д. По послать это письмо не смог «из-за самолюбия».

Юрию он сказал:

— Конечно, мы с вами противники. Но я считаю для себя за честь иметь своим противником такого человека, как вы.

Юрий тоже ему сказал:

— Все это должно было случиться, и, в конце концов, я очень рад, что это были вы, а не какой-нибудь негодяй.

На прощанье он подал ему руку. Борис очень благодарил его за то, что он пришел, и от всей души — Юрий говорит — искренно пожелал ему и мне счастья.

Это лучший эпилог, который можно было бы придумать для такого романа.

Вчера только к вечеру я до конца осознала то чувство, которое мучило меня весь день, — эту своеобразную ревность. Меня грызет то, что у Бориса осталось лучшее чувство к Юрию, чем ко мне. Против Юрия зла у него нет. Наоборот, он его сейчас очень уважает, и при этом совершенно искренно. Они договорились до конца, и не даром же он говорил Юрию об его такте и т. д. А меня он сейчас — я думаю — ненавидит. А — за что?

После всех последних месяцев, когда я так много порвала, особенно после последних дней наступила вполне естественная реакция. Нахожусь в состоянии полнейшей прострации. Ничего не делаю, даже причесываюсь кое-как. Ничего не хочется. Даже спать не хочется — вот если бы можно было на время умереть!

Юрий мне купил велосипед. Пока он приводил его в порядок, пока налаживал на нем свет, да пока мы совершали нашу первую поездку в Медон — опять был подъем, а уже после вчерашней поездки — некоторое разочарование — я очень устала. А когда сижу дома, да еще одна, просто места себе не нахожу.

Недавно я говорила Юрию, что я сильный человек. Вот теперь мне и предстоит экзамен на «сильного человека».

Самое грустное не то, что Борис ушел из моей жизни, а то, что он так гнусно хотел себя выгородить. И то, что я в свое время не до конца почувствовала, что он тяготится мной. Я даже не думала, чтобы это было так, но именно так я хотела представить все дело Юрию. Зла против него у меня нет. Но мне грустно, что мы так плохо расстались и что уже никогда мы не исправим этого тяжелого воспоминания друг о друге.

Я боюсь этой зимы — холод, безденежье, раннее вставание (с 8 часов занятия в школе!), уборка комнат, кухня, печку то-нить, полное отсутствие всякой личной цели, всякого личного смысла. Вся жизнь будет в Игоре, а для себя — для себя! — ничего. Не к кому будет даже ходить по четвергам. Негде будет встречать людей. Ведь к нам-то никто ходить не будет. А тут еще совершенно расшатанное здоровье. Я боюсь наступающей зимы. Мне еще не хочется умирать.