– Может быть, скажешь мне что-нибудь? – говорила Астрид, наблюдая за молчаливой Евой, рыскавшей по комнате.

– В смысле? – отвечала Ева, вовсе без внимания на Астрид.

– Ева, у меня завтра самолет! Я улетаю! Навсегда! Ты даже слова не молвишь на прощание? Это наш с тобой последний день! Что с тобой? – пыталась добиться искренности Астрид.

– Ах, да. Я рада за тебя. – сказала Ева.

Она продолжала молча собирать вещи. Астрид не могла спокойно воспринимать все это. Она не могла понять безразличия Евы. Лицо Астрид становилось все более болезненным и холеричным.

– Рада? Ева, ты о чем? Ты, наверное, не слышишь. Я – У-Е-З-Ж-А-Ю! Завтра! Разве тебя не беспокоит это? – доносила, как могла, данную информацию Астрид.

Ева подняла голову и сказала:

– Слушай. Если ты думаешь, что я обижаюсь, то не беспокойся об этом. Все в порядке.

– Нет, не в порядке, Ева! Ты не в порядке!

– Что ты имеешь ввиду?

– Посмотри, кем ты стала! Тебя ничего не волнует! – позже Астрид добавила, - Кроме тебя!

Ева задержала свой взгляд на лице Астрид, после чего выровнялась и перестала суетиться. Она сказала с актерской выразительностью:

– Что?

Ева услышала от Астрид то, чего та долго не могла ей сказать. Астрид держала мысли при себе ради дружбы. Но теперь она понимала, что молчание ни к чему не приведет. Она должна сказать Еве всю правду. И сейчас ее лицо было как никогда серьезным. Из ее уст прозвучали не менее серьезные слова:

– Я давно хотела тебе сказать Ева, но не осмеливалась. Я не хотела обижать тебя, но теперь я вижу, что должна сказать тебе это. Ева, ты бессердечная тварь! Ты стерва! У тебя вместо крови по жилам течет наркотик нарцисса. Ты – Нарцисс! Ты думаешь только о том, как захватить мир своей замечательностью. Своей бесполой красотой. Как ты еще это называешь? На чужие чувства тебе наплевать!

– Ты действительно так думаешь? – со все большей концентрацией во взгляде говорила Ева.

Астрид чувствовала себя жутко неловко. Но она понимала, что должна высказать Еве всю правду. Ибо никто, кроме нее, этого не скажет. И набравшись смелости, терпения в груди, Астрид продолжила:

– Да. Я так думаю. Разве не ты подошла ко мне, дабы познакомиться? Разве не ты рассказывала мне, и только мне, все свои секреты? Я привела тебя в первый в твоей жизни ночной клуб. Пусть это был готический бар. Я всегда и во всем тебя поддерживала, и ты всегда могла на меня положиться. Я никогда тебя не подставляла. Мы были лучшими друзьями в мире, и даже больше! Теперь посмотри на себя по внимательнее. В кого ты превратилась? Ты стала патологическим эгоистом, зацикленным на собственном успехе, который должен быть лучше, чем успех твоей матери, чтобы ты не чувствовал себя дерьмом…

– Заткнись! – взорвалась Ева.

Ее глаза мгновенно стали мокреть. Астрид так же не сдержала эмоций и пустила слезу. Обе они пытались выглядеть спокойными. Но внутри у них были антициклоны.

– Ты ничего не знаешь! И меня не знаешь! Совершенно! – усиливалась истерика Евы.

– И даже то, что ты рассказывала?

– Это ничего! Это всего лишь пыль на твоих глазах, по сравнению с тем, что у меня в душе творится! Ты хочешь, чтобы я тебе сказала что-то? Так я сейчас скажу!

Еву переполняли эмоции. Она стала активно жестикулировать, и не сбавляла громкости своих речей:

– Проваливай! Катись в свою Норвегию! Я больше не желаю тебя видеть! Это твое отношение ко мне! Вы все отвергаете меня! И всегда так было! А мне многого не надо. Мне нужно лишь, чтобы меня признали. Как личность. Как человека, живого, существующего.

– Тогда зачем тебе все это? Тебя зовут не Ева! Тебя зовут Натаниэль!

– Нет. Натаниэль – пустое место. Это никому не известный ребенок, без конкретной даты рождения, без прописки, без родителей. Он не имеет ничего. Его не существует! Он не достоин всякого внимания! Он мертв! Он никто!

– И его мать, тоже никто?

Астрид знала, на что надавить. И данные слова задели Натаниэля в бесполом теле ее собеседника.

– Не смей так говорить о моей матери!

– Тогда, почему ты не можешь рассказать о ней всем? Скажи: Синди Уолкотт – моя мать! Разве это так сложно?

– Я жалею, что рассказала тебе эту тайну!

Эмоции покрыли здравый разум Евы. Ей все больше хотелось вставить словесный нож в спину своей лучшей подруги. Человека, которого, скорей всего, больше никогда не увидит. Ни в ней, ни в ком-либо другом. Но она сказала:

– Уезжай в свою Норвегию и не возвращайся! Пусть твоя мамочка любит тебя и лелеет!

Астрид набралась смелости подойти к Еве ближе, дабы взглянуть в ее бесстыдные черные глаза. И увидев в них презрение, она не смогла сдержать желания дать пощечину.

Ева почувствовала себя униженной. Она вовсе провалилась в мысленную бездну после данного жеста Астрид. Она молча пустила слезу. Астрид поняла, что это конец.

– Ты обвиняешь меня в том, что у меня есть мать? – произнесла она с комом в горле.