— А все слухи, которые про тебя ходят… — аккуратно начала Дженни.

— Если верить слухам обо мне, то я байкерша-лесбиянка, причем мертвая. Одно могу сказать — мотоцикла у меня нет. За все остальное не ручаюсь, — Заваркина улыбнулась, — вы все поймете про «слухообразование», когда завтра утром услышите, что Заваркина отжала дрессированную кошку у администрации города и их штатного зверолова и теперь обучает ее искусству шпионажа.

Девчонки рассмеялись. Дружеские отношения налаживались.

— Вась, как будет по-английски «Я хочу белого кота»?

— Я не хочу белого кота. Я хочу крысу.

Егор услышал ее голос и поднял голову.

Заваркина сама забирала своего сына из школы. Егор встречал ее у ворот и с каждым днем чувствовал себя всё глупее и глупее. К концу второй недели он вообразил себя влюбленной Катенькой, поджидающей семинариста.

Он улыбался ей, она кивала ему и проходила мимо, не сказав ни слова. Иногда Васька оглядывался на Егора, а однажды и вовсе показал ему язык.

Когда они возвращались по подвальному туннелю после прогулки по манежу, Кирилл болтал без умолку. Он засыпал Заваркину вопросами: интересовался, когда и кем был обнаружен проход и что именно Анфиса собирается сконструировать в манеже. Та отвечала невпопад. Егор плелся сзади и лихорадочно раздумывал, чтобы такого отчебучить, чтобы привлечь ее внимание. Однако, когда они поднимались по винтовой лестнице, и Кирилл перешел на зловещий свистящий шепот, Анфиса и его попросила замолкнуть. Она была сосредоточена на своих мыслях.

— ААААА!!! Стой! Я тебе еще песенку не допела! — завопила вдруг сестра Егора, маленькая Вика.

Когда Егор возвращался домой после школы, размечтавшийся и расслабленный, он заставал одну и ту же картину: пятилетняя гиперактивная Вика, бегающая из комнаты в комнату, и ее няня, Валентина Матвеевна, пятидесятилетняя строгая женщина с высшим педагогическим образованием, невозмутимо поедающая свой обед. У нее в этот час был законный перерыв, и ничто не могло отвлечь ее от еды. Только однажды, когда Вика скатилась с лестницы и расшибла лоб, она отложила ложку, обработала раненую голову питомицы и вернулась к обеду, посадив присмиревшего ребенка рядом с собой. Доев, она вызвала такси и отвезла Вику в частную клинику, где той наложили два шва.

— Твоя сестра себе еще сорок раз лоб расшибет, а у меня больной желудок, — заявила она Егору, — к тому же лучше меня вы няньки не найдете.

Это была правда. Они вообще не могли найти никакой няньки: ни лучше, ни хуже. Те, кто был старше Валентины Матвеевны, были мудрее и невозмутимее, но не успевали за шебутным ребенком. Те, кто был помоложе, срывались, кричали, и не воспринимались Викой как взрослые люди.

Однажды они попробовали нанять няню-мужчину, но на второй день неугомонная девчонка провела ему «man check»: разбежавшись хорошенько, боднула «няня» головой в пах. Мужчину увезли на «скорой» и естественно, что на работу он больше не вернулся, буркнув что-то про «исчадие ада».

За пять лет жизни с сестрой, которая уже в пеленках производила слишком много шума, Егор научился абстрагироваться от нее. В качестве основного средства защиты, он использовал наушники «Sennheiser», а в качестве основного аргумента — подзатыльник. Когда Вика, разозлившись на безразличие брата, говорила, что расскажет родителям обо всех подзатыльниках, что тот ей раздал в течение обеда, Егор прибегал к третьему средству — шантажу. Он перечислял громко и с выражением все Викины пакости: залитая чернилами родительская кровать, балясина, оторванная от новой лестницы красного дерева, и щенок, Викиными стараниями погибший под колесами соседского «мерседеса». Ребенок утихал на блаженные пятнадцать минут.

Сегодня Вика была увлечена своей первой влюбленностью — Трубадуром из «Бременских музыкантов». Целый день она готовилась к встрече с воображаемым возлюбленным: тщательно причесывалась, аккуратно красила губки детской помадой и примеряла платья, показывая каждое брату. Егор страдал и прикидывал, как бы заставить няньку отобедать быстрее, чтобы спокойно помечтать о Заваркиной: о том, как она входит в дверь его комнаты, одним движением снимает с себя платье, залезает к нему на колени и принимается его целовать. Ммм… Настырная младшая сестра в такие моменты была очень некстати.

Наконец, Вика остановилась на розовой балетной пачке, прихваченной матерью в «Мэйсиз» по случаю распродаж. Платье одевалось всего один раз — на выпускной из детского сада — и теперь отвергалось по понятным любой женщине причинам. Но, видимо, утомившись, Вика справедливо решила, что Трубадур в этом платье ее не видел, а значит, оно вполне подходит для того, чтобы сразить его наповал.

Когда платье было выбрано, Вика перешла к репетиции развлекательной программы. Она стояла перед большим зеркалом на втором этаже и громко пела песню «Ах, ты бедная моя трубадурочка…», кокетливо отставляя то одну ножку, то другую, поворачиваясь то так, то эдак.