Эффект Холла, или Как меня обманула одна девушка

Аннотация

Эффект Холла – очень любопытное явление в физике, которое, как оказалось, может объяснить многое и в сфере человеческих отношений. Молодой московский яппи наслаждается неспешной устоявшейся жизнью без особых трудностей. Все меняется после встречи с девушкой, представляющейся как Лео. Привычный распорядок летит в тартарары. Законы физики, химии, математики и логики уже не действуют. Отныне герою очень трудно отличить ложь от правды, а не попасться в умело расставленную ловушку практические невозможно.

Развязка романа столь же неожиданна. Эта книга для тех, кто устал от повседневности и надеется, что еще способен на иррациональные поступки. Шанс есть у всех нас.

1. «Лапа! Без тебя безумно скучно! Вокруг куча зануд! Часть из них еще и по-русски не говорит», – написал я в смс-сообщении и допил виски. Русские выделяются своим умением творить маленькие чудеса. Например, пить виски безо льда, содовой и прочей ерунды. Иногда, когда очередной американец спрашивает меня о медведях в Москве, я и сам начинаю верить, что встречаю замерзших голодных медведей, когда иду вечером от машины к подъезду. Ответа не последовало. Лапа сообщение получила, но ответ писать не спешила. Все-таки до чего дошел прогресс! Смс-связь возможна во всем мире. Всего сто лет назад какой-нибудь бедный француз писал трогательные письма своей русской возлюбленной и ждал ответа по нескольку месяцев. А сейчас отправил сообщение – и через пару секунд получил уведомление о доставке. Только вот ответит она или нет, зависит от ее ситуации на любовном фронте. Если раньше девушка могла в течение нескольких дней обдумывать свой ответ возлюбленному и то, каким ароматом снабдить любовное послание, то сейчас если ответ не получен в течение минуты, любимый понимает, что скорее всего ему пора купить маленькую компактную пилку для рогов. Может, она к экзамену готовится? Что-то подсказывало мне, что ситуация не настолько оптимистична. Но не это расстраивало. Я просто устал обижаться на красивых москвичек. Их, правда, можно понять. Время неумолимо тикает. И если тебя не вывезли на приличный курорт среди зимы, то это явный повод в отсутствие твоего ухажера попытаться подобрать на всякий случай еще одного-двух про запас. Да, все-таки это экзамен, но явно не в институте. Что ж, на сегодня по поводу Лапы можно расслабиться. Смс-обмена с ней явно не будет. Кто там у нас на очереди? Надо покопаться в телефоне. Интересно, сколько у меня абонентов? Пятьсот, помню было, года два назад. А сейчас? Надо будет на досуге провести собственное социологическое исследование. Интересно было бы узнать долю девушек среди всех номеров, а также доли деловых и неделовых номеров. А самое интересное – какова доля тех, кого я не смогу вспомнить или хотя бы понять, почему они оказались в списке? Так… какое имя возьмем? Что-нибудь простенькое. Ну, например, Ольга. Так… Ольга Аляпишева, Ардынова, вот грозная фамилия Гельмштамм. Ну, прямо-таки не девушка, а вирус-мутант. И ведь помню ее – худенькая, тоненькая, длинноногая. Еще несколько девушек с неинтересными фамилиями. Дальше вместо фамилий сплошные ассоциации. Вот Ольга Кошки, это та, у которой дома есть кошка, и когда мы познакомились, кошка была больна и все разговоры были на тему болезней кошек и почему-то мужчин-ветеринаров. Ветеринары к концу беседы вытеснили кошек, из чего следовало, что девушке нужен мужчина, который смог бы помочь и ей, и кошке. Но в моем мозгу ветеринар, гладящий попеременно то девушку, то кошку, и говорящий, можно ли взглянуть на ваши язычки, явно не прижился. Фантазия у меня бурная. Воображение рисовало сцены одна краше другой, но обязательным атрибутом были острые когти бешеной кошки. Что-то явно не вязалось с моим мировосприятием, и больше я ей никогда не звонил. Так нужно ли написать ей что-нибудь сейчас? Ну конечно же нет! Идем дальше. Ольга Курвуазье. Ну, эту подругу я вообще не помню. Записал, наверное, ее телефон специально для того, чтобы не поднять случайно трубку, если она, не дай бог, позвонит. Ольга Друг Кирилла. Вот эта девушка действительно интересная, но занята моим приятелем Кириллом. С Ольгами сегодня не судьба. Но это не повод для уныния. Виски заканчивается, на улице темно, ветер пусть и теплый, но пронизывающий. Тоже мне солнечный Египет. Зимой здесь холодные ветра. Спать не хочется. Собраться с мыслями и поработать нет сил. Надо прогуляться у моря. Отличная тема, если хочешь протрезветь в считаные минуты. Морской бриз лучше соленых огурчиков. Последние спасают от похмелья, морской ветер проветривает душу. Море для москвича – это совокупность неосуществившихся надежд и желаний. Это нереальная мечта, общая для пятнадцати миллионов человек. Если бы рядом с Москвой было море, то Египет и Турция так и остались бы глубоко неразвитыми странами, а не мировыми туристическими центрами. Испания, Италия и Франция тоже не досчитались бы русских денег. В лобби отеля играет музыка. Хорошо, когда у тебя отдых по системе «все включено». Можно оставить все деньги и кредитки в номере и напиться в баре, не думая, сколько ты истратил. Мечта коммунистов реально осуществилась в буржуйских отелях. Очередной жизненный парадокс. Я лениво приплелся в бар. Взял виски «no ice, no cola» и стал лениво осматривать окружающую территорию и близсидящих собутыльников. Пенсионеры из Англии, итальянцы всех возрастов, молодые русские и украинцы. Для начала я ввязался в политическую дискуссию с англичанином из Ноттингема. Новый знакомый похвалил мой английский, а потом начал расспрашивать меня об отношении русских к нынешнему президенту. Приятным моментом для меня было то, что англичанин достаточно хорошо знал Россию. Тем временем я продолжал осматриваться. Анимация отеля – итальянцы. Музыкой заведовала пышная молоденькая веселая итальянка. Музыка – сплошь хиты. Но самое интересное то, что творилось на танцполе. Обворожительная русская девушка в странной несовременной одежде танцевала с арабом. Они очень не по-пионерски жались друг к другу. А рядом с ними в нерешительности одиноко пританцовывал интеллигентного вида молодой русский. Танец закончился. Араб нехотя расстался со своей жертвой, и девушка, слегка качаясь, прошла к стойке бара и уселась на соседнее с моим кресло. Молодой человек, словно блеклая тень, проследовал за ней и встал рядом. Она была пьяна, сильно пьяна. Он, несмотря на бокал виски в руке, выглядел трезвым, как стекло. Араб подошел к своему столику, был дружелюбно охлопан по плечу своими приятелями и продолжал хищно поглядывать на девушку. Мне стало интересно. Я познакомился с этими русскими. Он учится в Первом меде. Она – будущий библиотекарь. В ее одежде преобладала мода 70-х. Немыслимая цветастая длинная юбка, блеклая и не подходящая по цвету к кофточке, такой же невообразимо устаревшей. Девушка же была довольно симпатичной, высокой и длинноногой. Видимо, араб представлял ее исключительно неодетой. Мы поболтали немного. Я сморозил пару шуток. Все смеялись. Тут начался медленный танец, араб ринулся в бой, но я его опередил. Я и сам сначала не понял, зачем пригласил девушку танцевать. Наверное, стало обидно за русских. Промелькнула мысль, что уж лучше я, чем какой-то араб без тормозов. Надо было видеть его разочарование. Лицо его на долю секунды свела судорога. Кулаки сжались. Он впился в меня глазами. Но после того количества выпитого мною виски даже бетонирующий взгляд Горгоны не произвел бы на меня впечатления. Арабу пришлось остановиться на полпути и вернуться к своим друзьям, стараясь не потерять горделивой осанки. Мы танцевали. Я пытался изобразить несколько па, покружив девушку, на что она резонно заявила, что если я ее еще раз крутану, то ей станет дурно и она прямо на танцполе предъявит мне все выпитое и съеденное. Желание танцевать с ней у меня тут же пропало. Я старался держать расстояние, а девушка отчаянно пыталась его сократить. После недолгой борьбы я потерпел фиаско, и она вжалась в меня своей грудью и животом. И несмотря на ее нетрезвость, оказалось, что мне это очень даже приятно. Возникли эмоции, фантазии, желания, и я совершенно на автопилоте опустил свою правую руку чуть ниже талии. И тут же увидел убитого горем будущего врача. Рука вернулась на менее опасную поверхность. Затем было несколько медленных танцев. Девушка рассказала, что этот молодой человек – ее бывший бойфренд, но по-прежнему очень ее любит. А она – уже нет. Что ей было совершенно не с кем поехать, и поэтому она пригласила его, но поставила условие, что жить они будут в разных номерах и творить она будет что захочет. Для меня такой садизм одного и мазохизм другого были полным шоком, но виски сглаживает любые углы. К тому же бывают и более жесткие извращения. Итак, девушка терлась об меня всеми частями тела. По углам танцпола сидели будущий врач-мазохист и жадный до секса араб. Я жил один в просторном номере с двумя двуспальными кроватями, шикарным видом на море с не менее просторного балкона плюс прочие атрибуты райской жизни. Только в номере было неимоверно скучно, и именно поэтому я, как мотылек, приплелся на огонек лобби. Решение созрело мгновенно. Надо похитить с танцпола девушку и утащить ее к себе в номер, а дальше – по ситуации. Понятно, что это было бы самым увлекательным и трудновыполнимым приключением, которое на тот момент можно было придумать. Насчет трудновыполнимости – это я, оказывается, пошутил. Потому как уже через тридцать секунд мой план был одобрен девушкой. Она сказала бойфренду, что идет пудрить носик, а сама аккуратно прошла мимо туалета, вышла из здания, прошла метров сто в сторону моих апартаментов и спокойно уселась в темноте на лавочке. Я в этот момент занимал разговором ее бывшего возлюбленного, который признался, что очень любит ее. Я деликатно выспросил, состоят ли они в близких отношениях в настоящее время. Он сказал, что да, на что я заметил, что я бы, наверное, расстался с девушкой, которая ко мне так относится. Он сжал губы и сказал, что я ничего не понимаю. Вежливо попрощавшись, я вышел из лобби. Спустя несколько секунд мы с девушкой, держась за руки, быстро направились к моим апартаментам. У меня в номере был полумрак. Я зашторил окна, включил негромкую музыку. Говорить было не о чем. Чувство одиночества так и не прошло. Один плюс один не всегда равно двум. Также было понятно, что лучшая часть приключения уже закончилась. Я вяло поисследовал разные участки ее тела. Убедился, что девушка действительно недурна собой. Но углублять отношения почему-то не хотелось. Девушка была послушна, как пластилин, и так же, как пластилин, бесстрастна. У араба, наверное, хватило бы страсти на двоих, но я предложил просто лечь спать. Утро. Свет пробивается узкой яркой полосой меж штор. На соседней кровати, так толком и не разобрав постель, тихо сопела моя ночная знакомая. Я резко распахнул шторы и тут же увидел далеко внизу у бассейна ее бойфренда. Он, бедный, одет был так же, как и вчера, и, судя по всему, спать еще не ложился. «Утро не задалось», – подумал я. Хорошо, что через четыре часа самолет. Приняв душ, побрившись и сделав укороченный вариант зарядки – на большее просто не было сил, – я без сожаления растолкал девушку, дал ей полотенце и отправил в душ. Минут через пятнадцать она снова появилась в комнате, и у меня уже возникли сомнения, правильно ли я поступил, не воспользовавшись ее послушностью прошлой ночью. В одном полотенце, с мокрыми волосами, блестящими в лучах яркого египетского солнца, она разглядывала меня с любопытством львицы, осматривающей только что пойманного теленка. Под действием ее магнетизма я потянулся к ней, как мотылек на огонь, и тут же был обожжен твердым взглядом стальных серых глаз. Как быстро все может меняться в нашем мире. Только что я был властителем ситуации, когда сгреб ее одним движением с кровати и отправил в душ. А сейчас я всего лишь еще одна жертва на пылающем костре. Вот так в одно мгновение начинаешь понимать счастье мазохиста. И больно, и сладко. Кстати о мазохистах. О существовании одного из них, сидящего сейчас у бассейна, я тут же вспомнил и спросил, что она ему собирается сказать. Девушка ответила, что, к сожалению, не может сказать, что крепко спала в своем номере, потому что ключ от ее номера до сих пор находится в его кармане, и поэтому придется сказать, что гуляла всю ночь по окрестным пляжам и на одном из них уснула и проспала до утра. Так и решили поступить. Мы порознь пошли на завтрак. К моему несчастью, я встретил его первым. Измученное болью лицо. Он спросил, не видел ли я ее, и рассказал, что среди ночи поднял на ноги всю охрану отеля, и они все вместе искали ее всю ночь. Он даже требовал вызвать береговую охрану и полицию, но служба безопасности уговорила его дождаться утра. Тут он посмотрел куда-то мимо меня. Его глаза озарились неестественным блеском, и, прошептав тихо «…вот она», он прошел мимо меня к одному из столиков, за которым она пила кофе. Я, набирая еду, поневоле смотрел немое кино. Мне не было слышно, о чем они говорили, но мне была видна отчаянная жестикуляция молодого человека, спокойное и уверенное выражение лица девушки. Она сидела прямо, пила кофе и улыбалась краешками губ. Ее волосы блестели золотом. Мне казалось, что она счастлива в этот момент. Сильные эмоции молодого человека словно наполняли ее энергией. В этот момент она была центром вселенной, вокруг которого вращались молодой человек, размахивая руками, я, набирающий еду, отель, Египет и весь остальной мир. Вдруг на экране немого кино ее губы произнесли какую-то фразу и улыбнулись. Вслед за этим лучистый взгляд ее глаз пронзил пространство в несколько десятков метров и остановился на мне. Улыбка явно была адресована мне. Я нелепо застыл, как истукан, держа в руке полунаполненную тарелку. В этот же момент молодой человек, тоже глядя в мою сторону, опустошенно опустился на стул. Девушка грациозно встала, подошла ко мне, и, улыбаясь, сказала, что была вынуждена рассказать бойфренду, что она провела эту ночь у меня в номере и что мы только безмятежно спали каждый на своей кровати. Хорошо, что через четыре часа самолет. 2. Прощай, Египет! Мое новое место жительства Москва, «Курвуазье». Пишите мне, сказочные сфинксы и веселые итальянки из группы анимации отеля. Week-end закончился. Понедельник ушел на то, чтобы перелететь от Красного моря к московскому снежному океану. Полчаса на откапывание из снега моего бедного «ягуара». И вот «Курвуазье». Клубная музыка и симпатичные девчонки, каждая из которых могла бы повести тысячи арабов через пустыню, подобно Моисею. Да, девушки! Когда-нибудь какой-нибудь умный предриниматель откроет для вас «Курвуазье Шарм-эль-Шейх», рядом поставит клуб-шатер «Зима-в-Лето», а арабы обеспечат бесплатный чартер Москва–Шарм и трансфер Курвуазье–Домодедово. Завтра вторник. А это значит, что можно и нужно трудиться. Приятно, что или работа есть отдых от тусовки, или тусовка – это всего лишь повод дождаться новой рабочей недели. Итак, завтра с утра меня ждет галстук, пиджак, ноутбук и телефон. Московские пробки незаметны, потому что раскаленная трубка мобильного телефона плавит ухо. Десять-двенадцать часов рабочего дня пролетают мгновенно. Вечером, а точнее ночью, чтобы сбросить напряжение, можно побывать в бассейне. После одиннадцати вечера там никого, и можно, не толкаясь, проплыть свои полкилометра. Я люблю Москву с ее неунывающим, неусыпным круглосуточным движением, общением в веселых DJ-cafe, в которых можно за раз увидеть такое количество ослепительно красивых умных девушек, что Gollywood просто отдыхает. Американцы, оказавшиеся в Москве, думают, что они попали в рай, и они не ошибаются. В русских девушках есть парижский шарм, восточная сдержанность, русский интеллект и южная страсть. Наши красавицы не могут бесконечно повторять на американский манер «honey, I love you too», даже если они так чувствуют. Но однажды услышав в русском исполнении «…слышишь, я люблю тебя», ты никогда не сможешь этого забыть. И приехавшие американцы, даже если им никогда не суждено этого услышать, каким-то волшебным образом чувствуют эту магию Москвы и надеются на лучшее. Однажды мы сидели в джаз-баре небольшой компанией и праздновали мой день рождения. Столики там маленькие, и люди, сидящие за соседними столами, оказываются настолько близко друг к другу, что иногда даже могут касаться друг друга одеждой. Все это сближает и делает атмосферу клуба более уютной. Играет джаз, и музыкальные импровизации являются лучшим аперитивом для поглощения вольностей кухни фьюжн. В разгар музыкального гурманства в клуб заваливаются два американца в одинаковых серых купленых оптом на распродаже плащах и громче музыки начинают расспрашивать бармена, есть ли здесь пивные happy hours. Поняв, что скидок нет, они немного потоптались у входа, обсудили отсутствие других альтернатив и пришли к выводу, что если гиды посоветовали им скоротать время в этом баре, слушая джаз и глазея по сторонам, то придется за пару кружек пива заплатить без скидок. Минуя гардероб, они стянули с себя шуршащие плащи, скомкали их и двинулись к маленькому столику рядом с нашим. Получив пиво, они громко крякнули, один из них повернулся в сторону нашей компании и увидел мою очаровательную спутницу, которая в этот момент неспешно наслаждалась добрым французским вином. Он что-то сказал ей и, услышав ответ на proper English, развернулся к нам на своем стуле, окончательно вдавив скомканный плащ в спинку, протянул ладонь со словами «давай здороваться». Спустя пару секунд, вместо мягкой женской ладошки получив ироничный и понимающий взгляд чернокудрой красавицы, он покраснел как рак, отвернулся и занялся пивом и мыслями, что, оказывается, с русскими девушками не так просто знакомиться, как рассказывал ему Боб перед отлетом в Россию. Моя спутница слегка пожала мою руку и спросила меня взглядом: «Ты видел?» Я видел и был благодарен этому подарку с ее стороны, потому что примолкшие серые плащи больше не мешали мне наслаждаться джазом, олениной в клюквенном соусе и обмениваться короткими фразами с моей очаровательной знакомой. Я никоим образом не хочу сказать, что все американцы подобны этим. Но почему-то в московских барах я часто встречаю американских туристов среднего и предпенсионного возраста со стереотипом в головном мозге, что в Москве каждая девушка мечтает познакомиться с американцем, чтобы удовлетворить его несбыточную американскую мечту об отсутствии феминизма у женщин. И понимание, что на него не станут подавать в суд за попытку пожать, а может, и погладить руку незнакомой москвички, делает его вульгарным невеждой в глазах русских. Но джаз выше всяких мелочей, и, принимая это искусство, мгновенно понимаешь, что среди американцев немало великих людей. Да. Я начинаю скучать по Москве, не успев и пары дней насладиться Красным морем. А спустя неделю мне начинают сниться Бульварное кольцо и вид с веранды маленького заведения на Петровском бульваре. Из окон этого кафе видны заснеженная дорожка Бульварного кольца, немногочисленные прохожие, которые никуда не спешат, справа и слева автомобили, проезжающие мимо трехэтажных домов. А ты сидишь на веранде, в тепле, пьешь маленькими глоточками эспрессо и внимаешь древней Москве, окружающей тебя неторопливым уютом, странным сочетанием игры солнечных зайчиков на снегу и легкого морозца, играющего со стеклами окон и выдувающих странные послания на своем непереводимом морозном языке. И ты думаешь, как мало нужно для счастья тридцатилетнему москвичу типа меня. Свободный стульчик на такой вот веранде, чтобы смотреть в окно, интерьер вокруг, сочетающий в себе традиции старой дачной веранды и нового веяния металла, кожи и стекла, музыка модных DJ-ев и несколько симпатичных москвичек, сидящих через два-три столика, заливистый смех которых порождает счастливую улыбку человека, влюбленного в эту жизнь. Знакомство с девушками мне всегда давалось легко. И я, кажется, знаю, как мне это удается. Людям приятно общаться с улыбчивым человеком. Улыбаться меня научил Лондон – город, где все друг другу улыбаются прямо на улицах. Пожив там всего месяц, я вернулся в Москву и улыбался буквально каждому прохожему, встречая особенное непонимание на лицах граждан в милицейских мундирах. Пару раз, получив достаточно жесткий вопрос, есть ли у меня документы и какую дозу наркотиков я употребил сегодня, улыбаться я стал реже, но все же в минуты общения с новыми людьми улыбка так и продолжает проявляться на моем лице как лондонское наследие. 3. Четыре дня работы пролетают как одно мгновение. Пятница вечер. Завтра суббота. Нас ждет корпоратив в Питере. С собой надо взять безумное количество одежды на все случаи жизни. Сначала нужно будет приодеться почти в смокинг для прохождения торжественной церемонии всеобщего братания. Затем срочно переодеться в костюм для валяния в снегу в двадцатиградусный мороз. Хороводы вокруг горящих в снегу волшебных часов. Тягучая, как масло, водка. Соленые сосульки малосольных огурчиков и немерзнущие сушки в качестве закуски. Фейерверк не хуже, чем над Красной площадью в Новый год. Счастливые, замерзшие и слегка пьяные, мы снова переодеваемся, на сей раз в вечерние туалеты, и прибываем на праздничное застолье. Нас встречают бокалы с шампанским и актеры уличного театра в странных одеждах Арлекинов и Мальвин, рыжих и белых клоунов. Такие театры обычны для Европы, а в России пока еще редки. Всем предлагается сфотографироваться, облачившись во всевозможные венецианские маски, обернувшись в яркие газовые шарфы, взяв в руки древний кубок или меч. Вечер удался. Почти четверть коллектива была вовлечена в театральные постановки. Помню, что в одном из спектаклей я был гориллой – телохранителем Тарзана, и мы спасали Снегурочку из рук человека-паука, очень похожего на первых летчиков в авиаторских очках. По замыслу режиссера, в завершение сценки все отплясывали канкан. Мужчин попросили засучить брюки. Надо признать, что мужские волосатые ноги во время канкана вызывали дикий восторг у женской половины коллектива. Сотрудники пообещали подарить мне жуткий фотокомпромат в рамочке с участием моих шерстяных ног. Мы еще выпили. Музыка стала громче, свет – приглушеннее. Все пустились в пляс. Я сосредоточился на трех самых очаровательных девушках. Потанцевав с одной, спустя пять минут кружил другую, чуть погодя выпивал рюмочку и болтал с третьей. Чем больше млели сотрудницы, тем больший заряд положительных эмоций я получал. Надо ли говорить, что ни об одной из своих московских красавиц я и не вспомнил. Подустав от танцев, я вернулся за стол и принял участие в поглощении горячего и многих рюмочек беленькой. Время шло к утру. Разговоры становились все более за бизнес, сначала за наш, потом – конкурентов, потом – совсем не за наш. Включенный свет в опустевшем зале и затихшая музыка застали меня пьющим почему-то виски, а не водку, в обществе очаровательной директора розничной сети. Порассуждав немного о достоинствах алкогольных напитков и перспективах этого рынка, было решено разбрестись по номерам. Я провожал Олечку и получил заманчивое предложение еще погулять по двадцатиградусному морозцу. Кровь моя была горячей благодаря сорокапроцентному содержанию водки в крови. Я с радостью согласился, и мы, как дети, взявшись за руки, гуляли по зимнему парку. Нас что-то влекло друг к другу. Наверное, – это алкоголь. Он объединяет. Vodka – connecting people. Нагулявшись, мы еще некоторое время болтали, сидя в креслах в холле недалеко от наших номеров. Каждый из нас жил один в двухместном номере. Она между делом рассказала мне, что замужем, а я тем временем раздумывал над тем, почему мы так долго не расходимся спать и что будет, если я приглашу ее к себе в номер на капельку виски. Ситуацию спасла моя бурная фантазия, нарисовавшая мне утро, глупую суету и горькое раскаяние. Также помогло то, что когда-то очень давно я дал себе обещание не заводить служебных романов. В общем, разошлись по номерам, зато утром было о чем поговорить. 4. Сколько раз повторять самому себе, что порядочный кот не должен лазать по помойкам. Нельзя знакомиться в ночных клубах. Но я снова наступил на эти грабли. Была весна. Мой друг после некоторых колебаний принял решение жениться, потому что его подруга – модель – ждала двойню. Свадьбу решили сыграть не помпезную, всего сто человек самых близких друзей и родственников. Отмечали на Рублевке, в «Дворянском гнезде», чтобы недалеко было разъежаться по домам, кому в Крылатское, кому на Николину Гору. Я чувствовал себя на этом мероприятии неуютно. Подруги невесты – сплошь модели – уже все повыскакивали замуж за олигархов, пили по-черному, сверкали свежеподаренными брильянтами и, захмелев, с жуткой циничностью обсуждали и окружающих, и собственных мужей. Родственники невесты прибыли с Украины, молча жались друг к другу за родительским столом и потихоньку наполнялись чувством причастности к великим мира сего. Вместо тамады группа эстрадных артистов неплохо справлялась с задачами по увеселению гостей. Под фанеру эффектно пели и двигались три молоденькие девочки, которые по экстерьеру не уступали подружкам невесты. Это было интересно, потому что в общении они не были эпатажными и циничными. Я уж было хотел позвать их прокатиться в какой-нибудь модный ночной клуб, но вовремя выяснил, что у каждой из них есть по близкому приятелю из числа эстрадной группы. Еще немножко пофлиртовав со всеми тремя, я оставил их в покое и поехал в центр, по дороге решая, куда именно. Сначала хотел поехать в какой-нибудь гламурный клуб. Но вспомнив о нетрезвых подружках невесты, решил посетить место попроще. В результате оказался в одном приятном заведении где-то в районе Маросейки. На улице было холодновато, но в клубе чувствовалась весна. Девицы оглядывали вновь пришедших глазами голодных кошек. Я сосредоточился на девушке, вооруженной на ковбойский манер бутылкой текилы вместо револьвера и высокими рюмками вместо пуль. Cогласился выпить при условии, если она будет пить со мной. Мы бодро продвигались ко дну бутылки. Я рассказывал о свадьбе друга в Жуковке. Девушка жадно внимала рассказу. Ее интерес к моей личности рос с каждой минутой. После третьей рюмки my cowgirl растаяла и дала номер мобильного. Я посчитал программу-минимум выполненной. К тому времени я хорошенько рассмотрел всех окружающих и особо отметил ее. Отличная фигура. Она не пыталась показать в танце, насколько она хороша, но по тем легким движениям, которые я заметил, любому мужчине был виден такой страстный потенциал, что я решил обязательно познакомиться. Она была с подругами. Хороший знак. Текила подсказывала мне, что все будет нормально. Подруг было две, и обе симпатичные. Это большая редкость. Одного моего приятеля будет достаточно. Я позвонил Глебу и в трех словах описал ситуацию. Он тоже тусовал в центре и тут же согласился приехать. Я не стал ждать, когда он доедет, и пошел знакомиться. – Редко встретишь такую симпатичную девушку в этом клубе! – проорал я ей на ухо, пытаясь перекричать грохот динамиков. В ответ – понимающая улыбка. Для меня так и осталось загадкой, услышала ли она мою первую фразу. Я улыбался обезоруживающей детской улыбкой во все тридцать два зуба. После стольких рюмочек текилы это было легко. – Отличная музыка, и диджей сегодня веселый. Смотрите, как пританцовывает, – продолжал я все с той же улыбкой счастливого идиота. – Меня Лео зовут, – просто ответила она и улыбнулась мне как старому знакомому. В ее глазах было и понимание, и тепло. Мне стало как-то уютно рядом с ней. Создалось впечатление, как будто мир схлопнулся вокруг и заключил нас в прозрачную непроницаемую сферу. Грохот дискотеки остался где-то за пределами. – Полностью мое имя Клеопатра, но я предпочитаю сокращенное Лео. Так проще и теплее, – продолжила она. Голос мягкий и обволакивающий. Мне тоже стало теплее. Точнее, бросило в жар, словно вся выпитая текила в одно мгновение воспламенилась где-то на уровне лица. Не знаю, было ли заметно, как я покраснел, но ее изучающий взгляд доброжелательно и понимающе скользил по мне. Я чувствовал, что срочно нужно сказать что-то оригинальное, чтобы вернуть инициативу в разговоре. – По поводу имени: – ваши родители, наверное, большие оригиналы, – совершенно неоригинально заметил я. И по ее глазам понял, что так говорит ей каждый новый знакомый. – Так, наверное, говорит вам каждый, кто с вами знакомится, – добавил я и попал в точку. – Так звали мою прабабушку. Я родилась на следующий день после ее смерти. Родители посчитали это своеобразным знаком судьбы. Вы верите в судьбу? Вы верите, что я, кажется, ждала вас? – спросила она. – Пожалуй, да… – промямлил я и подумал про себя, что уже года два как не езжу в такие места. Также стало понятным, что, наверное, впервые в жизни при знакомстве с девушкой я как-то теряюсь, не понимаю, что происходит, и в разговоре, потеряв инициативу, становлюсь ведомым. – Так как вас зовут? – продолжила она. – Юлий, – в попытке реанимировать ситуацию заявил я и гордо поднял голову. – Не надо. Вы не Юлий. И ваша фамилия далеко не Цезарь. Так вас зовут… – Леонид. Леня, – окончательно сдался я. – Может быть, что-нибудь выпьете? – Да. Если не трудно, принесите колу со льдом. Меня отпустили за колой. Непроницаемая сфера распалась, и на уши надавила музыка из многочисленных динамиков. Я молча прошел мимо девушки с текилой в поисках барной стойки и колы. Спустя минут пять приехал Глеб. Я познакомил его с Лео и ее подружками. Все приходило в норму. Мы немного пили, танцевали, общались с девушками. Мне пришла в голову идея перебраться в «К..» с его неспешным марокканским ритмом, коврами, бесчисленными подушками, кальяном, восточными сладостями, чаем и возможностью обнять возлежащую рядом спутницу. Так мы и сделали. Подушки были мягкими. Девушки – соблазнительными. Глеб определился, к какой из двух подруг он менее равнодушен. Это было заметно по тому, что именно Ольге он что-то шептал на ухо, одновременно с этим поглаживая округлость ее бедра. Я же чувствовал, как к моему правому боку плотно прижалась Лео, и мое сердце стучало о ребра, как у шестнадцатилетнего подростка. Лео положила свою голову мне на плечо, а правую руку на сердце, предоставив моей правой руке возможность касаться ее талии и самую малость ниже. Болтали о всякой ерунде. Время шло к утру. Решено было разъезжаться по домам. Обменялись телефонами. Мы с Лео договорились о встрече следующим вечером. Глеб вызвался отвезти меня домой, тем более, что ему было почти по пути. Он что-то говорил о своих впечатлениях по поводу наших новых подруг. Я молчал. Он посмотрел на меня с удивлением. Спросил, все ли в порядке. Пришлось ответить, что устал и хочу спать. 5. Утро тусовщика ранним не бывает. Все мои друзья-тусовщики просыпаются в выходные не раньше четырех. Но это не ко мне. Даже если я тусил всю ночь, пил всю ночь и заснул в восемь утра, встаю все равно не позже двенадцати. Мне просто жаль тратить время на сон. Ведь хочется успеть так много. Но иногда в двенадцать встать ой как непросто. Пятнадцать минут самоосмысления приводят меня в чувство. Главное начать задавать себе правильные вопросы, такие как: кто я; где я; а что было вчера; если ее нет рядом, значит ли это, что она уже ушла, или я лег спать один; как ее зовут; она действительно мне понравилась или я выпил много; чего я хочу в настоящий момент – чаю, что-нибудь съесть или не вставать. Все эти мысли – они словно масло, немного вязкие. Все эти вопросы – они как программа самореабилитации. Ты их себе задаешь, а они тебя лечат. И вот спустя пятнадцать минут, восстановив память, ты идешь в ванную комнату для восстановления тела. Десять минут горячего душа – и появляется чувство голода. Но здесь у меня всегда прокол. Очередной раз заглянув в холодильник, я понимаю, что мой микрозавтрак – это кружка горячего красного чая с долькой лимона и двумя ложечками сахара. А нормальный завтрак – овсянка, тост с тунцом или яичница и мегакапучино – меня жду в ресторанчике или кофейне. Бывали ли вы когда-нибудь поутру в воскресенье на Чистых прудах в «Кофе-Бине»? Свежая пресса, десятки сортов кофе, завтрак, утренние жители из соседних домов и отсутствие машин на Бульварном кольце. Лучи света наполняют солнечными зайчиками внутреннее пространство кофейни. Блики прыгают по деревянным столам и стульчикам. И ты думаешь: черт побери – отличное утро. Завтрак наполняет смыслом человеческое существование. Самоосмысление завершается, и ты готов к новым подвигам. 6. Воскресный день – это возможность быть живым в понедельник. Надо восстановиться самому, привести в порядок гардероб, сделать кое-какие дела по дому, поучить испанский, побывать на тренировке в спортклубе, расслабиться в сауне, чтобы в ночь с воскресенья на понедельник переключиться на работу. И где же в этом расписании намеченная встреча с девушкой? Нигде. Если только поужинать вместе? Так тому и быть. Тренировка и сауна получились скомканными. Ровно в шесть вечера надо было быть у метро на Цветном бульваре. У меня были сомнения, смогу ли я ее узнать. Сколько раз убеждался, что при дневном освещении и при отсутствии алкоголя в крови многие лица меняются. Я слегка побаивался разочароваться. Но ее лицо не изменилось. Я узнал ее сразу. – Лео? – Леонид? Кресло «Ягуара» обняло ее точеную фигуру. Поужинать решили в Глубоком переулке рядом с московским Белым домом. Там так готовят теплый салат с уткой! Уселись на втором этаже. На близвисящей плазме крутили FashionTV. Красивые девушки бодро вышагивали по подиуму. Если бы они только знали, что экран телевизора слегка растягивает их тела вширь и они становятся весьма и весьма пышнотелыми. – Лео! – Я подумал, что мне нравится произносить это имя и оно созвучно с моим. – Мне нравится, что наши имена близки по звучанию, – произнесла она, как будто читала мои мысли. В этот момент ей позвонили, и она увлеклась разговором. У меня было время насладиться салатом и ее мимикой. Даже разговаривая по телефону, она улыбалась и крутила в пальчиках кончики волос, как будто неведомый собеседник был рядом и мог ее видеть. Или может быть, это я должен быть вовлечен таким образом в разговор? И действительно, разговаривая, она то умудрялась одарить меня мечтательным взглядом, то пожать мою руку. В общем, я не чувствовал себя обделенным вниманием. Мы болтали и о моде, и о спорте, и о далеких странах мира, в которых хотелось бы побывать. Обсудили вкусовые пристрастия друг друга. Попытались понять, когда у каждого из нас последний раз был секс. Ее очень интересовало, как именно я расстался с последней девушкой. – Ну как же? Я же должна знать симптомы, когда ты больше не захочешь со мной встречаться! – сказала она. Я, в свою очередь решительно обнаглев, поинтересовался цветом нижнего белья, надетого на ней сегодня. – А вот угадай с одного раза! – также решительно заявила она. – Черное! – сказал я и не угадал. – Белое! – ответила она. Снова ее телефон зазвонил арабскую мелодию, и очередной собеседник или собеседница отвлекли ее разговором. Я не люблю подслушивать чужие телефонные разговоры, хотя и знаю, что таким образом можно узнать человека гораздо быстрее. Кстати, по мелодии звонка тоже можно понять темперамент человека, его увлечения и комплексы. Арабский лейтмотив – это что-то новое. Девушка по виду очень даже русская. Поинтересовался, чем увлекается. Оказалось, что изучает в свободное время турецкий. Работала в прошлом году в турецкой строительной компании. Работу бросила, а турецким языком увлеклась. Ужин закончился. Нужно было принимать решение, что делать дальше. Девушка была интересная, симпатичная, неординарная. Но! Завтра надо быть в форме, а работать на сей раз целых пять дней. И потом, если соблазнить ее сегодня, то что делать с ней завтра? Иногда хочется продлить удовольствие подольше. Я произнес про себя «Лео, Лео, Лео». Определенно, мне нравится это звучание. Пусть позвучит еще недельку. Но на всякий случай спросил: – Ну что? В кино? – Прости, но я не могу сегодня. – В ее ответе не было слова «кино». – Я обещала приехать сегодня вечером к подруге. Я давно обещала. Пахнуло присутствием другого мужчины. Ну что же! Даже если это так, то только интересней. Мне не в первой завоевывать популярную девушку, за которой ходят толпы мужчин. Я плотоядно улыбнулся и мысленно поблагодарил ее подругу или друга за сегодняшнюю возможность подготовиться к рабочей неделе. Все впереди. – Очень жаль. Тебя куда-нибудь подвезти? – спросил я, улыбаясь. – Да, на Комсомольский, – ответила она. Расплатились. Вышли. Мой темно-зеленый «Ягуар» дважды приветственно подмигнул нам по-кошачьи желтыми глазами и осветил внутреннее пространство салона мягким лунным светом. Светлая кожа салона приглашала нас в свои кресла. Обожаю темного цвета машины в сочетании со светлым кожаным салоном. Многие из моих друзей боятся светлых салонов, потому что думают, что за ними будет хлопотно ухаживать. На самом деле в добротных машинах – добротные салоны. И это главное, что нужно знать. Уселись. Я включил Fashion-сборник от одного знакомого диджея. Очень качественно подобранные композиции и не менее талантливо сведенные. В животе было уютно от поглощенной за ужином теплой утки с фруктами и овощами. Еле слышно урчал двигатель. На соседнем кресле была очаровательная спутница. Я блаженно улыбался. Перевел рукоять коробки передач в положение Drive, наши руки соприкоснулись, и мы тронулись в путь. Девушка потрясенно и слегка вопросительно смотрела на меня. – А чему ты так радуешься? – спросила она, и это прозвучало подобно «ты радуешься, потому что мы сейчас расстаемся?». – Л-е-о! – мягко, слегка нараспев произнес я, как будто пробуя на вкус это имя. – Л-е-о! Расстаться сегодня – это встретиться завтра… или не встретиться. И в этом весь вкус жизни. Мы помолчали. Я продолжал блаженно улыбаться и вести авто. – Так мы встретимся завтра? – спросила она, когда мы уже приехали. – Не знаю, Лео. Прости, приехали. Мы были на Комсомольском проспекте недалеко от МДМ. Она попросила остановиться около жилого дома. Молча взяла в руки сумочку, открыла дверь, свесила точеные ножки на улицу, обернулась. Какое-то мгновение ее зеленые глаза смотрели на мою улыбающуюся физиономию. Затем был вихрь движения, внутри которого оказался я сам. Ее руки обвили мои шею и голову, ее губы страстно слились с моими, ее горячее дыхание было теплом, согревающим душу. Все это длилось лишь мгновение, но ради этого и стоит жить. Я протянул руки, чтобы поймать вихрь, но Лео уже была снаружи и победно улыбалась. – Расстаться сегодня – это встретиться завтра… или не встретиться… Звони… мой вкус жизни… – сказала она и исчезла в глубине арки. 7. Завтра была работа на завтрак, работа на обед и работа на ужин. Голова шла кругом. В голове прокручивались и обсчитывались многочисленные проекты, придумывались неординарные маркетинговые ходы, отслеживались новые поступающие данные. Но как только мозг пытался переключиться с одной интересной задачи на другую, в качестве заставки всегда мелькало «Л-е-о». Поначалу я решил позвонить только в среду. В середине дня дата звонка была перенесена на вторник. В четыре дня – желание позвонить прямо сейчас стало навязчивым. В пять часов – оно начало мешать работе. «Ух ты! – подумал я. – У меня появился новый тренажер воли по имени «Лео». Отлично. Стоять. Сосредоточиться на работе до 19.30. Потом можно звонить». В 17.10 желание позвонить было еле сдерживаемым. Но запрет действовал. «Псих! Мазохист хренов!» – сказал я себе, но звонить не стал. В 19.31, унимая сердцебиение, я набрал ее номер. – Привет! Это ты? – спросил мягкий мелодичный голос. – Это я, – ответил мой слегка сдавленный голос. Я сам удивился своему голосу, как будто это был не я. – Ты знаешь, я о тебе только подумала, а тут ты и звонишь. Правда, здорово? – Правда, – также сдавленно ответил я. – Как у тебя дела, Лео? – Мне нравилось произносить ее имя. – Отлично. Была сегодня в университете. Сдала курсовую. Сейчас уже дома. – А где ты живешь? – Я живу на «Щелковской». Сиреневый бульвар знаешь? А ты? – На западе. Она живет на востоке города, а ты – на западе. Вот так разбивается любовь в современном мегаполисе. Я понял, встречаться с Лео – это подвиг. – А точнее? – спросила она. – Осенний бульвар. Тоже, кстати, бульвар. В ее направлении по вечерам всегда пробки, в моем – мигалки. Машины разные, а результат один – в час пик минимум один час в одну сторону. – Встретимся? – просто спросил я. – Нет, – твердо ответила она. – Сегодня у одной моей подруги день рождения. Не обижайся, пожалуйста, но я обещала быть еще тогда, когда мы были незнакомы. Прости. Я не могу отказаться. – Да нет, все о’кей. Тогда созвонимся в другой раз. Dial? – Диал-диал… Мой вкус жизни с английским уклоном, – сказала она и положила трубку. Ночью мне снились гудки в телефонной трубке, какие-то английские слова, набранные крупным шрифтом поверх финансового отчета, и крупно слово «Лео» – почему-то зелеными чернилами на чистом белоснежном листе бумаги. 8. Утром за завтраком я решил бороться за независимость моего сердца от вируса «Лео». Мои методы были стары как мир. Если тусовщику мешает что-то тусоваться, значит, надо тусоваться еще больше. Если хочешь спасти себя от женского порабощения, нужно сделать следующее: во-первых, если захочется позвонить девушке, можно позвонить ей в любое неутреннее время, можно расспросить ее о вчерашнем вечере, проведенном не с тобой, можно говорить с ней вообще о чем угодно, можно, если хочется, признаться ей в любви, но! – ни в коем случае не приглашать на свидание; во-вторых, в награду себе любимому за то, что удержался от свидания, и, главное, удержался от того, чтобы перезвонить ей позже и все же пригласить на свидание, надо! – пригласить на свидание любую другую девушку, с которой у вас есть симпатии друг к другу; в-третьих, попытаться на свидании с другой дать ей понять, что именно эта другая на сегодняшний вечер – главный человек в твоей жизни. Последний пункт очень важен для получения позитивного настроя, так необходимого для жизни, для борьбы и для утихомиривания совести. Сказано – сделано. Главное – все спланировать. Провернуть потом – дело техники. Днем я поболтал о том о сем с Лео. Даже удались несколько шуток. Ни слова не сказав, когда позвоню в следующий раз, и не предложив встретиться, я весело распрощался и повесил трубку. Отсутствие феминизма в России – великая вещь. Именно от мужчины должна исходить инициатива, а это – огромное преимущество. Иначе нас – слабеньких – давно бы уже… К вечеру ближе я позвонил Аленке. – Аленчик! Я по тебе так соскучился. Давай встретимся, а? – прощебетал я как можно веселее. – А где ты пропадал две недели, мой птенчик? – пропел в ответ мягкий бархатный голос. – Все! Понял! Виноват! Исправлюсь, сэр! Т. е. мэм! Цветы, мэм! Плюс я у ваших ног, мэм! – по-военному отрапортовал я. – Леня! Умеешь ты все-таки уговаривать. Хорошо! В «О..» в восемь. Ладно? – Да, мэм! Буду как штык, мэм! – пролаял я. – Ну, насчет твоего штыка это у тебя вряд ли пройдет. Ну, да на цветочках погадаем. Ну никогда по такому телефонному разговору не скажешь, что на том конце провода – тоненькая девочка-припевочка двадцати лет от роду с изящными чертами лица, ангельскими глазками и кудряшками. Итак, Алена – девочка-припевочка, а в языке – три ряда зубов. Алена не терпит опозданий. Алена сама приходит вовремя. Я был в «О..» без пяти восемь. Пару минут поболтал с Павлом, управляющим рестораном, и занял предложенный столик. Для роз официантка принесла хрустальную вазу, похожую на огромный мегастакан для виски. Не прошло и пяти минут, как меня обняла сзади за шею тоненькими ручками прелестная Аленка. – Так-так! Одиннадцать роз. А почему именно одиннадцать, а не семь, к примеру? – спросила она. – Магия чисел! Одиннадцать – это единичка и еще единичка. Я хочу быть первым и единственным для тебя. Ну, хотя бы сегодня. Интересно, услышала ли она в моих словах двойной смысл? – Ладно, Леня! Подхалим злодейский! Пить-то будем? – Ради тебя я готов на все, мой дорогой генерал. Даже в атаку без штанов, – бодро ответил я. – Хорошо. Так и быть. Отправим тебя без штанов воевать с армией кактусов. Как ты уже, наверное, понял, я буду текилу. – Я согласен. Колючки мне, а текилу тебе. В принципе справедиво, пополам. – Попа-лам, – повторила она, – и лайм не забудь заказать. – Бокал вина, лайм, соль, текилу и меню, пожалуйста, – сказал я официанту. Беседа с Аленой продолжилась в том же ключе. Я находился под командованием острого язычка. Вел себя как на фронте. К заданиям подходил ответственно. И не удивился, когда после ужина она по-кошачьи потянулась в кресле, сверкнула глазками и произнесла. – Леня! Я тут погадала на розах… Мы едем ко мне. Ведь ты этого хочешь? – В глазах ее полыхало теплое пламя. – Яволь, мой генерал. Желаю, мой генерал. Как прикажете, мой генерал. – Я желаю, чтобы ты перестал рапортовать и стал ласковым котиком. Пожалуйста! – Она протянула пальчики и коснулась моей руки. – Алена! Ты – самая удивительная девушка на свете. Ты всегда точно знаешь, чего ты хочешь. И умеешь об этом сказать на доступном для понимания языке. И еще, с тобой так весело и легко. Ну что? Едем? – Поехали. И мы поехали к ней на Мичуринский. Поднялись на двадцатый этаж. У нее из окон завораживающий вид на университет. Я смотрел на альма матер. Вспомнились студенческие времена. Накатили воспоминания. Алена подошла сзади, обняла и осторожно поцеловала в плечо. Потянула тоненькими ручками на себя, и мы повалились на кровать. Ее голое тело было податливым и горячим. Отчетливо возвышались груди и холмик ниже пояса. Я чувствовал себя сильным и гибким тигром, обязанным быть ласковым и нежным. Наверное, это меня и подвело. Я гладил ее плоский живот. Гладил уверенными сильными, но мягкими движениями ее тело, ноги, иногда проходясь по внутренней части бедер, иногда касаясь холмика. В эти моменты она выгибалась и слегка постанывала. Но я не чувствовал ни малейшего желания. Я выполнял ее приказ быть нежным и ласковым. Я был массажистом и подходил к делу ответственно. Но в обязанности массажиста не входят половые функции. Она выгибалась и была готова. Она обнимала меня. Ласково, но настойчиво гладила по спине и ниже. Призывно прикусывала нижнюю губку. В какой-то момент меня все же завело. Я победно схватился за презерватив. Попытался вскрыть упаковку. Она не поддавалась. Я вцепился зубами в блестящий пластик и попытался надорвать край. Он медленно растягивался, постепенно высвобождая содержимое. Наконец я выхватил из упаковки резинку и понял, что надевать ее уже не на что. Я чуть не озверел от такой непослушности своего тела. «Соберись, тряпка!» – потребовал я от себя. Посмотрел на Алену, она – с любопытством мне ниже пояса. – И это ты называешь желанием? – спросила она с еле заметным презрением. – Погладь меня, – попросил я ласково, хотя внутри все клокотало от бешенства на самого себя. Она приподнялась. Дотронулась губами до моей груди. Обхватила руками. Мягко повалила на спину. Начала гладить руками. Она была мягкой и нежной. Женственность и гибкость были в каждом ее движении. Мое бешенство безвозвратно ушло. Я наслаждался ее гибким станом, ее изящными линиями. Постепенно пришло спокойствие и умиротворение, но не желание! Это слегка нервировало. Было стыдно, и это мучило. Минут пять она пробовала меня пробудить. Постепенно робость и недоумение передались и ей. – Ты знаешь? Мне, кажется, сегодня все-таки не наш день, – мягко заметила она, смотря мне несколько ниже пупка. – Может, ты мне посвистишь? – проговорил я, окончательно измученный тщетными попытками приподнять мужское достоинство. – Чего? Это еще как? – надменно спросила она. – В свисток, – ответил я. – Понимаешь, я вдруг вспомнил старый-старый порнофильм, по-моему, «Эммануэль», – продолжал я уже со смехом. – Так вот, там девушка приглашает к себе солдата и во время секса командует его движениями при помощи свистка. – Мой дорогой Леонид, – с улыбкой ответила Алена, – так то ж во время секса, а не во время его полного отсутствия. – Так может, поможет, в смысле – поднимет? – Тамбовский волк тебе поможет… С ампутацией, – безапелляционно заявила Алена и начала одеваться. И вдруг добавила: – Леня! Ты, кажется, влюбился, и к сожалению, не в меня. Не знакомь меня с ней, ладно? Я понял, что выполнить последний третий пункт моих личных заповедей сегодня нереально. Женщины – это другое измерение. Они приходят к выводам при помощи чувств без участия логики. 9. По дороге на работу я зачем-то заехал в «Спортмастер» и купил себе свисток. – Па-а, па-а, па-па, па-а. Па-па-па-па, па-па-а, – свистел я, подъезжая к офису. – Кажись, паранойя, – сказал я себе вслух, занимая личное место на служебной парковке. Дел было много. И в этом было спасение. Поступала свежая информация, на которую надо было срочно реагировать. Потом пришлось закрыться в переговорной, чтобы завершить планирование на следующий квартал. Секретаря попросил ни с кем не соединять, кроме экстренных звонков. Спустя час она все же позвонила, извинилась, сказала, что уже трижды звонили из службы маркетинга и просили назначить время встречи для согласования планов по продвижению новой продукции. Назначил на 15.00 во время бизнес-ланча и снова углубился в работу. Без пятнадцати три планирование было завершено. Десять минут ушло на упущенные вызовы. Без пяти три вышел из офиса и пешочком прогулялся до ресторана. Солнышко пригревало и заставляло щуриться. В воздухе была весна. «Л-е-о», – пропел я про себя. Позвонил секретарю и попросил купить через Интернет билеты в театр на любой негрустный спектакль, и главное, на сегодня. Достал из кармана свисток и выкинул в урну. «Сегодня театр и никакого секса», – твердо решил про себя. Бизнес-ланч прошел еще более плотно, чем предыдущие рабочие часы. Нужно было не только думать, обсуждать, принимать решения, но еще и выбирать блюда, а затем их поглощать. От процесса отвлекся только один раз, когда позвонила секретарь и сообщила, что я иду вечером в театр с двумя билетами в кармане. На обратном пути к офису достал телефон и, греясь на солнце, позвонил Лео. – Лео? – Да, по этому телефону пока еще я. Привет, Леня. Наверное, ты хочешь меня куда-нибудь пригласить, – произнес ее мягкий голос. – Неужели я такой обычный и прогнозируемый? – обескураженно произнес я. – Я угадала? Значит ты прогнозируемый, но успокойся, для меня ты очень даже особенный. – Какая наглая лесть! И все же приятно, когда ты мне льстишь. Кстати, мы идем вечером в театр. Адрес – Поварская, 33. Начало в семь. Не знаю, как называется спектакль, но должен быть интересным. – Стоп-стоп-стоп. Затараторил. Переключись, пожалуйста. Я не твоя новая сотрудница. А ты уже купил билеты? – спросила она. – Да. – А если бы я не смогла пойти сегодня, ты бы, наверное, позвонил другой и пригласил ее вместо меня? – продолжила она. Мне вспомнился вчерашний вечер и его концовка. – Нет, я бы просто пошел один и сидел бы одновременно на двух стульях. – Ты знаешь, обычно в театрах есть такие жесткие перегородки между креслами, и сидеть на них, наверное, не очень удобно, – заметила она со смехом. – Ну, я бы тогда сидел поочередно то на одном кресле, то на другом. Или сидел бы на одном, а на второе положил какие-нибудь свои вещи. Например, снял бы ботинок и поставил на кресло. – Фу! Он, наверное, отравил бы воздух, и вокруг тебя образовалось бы еще больше свободного пространства. Представляешь? Полный зрительный зал, а вокруг тебя такой круг пустых кресел. Только одна старушка с насморком сидит рядом и ничего не понимает. Как тебе компания? – Обижаешь! – возмутился я. – И я хорошо пахну, и все мои ботинки тоже. – Ну, если ты так приятно пахнешь, я, так уж и быть, пойду с тобой в театр, – со смехом заключила она. Мое сердце встретило ее согласие радостным стуком о ребра. Все складывалось хорошо. Я был у театра без пятнадцати семь. В семь ноль пять прибежала запыхавшаяся и улыбающаяся Лео. С разбегу прыгнула мне в объятия и поцеловала в губы. Я, не отпуская ее, пару раз обернулся вокруг своей оси, и, кружась, мы проскочили мимо контролерши. Пришлось вернуться и предъявить билеты. Это было сумасшествие, но это было весело. Контролерша покачала головой, но улыбнулась. В партер уже не пускали. Мы полубегом поднялись в бельэтаж. – Как называется спектакль? – спросила Лео. – Не знаю. – Ты совершенно безответственный. Смотри быстро в билет и признавайся, куда ты меня притащил, – продолжила она смеясь. – Когда я тебя приглашал, тебя волновал только запах моего ботинка. Причем ты даже не уточняла, правого или левого, – ответил я с чувством и получил тычок в ребра. – Ой! – Понял, понял. Называется «Приворотное зелье». – А-га! – вскричала она. – Ты специально! Вот ты какой! Колдовать! Все! Я ухожу! Сиди один на своих стульях! Вот! – Я не знал! Если бы я посмотрел на билеты раньше, я бы точно их поменял на что-нибудь типа «Преступление и наказание» или «Анна Каренина»! – Так я и знала! Значит, ты меня под поезд хочешь бросить или как старушку, топориком. Все! Теперь я точно ухожу. – Смеясь, она развернулась и сделала шаг. Я поймал ее руку. Притянул к себе. Она развернулась. В глазах ее играли веселые искорки. Приблизилась вплотную, потянулась ко мне и… – Молодые люди! – услышал я чей-то сварливый голос над самым ухом. – Вы в зал пойдете или вам и здесь хорошо? – Идем, идем. В зале темнее, – задорно ответила Лео. В зале действительно было темнее. Спектакль уже шел. В эпицентре сцены возвышалась, словно статуя Свободы, Мария Аронова. Вокруг нее скакал молодым козликом ее ухажер по сериалу «Солдаты». Там он был лейтенантом-интеллигентом, а здесь – инфантильным французом, влюбившимся в итальянку. «Ну вот, “Солдаты-22”», – подумал я про себя. Но оказалось, что француз ухаживает за молодой дочерью Ароновой. Дело якобы происходило во Флоренции, но декорации изображали морское побережье. Видимо, Золотой мост через море только строился, поэтому его тоже не изобразили. В остальном зрелище было просто феерическим. Больше всех веселил сын Фарады. Фамилия у него не Фарада, а какая-то серьезная, связанная со словом полиция. Зато с ГАИ, наверное, общаться легко. На сцене шалили и шутили. Зал смеялся до слез. По окончании все долго хлопали и дарили цветы. Мы тоже хлопали и смеялись. Обидно, но когда в спектакле много шуток, потом их невозможно воспроизвести. Ты только помнишь, что было очень смешно, но конкретные шутки сливаются в единый смешной калейдоскоп. – Что будем делать теперь? – спросил я после спектакля. – Что хочешь! – просто ответила она. – Какой прекрасный ответ, лаконичная ты моя, – заметил я и задумался на секунду. – Джонка! – пришло мне на ум. – Мы летим в Китай, чтобы покататься на лодке? А мне завтра в институт! Хотя можно и не ходить! Я согласна, – весело выпалила она. – Я думаю, до утра мы успеем! Наш самолет зовется «Ягуар» и летает над самой землей. Девушка! Займите кресло второго пилота. – А можно я буду стюардессой? Миленькой такой стюардессой, – кокетливо спросила она. – Будь! – сказал я и потянул рукоятку коробки передач на себя. Машина взвилась и рванула с места. Через пять минут мы уже совершили посадку на Тверском бульваре около здания МХАТа, в торце которого был расположен ресторан «Джонка». – Обманщик! Это не Китай! – притворно закричала она, поцеловала в щеку, а острыми пальчиками ущипнула в районе ребер. – Это не Китай? – также притворно возмутился я. – Это Китай! И еще какой Китай! Такого риса с овощами и морепродуктами ты и в Китае не найдешь! – Если б я не была так голодна, я бы тебе ни за что не простила такого обмана. – Да здравствует голод! – воскликнул я, и мы ввалились в «Джонку». Мы весело перекусили. Принятие пищи в хорошем обществе и в отличном настроении очень способствует ее усвоению. После ужина за чашкой зеленого чая меня мучил один-единственный вопрос: куда ехать и что с этим счастьем делать. Направо поедешь – на Щелковском будешь, налево поедешь – дома на Рублевке будешь. Я всегда мог мысленно гордиться собой, что всегда, получая информацию, осмысливаю ее и принимаю разумное решение. Так и на сей раз. Я точно помнил ответ Лео после театра, что она готова ехать со мной куда угодно и даже готова забыть о завтрашних занятиях. Я, конечно, мог все испортить каким-нибудь идиотским высказыванием или поступком во время ужина, но тогда она не сидела бы сейчас рядом со мной такая сияющая. Итак, ответ понятен, ехать ко мне, то есть налево. Отлично! Решение принято! И какое! Это то, чего я хочу сейчас больше всего на свете! Мы выходим из «Джонки» и садимся в машину. Выезжаем на дорогу и поворачиваем… направо! Мы едем в сторону Щелковского шоссе. Я сосредоточенно рулю. Впечатление, будто это не я, а какой-то мой двойник сидит сейчас за рулем и целенаправленно портит мне настроение. Лео притихла на соседнем кресле, инстинктивно понимая, что происходит что-то неладное. «Ах, да! – думаю я про себя, – я же запрограммировал себя днем на «театр и никакого секса». Ну, так ситуация поменялась! Девушка чуть ли не вслух заявила, что готова сегодня на многое. А я, получается, пасую в самый ответственный момент. Или, может, я боюсь повторения вчерашней истории? Да нет, ту девушку я просто не хотел, а Лео, это – Лео». Бывает, что делаешь совершенно необъяснимые вещи. Я ехал в сторону ее дома и не мог повернуть назад. Настроение отчаянно портилось. Я уже не мог шутить. Я не мог улыбаться. Лицо будто застыло. Мне хотелось сказать ей, что это не я, но ничего не мог поделать с собой. В молчании я довез ее до дома. Остановился у подъезда. Повернулся к ней. Она печально посмотрела на меня. Поцеловала в губы и молча вышла из машины. Я постоял немного, переводя дух, и поехал домой. Я не сказал ей, что улетаю завтра на несколько дней в Париж по делам. Вот такая я сволочь. Сам себе удивляюсь иногда. 10. Париж – это то место, куда бегут русские, когда на родине им трудно дышать. Я чувствовал себя диссидентом. Мне тоже было трудно, и я пытался забыться сменой обстановки. Хотя это и была запланированная деловая поездка, но ощущения были именно такими. Я чувствовал себя диссидентом, сбежавшим из Москвы от проблем, знакомых и меняющегося мировосприятия. Это было новым, потому что до этого в Париж я приезжал в совершенно другом настроении. Но так было даже интересней. В аэропорте Шарля де Голля я арендовал Pegeout 607 и рванул в центр. Русские, приезжая в Европу, традиционно берут какую-нибудь очень большую представительскую машину, видимо, чтобы показать свою значимость на европейском уровне. Даже понимая, что богатый европеец может спокойно ездить по Парижу на «Смарте» – разновидности качественной европейской «Оки», – само понимание, что кто-то может увидеть русского за рулем «Оки», выбивает его из колеи. Поэтому богатые русские часто берут машину формата не меньше С-класса, а потом жутко мучаются, потому что пролезть на ней по улочкам-щелкам невозможно, а припарковаться и подавно. Мне приходилось сгибать боковые зеркала, чтобы протиснуться меж других автомобилей на французском S-классе. Все парковочные места на улицах Парижа были меньше размеров моей машины. Мне нужно было искать либо два места подряд, либо подземный паркинг. Но даже въезд на паркинг и его парковочные места были для меня жутко неудобными. Я не мог пролезть, проехать, выбраться из машины. Казалось, этот город окружает и давит на меня со всех сторон. От безысходности я начал пользоваться новым вариантом парковки, оставляя машину на углу улицы меж двух пешеходных переходов, подсмотрев этот вариант у местных таксистов. И хотя я знал, что так будет, я взял большую машину, потому что мне предстояло за несколько дней проехать не менее двух тысяч километров. Мне нужно было поездить по берегам Ла-Манша на северо-западе, а потом перебраться юго-западнее Парижа, чтобы исследовать долину реки Луары. Спустя два месяца мне предстояло везти в эти места партнеров по бизнесу и хотелось чувствовать себя здесь как дома вплоть до ресторанчиков и фирменных блюд. А при переезде на большие расстояния машина нужна очень комфортабельная. Ну, в общем, я поступил как типичный русский, несмотря на все мои оправдания. Первой моей целью на пути из аэропорта был маленький отель «Мольер» на одноименной улице. Навигации в огромном седане представительского класса почему-то не оказалось. На выезде из аэропорта я с удивлением обнаружил, что въезжаю в тоннель, поверх которого поперек моего движения движется огромный самолет, который либо только что совершил посадку, либо собирается взлетать. Это было удивительно. Тут же вспомнился отличный советский фильм с Андреем Мироновым в главной роли про итальянцев в России, ищущих какой-то клад под одним из питерских львов. Один из самых впечатляющих моментов фильма – самолет, который лавирует по шоссе поверх движущихся автомобилей. Интересно, кто у кого позаимствовал эту идею – создатели фильма или французский аэропорт? Посмеиваясь над смешными эпизодами фильма, я пересек черту малого Парижа и тут же попал в небольшую пробку с кольцевым движением. Любой московский водитель, если он чувствует себя уверенно в Москве с ее совершенно запутанным безобразием на дорогах, мгновенно способен адаптироваться фактически в любом городе мира. Так и я чувствовал себя в своей тарелке, бодро выворачивая с кольцевого движения вслед за автобусом. Выехав на небольшую улочку, я понял, что происходит что-то неладное, потому что навстречу мне ехали машины по трем полосам, а в мою сторону вела только одна полоска. Передо мной ехал злополучный автобус, за мной ехали такси и автобус, и все мы двигались по полосе, поперек которой через каждые пятьдесят метров было написано «Bus». Тут же вспомнился рассказ одного моего приятеля, с которого якобы содрали штраф в четыреста евро за то, что он хотел объехать сломавшуюся машину по такой полосе. Я засуетился, отчаянно пытаясь куда-нибудь свернуть. Но поворот был возможен только на ближайшем перекрестке, и то только налево, поперек трехполосной пробки. А следующий перекресток был большим, со светофором и с возможными полицейскими. Поэтому я по-московски вклинился поперек пробки. Водители встречных автомобилей оказались весьма и весьма доброжелательными, и мне удалось повернуть налево на маленькую улочку. Я ехал по ней, переводя дух и соображая, куда двигать дальше. Ориентироваться в автомобильном потоке оказалось очень легко. Весь город река Сена делит на южную и северную части. Поэтому с севера на юг можно двигаться по какой-нибудь большой улице до берега Сены и там уже принимать следующее решение. Ориентироваться также можно по большим площадям, где организовано круговое движение. На каждой такой площади находится какое-нибудь незабываемое архитектурное сооружение. Я никуда не спешил и устроил себе обзорную экскурсию. Неспешно поколесив по центру часа два, я начал спокойно ориентироваться во всех больших улицах северной части города. Улица Мольер оказалась в ста метрах от Лувра, была короткой, узкой и односторонней. Вообще, мне показалось, что односторонних улиц в Париже больше, чем двухсторонних. Но двигаясь на авто, запутаться трудно, потому что параллельно одной почти всегда есть другая, с противоположным движением. Припарковаться около отеля мне не удалось, потому что все три парковочных места были заняты. Поэтому я остановился точно перед входом, заблокировав движение, включил аварийку, бодро выскочил из машины, достал из багажника чемодан и вошел в отель. Поприветствовав портье на его родном французском языке, я отдал ему паспорт и ваучер и вежливо спросил, где тут ближайшая подземная парковка. Портье сказал, что паркинг в каких-нибудь ста метрах, и с беспокойством посмотрел на мою машину. Я оставил его заниматься моими документами и чемоданом и поехал устраивать свою машину. Минут через пятнадцать я снова появился в отеле, взял ключи и пошел в номер. Хитрый француз решил меня разместить на седьмом этаже под самой крышей. Войдя в номер, я тут же понял, что это скворечник. Потолок был немногим выше моего роста и по краям комнаты был к тому же скошен. Окна выходили в колодец-двор. Из окон было рукой подать до стен и крыш соседних домов. Не распаковывая чемодана, я вышел из номера и не спеша спустился обратно к портье, на ходу осматривая другие этажи и еле слышно напевая «Я тигр, а не кот, во мне сейчас живет не Леопольд, а леопард…» Второй этаж здания меня очень порадовал. Потолки высотой в четыре метра, всего три номера на этаже. Один из номеров с двустворчатыми дверями. «Отлично», – подумал я и сосредоточился на нескольких фразах, которыми, возможно, нужно будет обменяться с портье. После этого я отработал произношение этих фраз. При переговорах с французами невероятно важно не только говорить по-французски, но и правильно озвучивать слова и интонации. С более щепетильными людьми в этом вопросе мне встречаться не приходилось. Закончив необходимую словесную подготовку, я попытался припомнить что-нибудь светлое и хорошее, чтобы избавиться от переполнявших меня отрицательных эмоций. Я вспомнил, как ел вкуснейший вафельный рожок с фисташковым мороженым всего двадцать минут назад, и пообещал себе в случае удачных переговоров съесть еще один такой же. Итак, к борьбе за комнату я был готов. Не хватало только боксерских перчаток, ринга и зрителей. Я бодро спустился к портье, улыбнулся ему самой доброжелательной улыбкой и произнес: – Извините, месье, я хотел бы узнать в какое время в вашем замечательном отеле завтрак? – О да, месье, вот расписание завтраков и ужинов, – ответил портье со стандартной улыбкой. – А где находится ресторан и на сколько человек он рассчитан? Я так спрашиваю, потому что имею привычку подолгу завтракать, но не хотел бы никому мешать, – продолжаю я заготовленные фразы. – Вход в наш небольшой ресторанчик вот здесь, справа от меня. Вы можете приходить в любое указанное в расписании время. Я думаю, что вы никому не помешаете. Постояльцев в это время года почти нет, – ответил он. «Вот поросенок! – подумал я про себя, – в отеле почти никто не живет, а он засунул меня в этот скворечник. Ну, ничего! Загнал ты, парень, себя в угол!» – У вас замечательный отель. А почему он называется «Мольер»? – продолжил я. Если первые фразы были нужны для понимания самой возможности переселения и для отсекания вероятного ответа «других номеров нет», то теперь была задача максимально расположить к себе собеседника. Для этого необходимо уйти от стандартных вопросов и заставить его поразглагольствовать на какую-нибудь отвлеченную тему, но по возможности касающуюся отеля. Парень с удовольствием рассказал легенду, что якобы в этом доме на втором этаже жил и писал Мольер. По рассказу чувствовалось, что портье неравнодушен к писателю. – На втором этаже? Это, наверное, номер с двустворчатыми дверями? – изумленно спросил я. – Да, именно! Хотите, я вам его покажу? – Парень был доволен, что нашел во мне исправного слушателя. Я согласился, осмотрел апартаменты, которые по площади были раза в два больше моего скворечника. Убедившись, что в номере никто не живет, я выслушал еще какую-то историю про Мольера и нанес решающий удар: – Вы знаете, у меня есть чувство, что вы тоже пишете. – Парень замер на месте, слегка покраснел и с удивлением посмотрел на меня. – Ну что вы, я только любитель. Так, пару никчемных рассказов, которые никому не нужны. – Ну, прежде всего имеет смысл писать для себя. А напечатают или нет – это совершенно другой вопрос. Вы знаете, я тоже когда-то пытался писать. Написал, а потом выкинул. А теперь жалею. Ну, все! Теперь мы оба глубоко творческие натуры, бизнесмен и портье – люди искусства. Но так как мы теперь такие одинаковые, отказать мне будет почти невозможно. – О, как бы я хотел почувствовать себя настоящим писателем хоть на секунду! – воскликнул я. – Месье! Поселите меня хотя бы на день в этот номер, пожалуйста! Заметьте! Я ни разу не сказал о том, что мне не нравится мой номер на седьмом этаже. Я искал и нашел другую причину. И сделал все, чтобы мне было невозможно отказать. Загнанный в угол соратник по перу лихорадочно придумывал ответ. – Но, этот номер немного дороже и к тому же здесь не работает кондиционер, – нашелся он. – Да! Кондиционер – это очень серьезная неисправность, – сказал я, а про себя подумал, что в это время года кондиционер мне точно не понадобится. – Но я все равно готов занять этот номер и доплатить за переезд при условии, что вы устраните эту неисправность. Так вы дадите мне почитать ваше ненапечатанное? – Да, – ответил он, и это был ответ, который был мне нужен. 11. Спустя полчаса, весьма довольный собой, я поглощал свой бонусный рожок и напевал: «Пирожок вдвойне вкусней, если это… заработал». Сегодня по плану был отдых. Я пошел к Лувру через площадь с фонтаном, на которой стоит театр Комеди Франсез. Немного полюбовавшись одиноким фотографом, который пытался запечатлеть брызги фонтана, я осмотрелся, и взгляд мой упал на рыбный ресторанчик. «Вот ты-то мне и нужен», – подумал я про себя и смело шагнул навстречу ужину. Что нужно русскому в Париже? Эйфелева башня? Это – если впервые приехал. На самом деле – свежие морепродукты и старые добрые вина. Конечно, в последнее время в Москве тоже можно покушать морских гадов и выпить настоящего французского шампанского, но стоимость ужина заставит худеть остаток недели. В Париже ценник хорошего рыбного ресторана тоже заставляет призадуматься, но если знать, что заказывать, можно фантастически отужинать и за пятьдесят евро. Но что заказывать, я не знал. Зато в моем распоряжении были хорошее настроение и французский язык. Французский язык – это золотая отмычка к сердцу каждого француза. Пользуйтесь ею, даже если вы знаете только слова приветствия, и они будут к вам доброжелательны. Но ни в коем случае не стоит приветствовать французов на английском. Уж лучше на русском, но только не на английском. В большинстве случаев английский они знают, но начать на нем разговор – ниже достоинства приличного француза. Это противостояние у них в крови на подсознательном уровне. Долгие века они соревновались, кто кого, и вот хотя бы в языковом плане старушка Англия одержала верх. В ресторане я доброжелательно поздоровался с менеджером. Меня спросили, зарезервирован ли для меня столик. Хороший признак. Я неспешно рассказал, что столик не бронировал, но хотел бы отведать свежих морепродуктов, устроив себе полноценный ужин во французском стиле. Мне тут же предложили один из свободных столиков. Я сказал, что столик мне нравится, но остался на пару минут рядом с менеджером. Рассказал ему историю, что только что прилетел, устроился на соседней улице, и попросил его как специалиста выбрать за меня, голодного русского, прибывшего из голодной страны, блюда и напитки по всем правилам кулинарного искусства, начиная с аперитива и заканчивая десертом. Меня спросили, желаю ли я попробовать устриц. На это я ответил, что явился сюда исключительно ради всевозможных морских гадов и рыб, и также добавил, что я – не нувориш и хотел бы уложиться в разумную сумму, если это в принципе возможно. Я счастливо улыбался и кивал, когда француз рассказывал мне об ассортименте рыбы и всевозможных соусах, которыми так славится их ресторан. Не сказать, что я много понял, но улыбка на манер Чеширского кота и активное кивание выказывали мою крайнюю заинтересованность. Менеджер, довольный собою как специалистом и мною как добропорядочным слушателем, тоже заулыбался, сам составил заказ и сказал, что все блюда обойдутся мне в пятьдесят евро. Я уже видел краем глаза, что любой десерт в этом ресторане стоит не меньше пятнадцати, поэтому горячо поблагодарил менеджера и попросил его дать распоряжение официантам также рассказывать мне о тех блюдах, которые они будут подавать. Француз был мною доволен и сказал, что по возможности и сам будет подходить и комментировать тонкости кулинарного искусства и haute cuisine. Приятно чувствовать себя центром внимания. Около меня суетились, со мной разговаривали, мне показывали, какие щипчики и вилочки использовать для того или иного блюда, в какой последовательности и какими соусами поливать, что там внутри и как это достать; объясняли, на каком языке говорят устрицы, и если они пищат и сворачиваются, будучи политыми соком лимона, то это хорошо. Менеджер рассказал немного о вине, сортах винограда и географии французских вин. Удивил аперитив, который смешивался из невиданного мной ранее ликера и белого сухого вина, и ромовая баба в качестве десерта. К тому, что десерт часто пропитывают ромом, коньяком или ликерами, я давно привык. Но я видел впервые, чтобы приносили десерт и отдельно целую бутылку рома. На мой вопрос, что с этим делать, официант быстрым движением отхватил большой кусок ромовой бабы, положил мне на тарелку и вылил на все это огромную рюмку рома. Напиток тотчас был поглощен тестом десерта. – Вуаля! Пробуйте! Делайте так же, и главное – не жалейте рому, – сказал довольный собой официант. Я попробовал, и ромовое счастье мгновенно проникло мне в кровь. В таком состоянии я вышел из ресторанчика и через минуту был у пирамиды – центрального входа в Лувр. Развернувшись спиной к Лувру, я бодро пошел через сад в сторону Елисейских Полей. Все цвело и благоухало, пестрело всеми цветами радуги. Дорожки были посыпаны гравием и напоминали однотонные солнечные полоски среди травы и цветов. Елисейские Поля, как всегда, были заполнены фланирующими из бутика в бутик или из кафе в кафе толпами людей. Стульчики и столики многочисленных ресторанчиков, расставленные прямо на улицах, напоминали шахматные клетки. Это кафе заполнено туристами и французами с глубоко европейскими корнями, а это – арабами, мужчинами и женщинами, одетыми преимущественно в черное. Мелькают немыслимые черные платки, закрывающие половину женского лица, и оттуда, как из автомобильного шлема, сверкают глаза, черные как смоль бровки и ресницы. И по всему кафе идет глобальное братание. Люди в черном знают друг друга и кивают в знак приветствия. И это производит настолько сильное впечатление, что невольно проходишь мимо до ближайшей интернациональной белой клетки, даже не останавливаясь, чтобы рассмотреть что-нибудь интересное. И черных клеток на Елисейских Полях с каждым годом становится все больше и больше. Я еще раз для себя отметил, насколько сложно адекватно воспринимать чужую культуру, если тебе с молоком матери не передалась хотя бы какая-то ее часть. Ведь та же паранджа! Какой немыслимый дополнительный потенциал для флирта между мужчиной и женщиной! Представьте! Сначала тебя удивляет ее удивительно мелодичный голос и яркие, как звезды, глаза. Ты пытаешься представить ее образ, овал лица, форму губ, ямочку на щеке. А девушка должна как-то себя показать. и желательно исключительно с лучшей стороны. И вот ты наконец увидел ее лицо, и… О, счастье – образ совпал. Это Любовь! Ура-ура! Или. То, что ты себе представлял, абсолютно не совпадает с увиденным. Но голос! Этот чудесный голос! Ты же влюбился в него раньше, чем увидел ее лицо. Итак. О, любимая! Накинь обратно паранжу и продолжай рассказывать мне сказки. Я хочу любить твой голос. Рождаемость растет. Черных шахматных клеток становится больше. Так при помощи шарфов и галстуков совершаются демографические революции. С такими идиотскими мыслями я гулял по Елисейским Полям. Потом взял такси, доехал до Эйфелевой башни, заставив таксиста проехать по самому красивому и богатому мосту Парижа – мосту Александра III. Этот мост – воплощение России и русского народа, его богатства и расточительства, пафоса и красоты. Говорят, что в непростые для России 90-е теперь уже прошлого века Ельцин предоставил золото для восстановления скульптур моста. А это не один килограмм. В то время как долг России Парижскому клубу увеличивался день ото дня, и просвета пока не видно… Ну что ж, жить будем дальше. Эйфелева башня после семи вечера очень похожа на новогоднюю елку на четырех ножках, потому что на ней навешаны фонарики и сумасшедшие елочные гирлянды. А еще если к ней подходить со стороны жилого квартала, то узкие петляющие улочки загораживают красавицу башню. И вдруг совершенно неожиданно она возникает как-бы из ниоткуда, во всем величии, и смотрит на тебя сверху вниз, словно учительница на ученика. 12. Лео опоздала всего на сорок минут. Я не волновался, просто чувствовал неладное. Я чувствовал неладное, еще находясь в Париже. Неправильными были ее недовольные интонации, с которыми она говорила со мной по телефону. Она выговаривала слова и мягко и жестко одновременно. Я был уверен, что она придет. Она пришла. Ее легкий силуэт мелькнул в толпе. Я был уверен, что это именно она. – Лео! – мягко сказал я. – Леонид! Это ты? А я думала, что ты навсегда скроешься от меня в Париже, – сказала она, глядя пристально мне в глаза. – Ты же знаешь, что от тебя нелегко уйти! Я очень соскучился по тебе! – и потянулся к ней в попытке поцеловать. Она мягко отстранилась. – Правда? А чего ты хочешь сейчас? Не спеши! Подумай и скажи! Представь, что у тебя одно-единственное желание. Я внимательно посмотрел на нее. Легкая улыбка играла на ее губах. Зеленые глаза смотрели на меня и с радостью и с грустью одновременно. Грудь чуть вздымалась под легким платьицем. Я понял, что хочу многого, но главное – чтобы она была рядом как можно дольше. – Хочу тебя поцеловать! – ответил я. – Только и всего? Хорошо! Один поцелуй – и я пошла. – А может, не один? Может, хотя бы два? – Два? Это слишком много для тебя! Один! И никаких гвоздей! – Гвозди? Ка… – только и успел я сказать. В следующий момент я оказался во власти поцелуя. Ее поцелуя. Или в ее власти. Это было неважно. Беспомощная нежность овладела мной целиком. Несколько мгновений я и реальность были отдельно друг от друга. Потом мое «я» снова вернулось в машину, чтобы услышать стук пассажирской двери. Легкий силуэт исчезал в толпе. Я выскочил как ужаленный и бросился за ней. Плотная масса людей не хотела меня пускать. Непроходимый человеческий лес мешал моим поискам. Силуэт Лео мелькнул вдали и окончательно растворился в толпе. Я в растерянности стоял посреди движущегося потока и не мог ничего предпринять. «Надо ей позвонить!» – подумал я и бросился обратно к машине. Авто был по-прежнему открыт и заведен, но телефона там уже не было. – Россия! – простонал я, – моя чудесная страна! Мать-перемать. Я не помню номер ее телефона! Что делать? Мне нужен только ее номер! Только номер телефона! Я рванул к ближайшему салону связи. По пути я понял, что звонить на свой аппарат бессмысленно. Трубку снимать не будут. Оставалась надежда, что сим-карту еще не выбросили, можно отправить сообщение. Быстро купил себе новый телефон и заключил какой-то контракт на обслуживание. Как только сеть нашлась, я написал следующий текст: «Аппарат не нужен. Верните симку за 300 долларов. При обмене гарантирую вашу безопасность. Или пришлите сообщение с номером телефона Лео. Тогда не буду блокировать сим-карту в течение суток. Звоните хоть в Штаты, не отключу!» Оставалось только ждать. Я позвонил в офис и сообщил свой новый временный номер. К счастью для меня, воры в России большие романтики. Ответ был уникальным: «Чо? Номер бабы своей не знаешь? Ладно, на… А светиться не буду, можешь отрубать». Я попытался перезвонить в ответ, то ли чтобы сказать «спасибо», то ли чтобы уговорить дать еще десяток очень важных номеров, но абонент уже был недоступен. Его сообщение было похоже на исполнение последнего желания. Я оценил юмор невидимого собеседника. Через пятнадцать минут я восстановил свой номер и звонил с него Лео. Абонент был недоступен. «Надо же быть такой твердой и жестокой!» – подумал я. Через полчаса я все же дозвонился и был рад, что смог это сделать только сейчас. Время пошло мне на пользу. Я восстановился после морального потрясения. – Лео? – Леонид? – Да. Это я. Тебя похитили злодеи? – Ну… не уверена. – Вот это да! Ты тоже ничего не помнишь? Я помню только, что произнес волшебное слово «гво-зди-ка» и потерял связь с реальностью. Очнулся – гипс, в смысле – ты исчезла. А что с тобой случилось? – Ты знаешь? Видимо, мы потерялись где-то в этой самой нереальности и ты вышел в одной точке, а я – в другой. Так я оказалась на другом конце Москвы. – Скажи, а в нереальности метро ходит? – спросил я с сарказмом. – Ага! Розового цвета и совершенно бесшумное, – весело ответила она. – А? Это ты на женскую линию попала! На мужской линии вагоны синего цвета и бесплатное пиво на розлив. – Ух ты! – Да! Именно поэтому в стране так много пивных алкоголиков. – Ну что ты! Я думаю, что пивные алкоголики появляются вследствие круглосуточной пивной рекламы. – Ну, хорошо, хорошо. Ты лучше скажи, твое розовое метро когда тебя обратно привезет? – Ты знаешь, Леня, я совсем, совсем не знала, как тебе сказать. Дело в том, что я уезжаю из Москвы, и возможно, навсегда. То есть сначала я улетаю на две недели, а потом, если все нормально, то навсегда. Мне очень жаль. Я очень боялась, что раскисну у тебя на плече, и решила сбежать. Извини, пожалуйста. Нет! Ну, сначала удар молотком по голове до потери реальности с последующим исчезновением – это еще ничего, но чтобы после этого еще и серпом по я… – это уже слишком. Я чувствовал, что из оптимистичного сангвиника сейчас превращусь в холерика-матершинника. – И где тебя теперь искать? В Антаркиде в гостях у пингвинов или в Африке, где много-много диких обезьян? – немножко нервно спросил я. – Нет, Леонид! Гораздо ближе! В Мюнхене. – А, Мюних! Ну, там же так скучно! Ну ладно бы, ты любила сосиски с белым пивом или всю «Мюнхенскую Баварию»! А то? Что ты там будешь делать? – Я? Я там буду просто хорошо жить. Я тебе не рассказывала, что у меня есть дядя, папин брат, который очень хорошо там устроился. Он реально очень богат, но у них с тетей нет детей. Так уж сложилось, что они относятся ко мне как к собственной дочери. А когда возник вопрос, где лучше работать по окончании института, они предложили стажироваться в Германии. В общем, скорее всего, я уезжаю минимум на год. Правда, это не окончательное решение. Я там пару недель проведу, а потом придумаю, как быть дальше. Ты знаешь, решилось все как-то неожиданно, пока ты пропадал во Франции. – И когда ты улетаешь? – спросил я безнадежно. – Я уже в Ша-2. – Ты уже в Шереметьево? – эхом прокомментировал я и замолчал. – Ну, Лень! Ну, не расстраивайся… Ну, понимаешь, тебя не было, ты пропал куда-то, а тут такое предложение. Ну, и… Ну, может, мне не понравится… И я вернусь. В любом случае, через две недельки увидимся. И будет больше времени. И… – убаюкивал меня голос Лео. – Да! Надо было брать натурой! – беззлобно заметил я. – В смысле? – сказала она с непониманием в голосе. – В смысле, не поцелуй надо было заказывать, а секс. – Секс? Фу! Какой ты пошлый! – воскликнула Лео с игривой интонацией. – Ну, я вернусь, я тебя защипаю. Секс?!! И не звони мне, я сама тебе позвоню. Вот тебе! Все! Пока! Целую! – И я тебя целую! – сказал я гудкам в трубке. 13. Суббота. Завтра была суббота. И делать было нечего. Ведь я так надеялся провести выходные с Лео. Работать не хотелось. Да и чтобы вернуться в рабочее состояние после почти недельного отсутствия, нужно было заслушать многочисленные доклады сотрудников. А для этого мне бы пришлось их вызывать на работу в их заслуженные выходные. «Потерплю с докладами, – подумал я, – сам же вводил европейский подход к работе и к праву на личную жизнь». Если вы чувствуете, что вас готова поглотить несчастная любовь, то нужно ей сопротивляться, ну хотя бы для приличия, хотя бы делать вид. А для этого срочно необходима новая пассия, потому что чтобы стереть прежнюю любовь, надо на ее место вписать новую. И даже если у вас все хорошо и просто ваша девушка уехала на недельку, не смейте скучать по ней. Мы – тусовщики, мы – love generation. Мы не грустим, мы не скучаем. Мы не паримся – мы тусим. Мы любим и спешим жить. Я позвонил друзьям. Спросил, какие новые клубы появились. «Как, не знаешь? Открылся «Дягилев» – заменитель «PentHouse», продолжатель «Лета». Кто на входе? Саша. Конечно, Саша. Саша, ну кто его не знает?!» «Дягилев» оказался достойным продолжателем традиций «Лета», «Осени» и «Зимы». Веселые югославы поставили еще больше спецэффектов, звука, видеоанимации, сцен. Повсюду танцовщицы. Море очаровательных девушек. С первого взгляда не понять, кто потанцевать, а кто – за деньги. Веселенько, гламурненько, пафосно. Все в золоченых канделябрах, отображающих «богатство». Народу после часа ночи просто тьма. Все куда-то передвигаются, но после десяти минут пребывания понимаешь, что все просто ходят по кругу, глазея на окружающих. Если кому-то одиноко или надоело ходить с места на место, скрывают свое одиночество при помощи мобильного телефона, отчаянно строча кому-то смс или делая вид, что пытаются дозвониться. Если кто-то кому-то дозвонился, то форма разговора примерно такая: «Ты где? А! Я? А я в «Дягилеве». Как здесь? Ну, круто! Толпа снаружи, толпа внутри. Ну, ты приезжай! Потолкаешься минут десять у входа! Приезжай, приезжай». Не упомянуть, что ты в «Дягилеве», просто нельзя. И обязательно нужно позвать. И если приглашенного не пустят, то это особый кайф. В общем, я вместе со всеми походил, поглазел, потом понял, что на трезвую голову повеселиться не удастся. Поменял тактику и накатил пару-тройку рюмок текилы. Все стало как-то веселее. Мне очень понравились две девушки по соседству. Я поднял еще одну полную рюмку, аккуратненько ткнул пальцем одну из девушек и спросил, не хочет ли она или ее подруга со мной выпить. Они посмотрели на меня как на прокаженного и твердо ответили «нет». «За деньги!» – подумал я. Я обмозговал свое поведение и их ответ и понял, что дело в моем злобном и слегка нервозном настроении. Я решил еще выпить и поискать каких-нибудь своих знакомых. В трудную минуту выправить настроение могут только друзья. Сделав еще один почетный кружок, встретил Макса с его подругой Леной. Я от радости сразу же предложил им что-нибудь выпить со мной. Макс отказался, сославшись на руль, а Ленчик согласилась. Мы потягивали что-то долгоиграющее. Макс с любопытством смотрел на меня и наконец изрек: – Слышь, Леня! Ты как-то поменялся. У тебя все в порядке? – Норма! С чего ты взял? – спросил я. – Видишь ли, м-м-м… Ни разу не видел тебя таким грустным, да еще и нетрезвым одновременно, – выдал он наконец. – Со здоровьем нормально? – Раз пью, значит нормально. Сам не знаю, что меня сегодня так клинит, – ответил я, – хотел было с девчонками познакомиться, так они меня с треском отбрили. В общем, неулетная сегодня погода. – А? А я уж думал, ты или подсел на что и ломает, или покурил, нюхнул неудачно и теперь алкоголем отпиваешься. Ладно, не боись! Щас подруга Ленкина приедет. Отличненькая такая, заценишь. Я бы не прочь ее в разработку взять, да сам знаешь, что Ленка устроит. – А ты ей секс втроем предложи! Может, заинтересует? – Я невольно заулыбался, потому что живо представил, как щупленькая Ленка гоняет по дому сковородкой двухметрового стодвадцатикилограммового Макса. – Да заикнулся разок. Она ответила, что это возможно. Только это будет по системе не один мужчина плюс две женщины, а два мужчины плюс женщина. Причем она найдет мужика еще побольше, чем я. Они с любовником свяжут меня и заткнут мне кляпом рот. Оставят глаза незавязанными, чтобы я, понимаешь ли, мог видеть, как она будет заниматься любовью с этим бараном. Леня! Она рассказывала это с такими эмоциями, что я до сих пор не уверен, не является ли это ее самой смелой сексуальной фантазией. Ладно… А вот и Светкин! – Привет, Светик! – сказал Макс и смял ее в объятиях. – А вот мой друган Леня! Он только что жестко допрашивал меня, где ты и когда приедешь. Типа, мечтал познакомиться, а теперь наверняка будет стесняться и строить интеллигента. Да, Лень? Будешь? – Максим! Если бы у меня были дворянские корни, я бы и вправду стеснялся. Но от нас, крестьян от сохи, как ни учи в институтах, ничего не добьешься. Чуть что, морду набить да своровать чего. Так что, Светик-конфетик, привет тебе! А ты, двухметровый детина, типа, отвянь, обжимайся со своей Ленкой, в общем, свободен! Давай, давай, дай теперь мне за девушку подержаться. Со стороны это выглядело, наверное, занимательно. Стодвадцать кило отборного мяса, ржущего над парнем на голову ниже и в полтора раза уже. Но я упорно пытался его сдвинуть с места. Вся игра была для Светы, которая смотрела на меня с любопытством. Я сосредоточился и выдал ей пламенную тираду: – Света, дорогая вы моя! Что вы нашли в лапах этого беспринципного огромного злодея, который еще минуту назад был с другой, а теперь пристает к вам, прелестному нетронутому цветку? Бросайте его скорее и протяните мне руку помощи в моем безутешном горе. Ваше участие мне так необходимо. Покиньте его, и мы уедем навсегда в райские кущи. – Слышь, дружбан! – ответила моя новая богиня. – А ты, ваще, не ку-ку случаем? Типа, с головой все в порядке? В смысле, ты на каких колесах седня ездишь? Или ты по жизни такой? Это была ее первая фраза! Я понял, что переусердствовал. «Подкорректируемся!» – подумал я. – На каких колесах? «Toyo» называются! Слышала о таких? Я на них уже два месяца езжу. Отлично дорожку держат. У меня на «Ягуаре» действительно колеса «Toyo». Девица хлопала глазами и улыбалась. – Дорожку держат? – спросила она деловито. – Типа, сначала колесо, а потом дорожку, или наоборот? Ну, типа, как лучше, чтобы больше колбасило? – Ну да! Колесо и сразу дорожку. Ага, только колесо не одно, а четыре сразу. Я в таком движении уже два месяца. – Ну и как, подсел, наверно, уже? – Еще как. По восемь часов в день сплошного движения. С работы еле живой добираюсь. – Да уж! А ты прикольный! Еще и работать успеваешь! – с этими словами она на полшажка приблизилась и, понизив голос, добавила: – А у тебя нет таких колес, чтоб хотелось… Ну, ты понимаешь? Чтоб реально секса хотелось! – Ага, – говорю, – только дома! Но можем сгонять! Поехали? – Не! Ты чо? Попозже. Щас здесь сначала тусанем по полной, а потом и на твои колеса, может, посмотрим, – сказала она, осматривая меня с ног до головы, как свою новую покупку. – Ладно? Она дотронулась до меня одновременно всем телом, и мне потеплело. «Вот ведь, такая приятная девушка, но такая глупая, еще и наркоманка к тому же», – подумал я про себя. – А насчет «Toyo». У меня на машине тоже «Toyo» стоят. Так что такую резинку сам жуй. Ладно? – с улыбкой продолжила она. – Ладно! Извини! Пытался пошутить, но, видимо, сегодня не мой день, – виновато сказал я. – Ладно уж! Прощаю. Я оценила твою попытку. Не так уж и неудачно. Угости чем-нибудь покрепче. За знакомство! – Это я всегда пожалуйста, – с готовностью откликнулся я. Света оказалась лингвистом по профессии. Ее темой были восточные языки. Среди них китайский. Она с интересом рассказывала об иероглифах и их образовании из так называемых ключей. Я тоже что-то рассказывал, по-моему, о разных сортах виски, технологиях изготовления, выдерживания и методах дегустации. Так мы оказались у меня дома на практических занятиях. Дегустировать виски, конечно, мы уже могли с трудом, потому что накачались еще в «Дягилеве». Поэтому переключились на дегустацию друг друга. Утро застало нас в одной постели. Я смотрел на нее с любопытством и с небольшой головной болью. Она лежала под простыней и стеснялась. Я попытался ее обнять, но встретил мягкий отпор. – Меня, вообще-то, муж дома ждет. А я даже не знаю, где я, – грустно сказала она чуть хрипловатым голосом. – Пойду готовить кофе. Вот полотенце. Ванная там, – сказал я и побрел на кухню. Мы молча попили кофе, она тихо собралась и ушла. Я налил еще чашечку, отпил. Вместо вкуса кофе на губах был привкус предательства, причем не по отношению к кому-то, а по отношению к самому себе. Лео! Где ты, Лео? Почему-то знакомство с тобой приносит мне боль и радость одновременно. Почему ты уехала и оставила меня, почему ты такая плохая? Почему я такой плохой, что исчез на неделю, не сказав ни слова, а сегодня проснулся с другой, не выдержав и дня разлуки? Все забыть! Это приказ! Готовиться к работе! Заняться спортом! Встретиться со старым надежным другом! Вот антикризисная программа оптимиста. Вперед! Жизнь продолжается! To be continued. 14. Люблю смотреть на весеннюю воскресную Москву сквозь призму оранжевых очков. Еще два года назад, находясь в Германии, я купил себе солнцезащитные очки с оранжевыми стеклами. Купил из-за стекол, сквозь которые жизнь становится на порядок красочнее и веселее. Травка становится зеленее, люди приветливее, все вокруг ярче. Для России это особенно актуально. Иногда очки просто не хочется снимать. Надев очки, я плавно перемещался по улицам Москвы. Приветливые сотрудники ДПС смотрели на меня с почти детской невинностью. Так мне казалось, и я был рад обманываться. Время было не очень-то и раннее, часа два дня. Самый завтрак! Я вызвонил Глеба, и мы решили откушать настоящего плова в «Восточном квартале» на Старом Арбате. На воздухе и в оранжевых очках! Я предвкушал радость потребления пищи, приготовленной по всем правилам восточного поварского искусства. Глеб встретил меня в кафе, важно беседуя с официантом. – Я все уже заказал. Ты будешь доволен! – ответственно заявил он. – Я тебе доверяю! – в том же духе ответствовал я. Мы чуть-чуть обсудили работу, поездки, политику и наконец добрались до женщин. – Помнишь? Ты меня познакомил в «Библосе» с некой Ольгой? Потом мы еще поехали расслабляться в «Кетама». Помнишь? А ты еще пытался подружиться с Лео? – Конечно, помню, – сказал я, слегка напрягшись. – А что? – Да я с Ольгой пару раз встречался! Та еще штучка! – А что с ней такого особенного? – спросил я. – Ну, знаешь! У нее не голова, а счетчик банкнот. Такая расчетливая, аж противно! Каждые пять минут ей звонят какие-то мужики, а она, не стесняясь, производит отбор, с кем правильнее встретиться. В общем, я пару раз с ней встретился и решил отстать, потому что за таким паровозом нереально угнаться. Столько купюр в топку бросать у меня сил не хватит. А ты как с Лео? – Лео уехала… – грустно протянул я. – Куда уехала? Когда? Им же с Ольгой завтра экзамен сдавать! – С чего ты взял? – спросил я. – Как с чего? Я с Ольгой вчера вечером последний раз общался. При мне ей позвонила Лео. Они обсуждали какие-то экзаменационные вопросы и договаривались встретиться за полчаса до экзамена в таком-то холле на таком-то этаже института. Так что никуда она уехать не могла! А тебе она что сказала? – Что уезжает в Мюнхен минимум на две недели, а может и навсегда, – на автопилоте ответил я. – Да… Леня! Я тебе вилку в следующий раз подарю. Чтобы лапшу с ушей снимать. То-то Ольга после разговора так как-то заметалась, заметалась и стала рассказывать мне какую-то маловероятную историю, что у двух лучших ее подруг одинаковое имя Лео, и что та Лео, с которой мы с тобой знакомы, сейчас в Мюнхене. А самое интересное, что в начале разговора ее собеседница Лео поинтересовалась, с кем она сейчас, и передала мне привет. В общем, ты, Леня, лапшу все же фильтруй! Девушки, конечно, они очень приятные и на глаз и на ощупь, но и лохом быть не следует! Мой прогноз, Леонид: она позвонит не позже среды и скажет, что вернулась в Москву раньше назначенного. Мне было понятно, что так и будет! И хотелось, чтобы она позвонила как можно раньше, чтобы я мог услышать ее голос. И в то же время я не хотел, чтобы она звонила, потому что это означало бы, что Глеб прав и меня просто водят за нос. И что самое паршивое – мне лгут. Ненавижу ждать, но время решает все вопросы. 15. В понедельник и вторник я был почти спокоен. Работал и боролся с желанием позвонить самому и узнать, как у нее дела. В среду я очень нервничал. Это было жутко глупо. Я был собой недоволен, но ничего не мог поделать. Казалось бы, все просто. Если меня обманывают сейчас, то будут пытаться обманывать всегда. В принципе люди почти не меняются. Если мне не нравится, что со мной так поступают, надо рубить эту связь и жить спокойно дальше. Но! Так хочется ее увидеть еще раз. Я пытался настроиться на следующую ситуацию: когда она позвонит, порвать отношения. Но как я ждал ее звонка! Звонок не пришел. Вместо него пришло смс а-ля «как дела, как жизнь, что делаешь?». Стало грустно, и сердце сжалось. Хотя это еще ничего не означало, все равно являлось косвенным подтверждением правоты Глеба. Я не смог морально собраться и ответить. Решил ждать звонка. Звонка не последовало. 16. В четверг я проснулся с надеждой. Мысли были о Лео, но уже не такие мрачные. Днем я уже радостно раздумывал, как бы мне так весело и безобидно отчитать Глеба за его черные мысли по поводу Лео. И тут раздался звонок. Я видел на дисплее, что это она. Во мне отчаянно боролись два противоположных желания. Одно – взять трубку, чтобы наконец услышать ее милый голос, второе – не отвечать на звонок, чтобы не дай бог не узнать, что она в Москве. Я поднял трубку. – Привет, Лео! Как дела? – бодро сказал я. – Привет, Леня! – слегка нараспев произнесла она своим мягким голосом. – Ты знаешь? Я уже в Москве… Я не мог произнести ни слова. Мне казалось, что жизнь остановилась. Я не мог понять, почему все так происходит. И главное – за что? – Леня! Ау? Ты слышишь меня? В течение доли секунды передо мной пронеслось несколько вариантов развития ситуации. Стало понятно, что я просто обязан взять тайм-аут, чтобы привести себя в чувство и принять окончательное решение. И я ответил: – Да! Лео. Я слышу тебя… Встретимся? – Нет! Сегодня я не могу, а вот завтра… Я соскучилась. Опять я попался. Ну почему я не отложил разговор? Я чувствовал, как проваливаюсь в ее теплый голос. – Хорошо, Лео! Давай завтра созвонимся и решим. – Так мы встретимся? – Конечно, Лео, я тоже хочу тебя видеть. – Пока, Леня, пока… Некоторое время я слушал гудки и ничего не соображал. Потом встряхнулся и решил отложить решение до завтра. 17. День был солнечный… Наверное, первый по-настоящему солнечный и теплый день этой весной. Вдохнув ароматного вкусного воздуха, я решил сегодня отдохнуть. Намечался день офисной рутины. «Пусть рутина подождет», – сказал я себе. Окрыленный своим же решением, я неспешно доехал до «Дачи» и позавтракал на «Веранде». После завтрака развалился там на бабушкиных пыльных диванах, покрытых не менее пыльными коврами. Вышел на улицу. Щурясь на солнце, рассматривал белые перья облаков. Вернулся на «Веранду», почитал новости в Интернете, затем узнал, как дела в офисе. Потом просто расслабился, вяло наблюдая за окружающими, сыграл партию в шахматы сам с особой. Пришло время обеда, и я слегка отметил это событие бокалом белого вина. Ближе к вечеру мы встретились с Лео. За время отдыха я попытался разобраться, чего я сам хочу и почему. Остановился на том, что Лео – интересная, неординарная, сексуальная и сложная. Она была похожа на те головоломки, которые я так любил разгадывать в детстве. Мне всегда были интересны сложные задачи. И чем сложнее, тем интереснее. Я готов был упорно биться над математической задачкой или головоломкой. И я часто побеждал. Поэтому чем проще случай, тем неинтересней. А сколько позитива получаешь от победы в сложной ситуации! Все мы такие. Только пороговое значение сложности для каждого из нас разное. Кому-то и довольно простая ситуация покажется интересной. А кто-то часто побеждает и с каждым разом ищет новый уровень сложности, а все вокруг считают его сумасбродом и упрямцем, пытающимся сдвинуть каменные горы, чтобы поднять заваленную каменными глыбами монетку. Вот и определился тот ключик, которым я открылся. Вокруг столько красивых, умных, талантливых молодых девушек, а я думаю только об одной. Мне было просто и приятно жить. Меня окружали красота и уважение, любовь и почитание. Но всего этого я добивался легко и непринужденно, между делом. И вот я понимаю, что начинаю чувствовать себя игрушкой и забавой в ее маленьких ручках. И мне стало интересно попытаться поиграть с ней в ее же хитрющие игры. Так иногда хочется вдавить педаль газа в пол или войти в поворот, сжигая в скольжении резину об асфальт. Я хотел пощекотать свои чувства, не понимая, насколько все тонко и что с чувствами не играют. А может, все это было лишь самообманом, для того, чтобы не уходить от нее? Так или иначе, я упросил ее приехать к метро «Кунцевская», сославшись на отсутствие времени. Уговаривал, как мог, и уговорил. У меня был план. Если я больше не хочу быть в роли теленка на веревочке, мне надо брать инициативу и действовать. Итак, девушка доехала до «Кунцевской», позвонила и сказала, что уже на месте. Я давно был там, но хотел, чтобы меня подождали пару минут. Я весело проехал на машине метров на сто дальше, чем она стояла, и, позвонив ей, сказал, что не вижу ее и прошу, чтобы она сама нашла мою машину. Затем включил музыку громче и начал ждать. Это была охота, в которой я сам был живцом. Через пару минут рыбка клюнула. Пассажирская дверь дернулась и не открылась, потому что я ее предусмотрительно заблокировал. Я сделал вид, что из-за музыки ничего не слышу. В окно пассажирской постучали, потом еще раз, потом настойчиво, сильно и громко, так, что не заметить уже невозможно. И тут я на нее посмотрел. Вся злость, обида, охота отступили на второй план, потому что все жизненное пространство занимала чуть расстроенная, чуть обиженная и нетерпеливая Лео, которую хотелось немедленно пустить, обнять и поцеловать. Но я упрямо держался и, продолжая играть свою роль, наполовину опустил стекло и произнес: – Привет, Лео! Как дела? – Привет, мучитель. Я уже думала, что у тебя полная амнезия. Может, ты меня все-таки впустишь? – и она подарила мне такой взгляд, что я был готов провалиться сквозь землю со своими нелепыми подозрениями. Моя рука невольно потянулась, чтобы открыть дверь, но природное упрямство победило, и я отдернул непослушную руку от кнопки. – Конечно, впущу! Только ответь мне, пожалуйста, на один вопрос. Чего ты сейчас хочешь? – Я хочу влезть в твою машину и надавать тебе по наглой морде. Ну что? Я ответила? Теперь пускай, мелкий вредный негодяй! Ее логика побеждала, хотя… Я разблокировал дверь. Она ворвалась и бросилась в атаку. Я захватил ее вытянутые руки, потянул на себя. Это была маленькая битва, в результате которой я перетащил легонькую Лео к себе на водительское сиденье так, что только ее ноги были на пассажирском сиденье, а сама она сидела у меня на коленях. Целоваться было очень удобно. Мы целовались и слегка боролись одновременно. Проезжающие машины притормаживали, чтобы разглядеть битву. Наверное, это выглядело как насилие. Но в нашей стране, даже если убивают, милицию сразу никто не вызывает. Тут я применил хитрый захват и перевернул ее на живот. Так мне стала доступна ее попа, по которой я то ли в шутку, то ли в серьез начал хлопать. Ответом мне был сначала визг, потом какое-то урчание, потом все стихло, но тут я сам готов был визжать, потому что что-то очень острое впилось в мою левую ногу. После небольшого шока я понял, что она еще и кусается. Пришлось снова переворачивать ее лицом вверх. Попытался поцеловать, но в ответ получил укушенную губу. – Все! Сдаюсь! Похоже, наша битва была до первой крови. Я проиграл! Все! Все! – Ошибаешься! – проурчала Лео. – Наша битва до последней капли крови – твоей крови, мой милый! И она набросилась на меня, щипаясь и целуясь одновременно. Потом собралась в один комок и как-то робко произнесла: – Мне холодно! Ну, вот она, ее Победа! Никакого желания выяснять, зачем она меня обманывает, больше не было. Это был удивительный вечер, вечер прикосновений, касаний, вечер сплошного физического контакта. Эта физика так нужна, когда боишься, что если хотя бы на секунду отпустишь что-то, то оно исчезнет, как миф, видение, наваждение. Я вел машину только одной рукой, потому что другой обязательно держал ее руку. Приехав в очередное место, я выскакивал из машины первым, обегал вокруг, открывал дверь, пытаясь поймать ее руку, чтобы она не исчезла. Садясь в авто, я автоматически, на подсознании, блокировал двери. Мы пили вино из больших бокалов за барной стойкой, сидя близко-близко, слегка касаясь друг друга, хотя было огромное количество свободных столиков. Мы танцевали, и я удерживал ее на латиноамериканский манер, не отпуская ее рук даже во время вращений. Ночью мы оказались у меня. Ласки перешли в любовь, любовь перешла в сон. Засыпая, я мягко прижимал ее к себе, вдыхая воздух сквозь ее волосы. 18. Солнечные блики складывались в быстрые узоры на подушке. Лео рядом не было. «Наваждение», – подумал я. Закрыл глаза и снова открыл их. Та же картина. Вспомнился мультик про Карлсона, Малыша и Домомучительницу. «Ку-ку, мой мальчик!» – сказал я сам себе. Прислушался к тишине в ванной. Ни звука. Поискал глазами ее одежду. Ничего. Погладил простыню рядом с собой. Холодная, но мятая. На подушке длинный волос. Ну, хоть какое-то доказательство, что это не воображение. «Ну где же ты, Лео?» Я всегда любил повторять про себя: «Это прекрасно, когда девушка утром уходит. Есть возможность развиваться». Сегодня впервые в жизни я бы порвал того, кто бы мне такое посоветовал. Я потянулся к телефону. Номер не отвечал. Вяло побрел умываться. На зеркале над раковиной красовалась надпись губной помадой: «Созвонимся после двух. Целую —));». Смайлик, как в смс-ках. Жизнь-то налаживается! Свободное время! Обычно у меня его нет. Хочется успеть многое. Сегодня днем тренировка по йоге. Я быстро собрался и поехал завтракать. Хотелось пиццу. Надо слушать свой организм. В «Матрице» есть «Il Patio». А там готовят пиццу и подают правильное острое оливковое масло. Значит нам туда дорога. Зеленый салатик, пицца, кофе и журнал «Эсквайр» на закуску. Вот она – формула утреннего счастья. Йога – до сих пор в ней ничего не понимаю, но знаю, что помогает быть бодрым и уравновешенным. Мой аналитический ум слегка противится неясным понятиям – чакры, энергетические пути и тому подобное. Я не пытался запоминать многосложные иностранные слова, обозначающие разные позы. Мне понятно только одно. Если правильно и технично фиксировать положения тела, при этом правильно дышать и концентрировать внимание на точках, о которых тебе говорит тренер, то за полтора часа тренировки усталость и нервозность исчезают без следа. На их место приходят спокойная уверенность в своих силах и энергия, необходимая для движения вперед. В общем, если у вас есть хороший тренер по йоге, у вас будут силы, чтобы на нее ходить. А ходить на йогу мне присоветовал мой друг Леонард Котэ. Как-то раз мы встретились часов в одиннадцать ночи в «Курвуазье», чтобы обсудить один денежный вопросец. Речь шла об открытии нового DJ-кафе «Рыжий коtt» или во французском написании «Le Chat Roux». Название было немного странным для модного места типа «Курвуазье» и «Буржуазии». На это Леонард бодро рассказал мне байку о том, что история подобных кафе восходит к французским заведениям начала прошлого века, в которых заседали модные в то время художники-импрессионисты. Одним из таких мест было парижское кафе «Le Chat Noir» («Черный кот»). Рекламные афиши для этого заведения делали известные импрессионисты. У Леонарда была мечта создать веселое кафе-побратим для московского бомонда, для веселых, жизнерадостных и стильных молодых людей двадцать первого века. С Леонардом всегда интересно общаться, в особенности если он рассказывает о том, чем серьезно увлечен. Несмотря на поздний вечер, он был бодр и свеж, в глазах искры, на щеках румянец. Я по сравнению с ним после рабочего дня был выжатым бледно-зеленым лимоном. Я спросил, не в отпуске ли он. И получил ответ, что работал он сегодня, как все люди, с 9 до 19, с 20 до 22 успел побывать в спортивном клубе на йоге. И теперь готов отпахать свою вечернюю смену, проводя многочисленные переговоры на тему своего будущего детища – модного кафе. Как оказалось, каждую весну его жестоко мучила аллергия. Сплошное чихание, красные воспаленные глаза, бессонница и ничего не соображающая голова. Это начиналось в первых числах мая и заканчивалось в начале августа. Как результат – два-три месяца мучений в год. Решение проблемы оказалось рядом, в спортивном клубе на занятиях хатха-йогой, раздела йоги, особое внимание уделяющего дыханию. Я всегда считал, что аллергия не лечится, если не удалить из контакта сам аллерген. Аллергии у меня, к счастью, не было, но энергии на безумную московскую жизнь не хватало. Леонард для меня всегда был человеком, идущим на шаг впереди. Поэтому я решил при случае опробовать йогу на себе, и результаты оказались потрясающими. Теперь я йог-дилетант, но с отличным запасом энергии. Подкачавшись энергетически в первой половине дня, я созвонился с Лео. Встретились в «Буржуазии» на Большой Лубянке. Когда я приехал, она уже была там. Сидела на кожаном диванчике прямо у входа, пила коктейль и смотрела через огромное окно на проезжающие машины. В моих руках была роза, одна алая роза. Лео оглядела меня и розу с ног до головы, загадочно улыбнулась и произнесла простые слова: – Это мне? Спасибо. Я уселся рядом с ней. Мы что-то заказали. Появился новый ди-джей. Залез под потолок в свой скворечник. Несколько минут спустя музыка стала громче и интересней. Мы сидели рядом и, разговаривая, могли слышать друг друга. – Как прошел день? Ты рано ушла? Я тебя потерял. – Ты так мило сопел! Не хотелось тебя будить. Мне нужно было в институт. – А?!! А как там Мюнхен? Ты приехала раньше, чем говорила. Не понравилось? Или с дядей поссорилась? – Да нет! Что ты! Дядя с тетей у меня мировые… Ты знаешь? Ты был прав. Там действительно скучно. – Жаль! Я даже поразвлечься без тебя не успел. Думал – вот! Уехала! Наконец оторвусь на полную. И тут – на тебе! – Вот как? – Глаза у Лео в одно мгновение стали злобно кошачьими. – Оторваться хотел? Сейчас я тебе оторву… что-нибудь ненужное! Коготки на пальчиках словно удлинились. Глаза сверкают и смотрят мне ниже пояса. Пришлось отпрыгнуть на полметра во избежание жизненных трудностей. Секунд через тридцать я вернулся за стол. Лео успокоилась, хотя ее глаза по-прежнему хитро блестели. – Я на самом деле о другом хотел спросить. А ты, вообще, куда-нибудь улетала? – Теперь уже я пристально посмотрел ей в глаза. В ее глазах что-то щелкнуло, и гнев сменился испугом. – Зачем меня обманывать, Лео? Я не понимаю. Объясни, я попытаюсь понять. Она молчала некоторое время. Потом подняла на меня свои зеленые глаза. В них ничего не осталось от прежнего испуга. В них был вызов и веселье. – Ты знаешь? Ты так меня расстроил, когда уехал в Париж. Я действительно очень скучала по тебе. И потом… Ну почему ты не сказал, что уезжаешь? Это было так странно и немного больно. И я решила обязательно что-нибудь сотворить с тобой по приезде. Мне хотелось, чтобы ты тоже чуть-чуть понервничал. Идея взять на время твой мобильный и оставить тебя без возможности мне позвонить показалась очень забавной. А во время поцелуя ты так отдался этому процессу, что выполнить это было проще простого. Я правда думала, что ты догадаешься, что это была я, и позвонишь мне на свой же телефон и мы, таким образом, продолжим общение. Но от тебя пришло это странное сообщение с просьбой отправить мой номер телефона. Ты даже и помыслить не мог, что это сделала я. Позвонить тебе и признаться было стыдно, и тогда мне пришло в голову другое продолжение. Укол с телефоном не вышел, и я решилась якобы уехать из Москвы. Наверное, на меня было интересно смотреть. И Лео с интересом смотрела, как сменяют друг друга выражения на моем лице. – Так телефон это ты взяла? – Угу! Кстати, он лежит у тебя дома на письменном столе. Не видел? Ничего-то ты не замечаешь! Я молчал, некоторое время осмысливая услышанное. – Но зачем? – Зачем-зачем? Да просто так. Ну не люблю я ругаться, объясняться. Но и игнорировать не могу. Ну ладно, не обижайся, ну пожалуйста. Ну? – Да нет, я не обижаюсь! Я вообще ничего понять не могу. Да, я был не прав, не сказал, что улетаю. Ты обиделась. Но, какой-то полукриминал с телефоном… Зачем? – Ну, не знаю. Хотелось ну хоть что-нибудь с тобой сотворить. Что-нибудь безобидное, но чтобы ты заметил и чуточку помучался. Ну и поразвлечься. – Поразвлечься? Да я тогда чуть… Мне вспомнилось, как я метался по Москве в поисках телефона, как посылал неизвестному воришке смс, чтобы получить телефон Лео. Вспомнил ответ на смс: «…чо, телефон бабы своей не помнишь…» Это написала Лео? Я посмотрел на Лео. Она смотрела на меня лучистыми глазками лисенка. Искорки так и сверкают. – Наверное, ты вспомнил «бабу». Ну Лень, не будь занудой. Правда, здорово получилось? Ты ведь подумал, что вор – мужчина? Правда? Она придвинулась поближе и потерлась носом о мое плечо. Заглянула искательно мне в глаза. Придвинулась еще ближе, остро прижалась грудью к моему левому боку. – Ну, понимаешь? Я всегда хотела поступить в театральный, а учусь на юридическом, – прошептала мне Лео на ухо. – В общем-то близко: и там и там аферами занимаются. Чуть-чуть по-разному. Но одним и тем же. Мне кажется, Лео, ничего-то я о тебе не знаю. Ведь так? – Угу! – заманчиво произнесла она мне на ушко. – Поехали к тебе знакомиться? – продолжила она и добавила грудным голосом: – Близко знакомиться. Ну что тут ответить? Действовать надо! 19. Утром снова проснулся. И снова рядом смятая простыня и никого. На подушке мой утерянный телефон и записка. «Любимый! Кладу твой телефон рядышком с тобой, чтобы ты его наконец-то нашел. Исчезаю на три дня. Работай спокойно. Я не буду тебя отвлекать. Созвонимся и увидимся в среду вечером где-нибудь в центре. Твоя Лео». Посмотрел на часы и понял, что действительно пора бы и поработать. А еще лучше – дня три без перерыва. Побольше сделать, побольше успеть. Неплохой девиз на три дня. Если на большее время, то это уже девиз трудоголика – человека, который, как правило, от чего-то или от кого-то прячется в работе. Может быть, от одиночества. Самый распространенный вариант. Бывают случаи и посложнее. Когда работают, чтобы скрыться от болезни, от семьи. В общем, три дня я работал, работал и еще немного работал. В понедельник пробовал дозвониться до Лео. Безуспешно. В среду после обеда поехал тренироваться в спортклуб. Поработал над собой в тренажерном зале, потом побывал на йоге, затем хорошенько прогрелся в сауне, немного отдохнул в зале релаксации, попивая апельсиновый фреш и перелистывая какой-то журнал со знакомыми рублевскими лицами. Потом погрелся еще разок, но уже поменьше, чтобы затем проплыть свою норму в бассейне. После душа, окончательно приведя себя в порядок, посмотрел на телефон и среди неотвеченных вызовов с удовольствием увидел имя Лео. Перезвонил и поехал встречаться. По дороге в центр мне позвонил мой приятель Серега Колесников, с которым мы давно не виделись. Сказал, что лопает стейк в перечном соусе в «Пропаганде» и жаждет со мной общаться. Очень хотелось сожрать стейк, обнять Лео и увидеть Серегу или сожрать Лео, обнять Серегу и увидеть стейк, ну, в общем, стейк точно хотелось. Решил забрать Лео из ресторанчика, в котором она меня ждет, и поехать к Сереге, чтобы, обнимая Лео, жевать стейк и мычать Сереге в ответ. Идиллия. Так и сделал. – М-м! – урчал я над стейком. Лео с материнским удовольствием смотрела на меня. Серега рассказывал о своей новой интересной работе по продаже гробов. – Представляешь! Прибыльное дело, оказывается. Хозяева бизнеса, похоже, гребут деньги лопатой в буквальном смысле. Люди, у которых в семье случается горе, находятся в шоке. И молча отдают все деньги, которые у них есть. Поэтому остается только понять, сколько можно забрать. Я обычно спрашиваю, сколько они готовы истратить. Потом заламываю вдвое большую сумму. И что ты думаешь? Стопроцентное попадание. Платят – только в путь. Слушай, Леня! Откуда у тебя такой аппетит? Давно в ресторанах не был и хочешь сегодня наконец-то поесть, может, даже за мой счет? Ведь в последний раз ты меня кормил, и я тебе должен. Так ты хоть предупреди. Может, тебя бизнеса кто лишил и ты теперь ходишь еще не оборванный, но уже голодный? – выпалив это, он, довольный собой, улыбался. У Сереги всегда были какие-нибудь своеобразные, примечательные идеи, подход к жизни и занятия. Начать с того, что он – потомственный дворянин. Родители – врачи. Ему от бабушки досталась квартира на Арбате. Ему прочили медицинский. Он окончил театральный. Работал клоуном в уличном цирке. Сшибал на Арбате шальные деньги с приезжих иногородних и иностранцев. В девяностых молодой российский капитализм приказал клоунам работать в коммерции или в политике. Серега торговал водкой через оптовые рынки. Но там в какой-то момент стало очень криминально. Он перешел в оптовую торговлю сантехникой. Я помню, как он в те времена радовался: «А у нас в унитазном бизнесе не стреляют!» И мы ему действительно завидовали. И теперь его новое призвание – гробы. Не каждый так сможет. – Да нет, Серега! Я все там же и все тем же. А кушать хочется, потому что полдня провел в спортклубе. Теперь нагоняю упущенное, – довольно произнес я, убрав с тарелки стейк в желудок, – и кушать буду на свои. – На свои – это ты меня порадовал. А насчет спорта – это ты молодец. Кто не курит и не пьет, – сказал Серега, выдыхая табачный дым, – тот здоровеньким умрет, – добавил он, поднимая бокал с виски, – в наши лапы попадет. – А вы его закопаете. И денег с родных поснимаете. Так? – завершил я. – Ага! Ну а чем сейчас модно в спортклубах заниматься? – сказал он и посмотрел на Лео. – Зная тебя давно, думаю, что ты, наверное, посещаешь какой-нибудь самый элитно-продвинутый клуб. Наверное, девушки там симпатичные, – мечтательно произнес он и посмотрел на Лео. – Лео, вы случайно не посещаете этот спортклуб? – Нет! Я не из его курятника, – звонко вступила Лео, ничуть не смущаясь. – Ну что, Леня! Признавайся. Как там у вас в элитно-продвинутых местах? Девушки йе-е? Почему другу спортсменку не привез? Сэкономил на друге? – Ничего себе навалились! – возмутился я. – Я же туда тренироваться хожу, а не спортсменок клеить. – Ну ладно-ладно. Лео, это он тебя стесняется. А так все они там, рублевские подонки… говнистые, но такие сла-аденькие. – Он потрепал меня по загривку. Бывают люди, на которых просто невозможно обижаться. Серега – настоящий клоун по жизни. Над тобой издевается – а тебе же и смешно. – Так чем ты там занимаешься, в клубе? С девушками не занимаешься? Значит, какой-нибудь новомодный спорт. Так что там у вас? Керлинг? А может, сквош? – Ну, керлинга у нас нет. В сквош я играл только пару раз. А заниматься модно йогой. Ныне йоге все возрасты покорны. – А, йога! Ну, не такой уж и новомодный спорт. Еще во времена моего студенчества им уже занимались. – Он помолчал некоторое время, а потом продолжил: – На воспоминания что-то повеяло. Леня! А я тебе никогда про «позольву» не рассказывал? – Нет. – Так слушай. И вы, Клепочка, тоже. В студенческие годы был у меня один сокурсник по имени Гоша. Всю жизнь он чем-то и от чего-то лечился. У всех у нас разные хобби. Кто марки собирает, а кто лекарства коллекционирует. Весь курс знал, что у Гоши можно взять таблеток на любой случай жизни. Так и повелось: если у кого-нибудь что-то случалось, бежали к Гоше, чтобы он чего-нибудь присоветовал. Надо отметить, что профессионализм Гоши рос день ото дня. Под конец первого курса он знал о лекарствах все или почти все. И как у каждого развивающегося индивидуума, в какой-то момент у него произошел переход из количества в качество. На втором курсе он пришел к выводу, что все таблетки – это химия, химия – это отрава, а потому он сгреб всю свою коллекцию в мусорное ведро и начал не менее успешно лечиться гомеопатией. Но ситуация в принципе не поменялась. Весь курс также перешел на гомеопатию. И все так же ходили к Гоше за гомеопатическими шариками. Однажды у моей партнерши по спектаклю заболело горло. Заболело так, что исчез голос. Представляешь, три часа до спектакля, а у нее нет голоса. Она расстроилась, плачет, шепчет извинения. Нужно как-то решать вопрос. Я ей говорю, мол, не волнуйся, есть надежное средство, через три часа будешь снова в форме и с голосом. Прибегаю к Гоше. Гоша, говорю, надо помочь! Спасти человека! Дай что-нибудь от горла. Надо, чтобы через два часа у человека голос появился. А Гоша и говорит, типа, ну, не знаю, вряд ли чем-то могу помочь, лекарств у меня нет, ты же знаешь, говорит! Я говорю, знаю, знаю, таблеток нет, давай что есть, выручай! Он так помялся и говорит, ну не знаю, говорит, от горла? От горла у меня только «позольва». «Позольва», думаю, никогда ничего подобного не слышал. Ну, думаю, что-нибудь из последних новинок. Гоша, думаю, как всегда на острие фармацевтической мысли. Давай, говорю, ее быстрее, и я побежал. Ну, говорит, конечно, я могу ее тебе показать, а ты уж сам решай, подойдет она тебе или нет! Давай, говорю, только быстрее. Он отошел на пару шагов. Помолчал, подышал, посопел, потом как развернулся, как со страшной гримасой на лице сделал выпад на одну ногу в мою сторону. Припав на ногу, он открыл рот, вывалил длинный язык и с сопением, переходящим в хриплое рычание, шумно выдохнул воздух. В таком виде застыл на какое-то время, как каменный сфинкс. Я в шоке. А он на меня смотрит. «Позольва», думаю, «позольва». И тут вижу: «поза льва». Вот же оно, лекарство, поза льва, в которой он застыл. Ну как? – говорит. Да, думаю, сегодня Гоша мне не поможет. «Позольву» так просто не унесешь. Гошенька, говорю, а как же гомеопатия, ничего не осталось? Все выкинул, говорит, ты же меня знаешь. Человек, говорит, такое самодостаточное устройство, в котором уже все есть. Так зачем все эти химикаты или травы? Надо, говорит, искать внутренние резервы, подпитываясь только энергией. В общем, говорит, йога – лучшее лекарство от всех болезней, и точка. Вот такая история. А партнерше голос спасли какими-то полосканиями, но спектакль все равно запороли. Ну не может больной человек нормально играть. Так ты, Леня, теперь позольвой занимаешься? Ответить я не мог. Мы с Лео катались от смеха. Серега не только мастер рассказывать истории. Он еще и половину истории изобразил в лицах, еще до эффектной «позольвы». Но картинка с дыханием льва или дракона у меня так и стояла перед глазами. А что самое интересное, я вспомнил наши групповые занятия йогой и представил, как все мы смотримся со стороны, когда приблизительно так же дышим на занятиях. – Ага! – простонал я сквозь смех. – Именно «позольвой» я и занимаюсь. Не смогу теперь йогу по-другому называть. Так и прошел вечер. Серега в лицах рассказывал какие-то чумовые истории, одна хлеще другой. Мы с Лео умирали от смеха, успевая вставлять только незначительные комментарии. По домам разъежались поздно, сытые и довольные. Мы с Лео поехали ко мне. Пока я вел машину, Лео беспечно строчила смс и болтала с кем-то по телефону. Она всегда была популярной. Проезжали мимо какого-то казино. Она задумчиво посмотрела на меня и спросила: – А ты когда-нибудь в казино бывал? – Нет. – Я так и знала. А зря! Интересная тема. Захватывает. – А смысл? Ты же знаешь, что все равно проиграешь. Даже если сейчас выиграешь, завтра проиграешь, и больше, чем сегодня. – Так, может быть, сегодня все же выиграешь? А какой адреналин! А если выиграешь, то просто дух захватывает! Ради этого стоит жить, тебе не кажется? – Да! Но только в большинстве случаев люди остаются в минусе. А это уже не так интересно. – Ну почему же? Ты же тратишь деньги в ресторанах, хотя мог бы питаться дома и экономить. – Ну, так это же удовольствие. И опять же общение. – Правильно! Удовольствие и общение. Точно так же и в казино. Ты берешь с собой, к примеру, сто долларов. Ну, кто-то берет пятьсот. Кому сколько не жалко. Идешь в казино и получаешь удовольствие, чуть-чуть щекоча себе нервы, выигрывая или проигрывая. Кстати, там и рестораны есть. А насчет общения? Эмоции людей заставляют раскрываться. А уж зрелище вообще уникальное. Тут и драмы, и комедии, и хеппи-энды. Шоу и театр на любой вкус. И все вживую. Все по-настоящему. Я задумался. Наверное, она в чем-то права. – Да! Конечно, все это звучит хорошо. Только нормальные люди становятся сумасшедшими, спускают состояния, влезают в долги и кончают на помойке, – попытался парировать я. – А те, кто ходит по ресторанам и дегустирует вино, коктейли или виски? Нет ли среди них таких, кто кончает жизнь на помойке, становясь алкоголиками? – Есть, наверное, и такие. Но их, по-моему, гораздо меньше, чем сумасшедших игроков. – Как знать! Так ты боишься, что станешь слегка сумасшедшим? Я снова задумался. И ответил: – Я думаю, что слишком рационален и знаком с теорией игр. Теория вероятности нам хорошо преподавалась еще на втором курсе. И если уж играть в азартные игры, так это в бридж или в преферанс. Там тоже может везти или не везти. Но отличный игрок, даже с плохой картой, может сосчитать шансы и, сыграв аккуратно, обыграть неумелых противников. А орел или решка – это действительно удел сумасшедших. Хотя если идти с твердым желанием потратить деньги – может, это и весело. – Еще как весело! Тебе надо когда-нибудь обязательно сходить. Хотя бы для развития кругозора! – А ты? Ты часто бываешь в казино? – спросил я слегка настороженно. – Да нет! Что ты! Моя мама довольно часто бывает в казино. Ну и меня берет с собой, чтоб не скучно было. – Впервые слышу, чтобы мамы приучали детей к плохому! Или твоя мама казино считает местом для развития кругозора? – Ничего ты не понимаешь, Леня, в колбасных обрезках. Мама у меня – просто мировая! Таких мам еще поискать надо. И вообще, ты мою маму не трожь! А то в глаз схлопочешь. Ну, например, в левый хитрый глаз, – с удовольствием заключила Лео. Я посмотрел на нее. Она меняется в одну секунду. Только что она с умным видом рассуждала и была умелым оппонентом в серьезном споре. А сейчас передо мной ребенок из семьи лесных разбойников, готовый в любой момент к драке или смеху до упада. Я улыбнулся. Все-таки иногда так сильно чувствуется разница в возрасте, ведь еще пару лет назад она училась в школе, а теперь отважно сражается в одиночку с этим миром. – Слушай, Лео. А ты как-то ничего не рассказывала о своих родителях. Кто они у тебя? Ты же с родителями живешь? – Ну да. С родителями. С мамой и папой. – Они у тебя ссорятся? – Иногда. – Наверно, из-за денег. – Угу. – Папа много зарабатывает, и главный вопрос – вопрос распределения? Поэтому и ссорятся? – А вот и не угадал. Мама – папин начальник. И в доме – главная мама. А папу иногда это достает, и он бастует. – Вот прикольно! Ни разу такой ситуации не встречал. Значит, мама ходит по казино, а папа чистит на кухне картошку, моет посуду и полы. Такой – в чепчике и в фартучке. А когда мама под утро приходит из казино слегка подшофе, он закатывает ей забастовки на тему, где она шляется по ночам, по каким мужикам и почему она не выкладывает на стол получку каждое пятое число месяца. Во здорово! А-а-ай, – завопил я, потому что коготки Лео впились мне между ребер. – Пусти! Я же рулю. Ты бы еще кусаться начала. Водителей за рулем не бьют. – Это водителей не бьют. А вреднющих нахалов типа тебя только так и воспитывают, – проурчала Лео. – И вообще, расскажу папе, как ты его чепчиком обзывал, он тебе все колеса попрокалывает. – Не надо папы! Папы не надо! Отпусти ребра, сейчас врежусь куда-нибудь. Будем в больнице на соседних койках щипаться. Фу-ты, господи, полегчало! Она наконец ослабила свою хватку. – А соседние койки – эт-то славненько! Ты куда меня везешь, кстати? – Ко мне! – А ты меня спросил? А ну, разворачивай! Я еду домой к папе и маме. – Ух ты, и я еду домой, – весело заявил я. – Ты едешь куда хочешь, а мне срочно надо к себе домой. Так что разворачивай свою колымагу! – За «колымагу» ты мне ответишь, и за больные ребра тоже. Только сейчас доедем, и я с тобой разберусь, – попробовал я пошутить. – Ничего ты со мной не разберешься, останови, я выйду. Останови, я сказала! Я припарковался на обочине. – Лео! Ну, извини. Ты чего? Я попытался ее обнять, но она легко выскользнула и из объятий, и из машины, перебежала на другую сторону улицы, подняла руку, остановила первую попавшуюся машину и была такова. Я врезал руками по рулю так, что в ответ чуть не вылетела подушка безопасности, нажал на газ, будто хотел утопить педаль в полу, и с визгом рванул с места в противоположную от Лео сторону. Ну не бегаю я за юбками. И вообще, похоже, пора с Лео прощаться, а то стану, как ее папа, в чепчике и передничке. Подлетев на машине к дому, я затормозил, подняв пыль в воздух. Подождав когда пыльное облако осядет, вышел из машины, посмотрел с тоской на свой дом. Домой не хотелось. Там тихо, спокойно и одиноко. «Леня! Сибарит ты или не сибарит? – спросил я самого себя. – Сегодня, похоже, не сибарит, – ответил я сам себе. – Так и на собственную свадьбу можно угодить, – подумал я. – Надо срочно позвонить какой-нибудь старинной закадычной подруге и пригласить ее на кружечку шампанского. Только будет ли от этого лучше? Не факт. Никогда не понимал девушек. Зачем же так обижаться и реагировать? Ну, неудачно нафантазировал, но что же ее так задело? Что-то в ее семье остается для меня загадкой. Но что? В любом случае это не тема для шуток. И надо было быть поаккуратнее с приколами. А то так жестко – чепчик…» С этими мыслями я полез в багажник за спортивной сумкой. И тут же увидел ее сумочку, которую перед тем, как зайти в «Пропаганду», она бросила мне в багажник. «Интересно, а у нее деньги есть, чтобы расплатиться с таксистом?» – подумал я про себя. Но что-то мне подсказывало, что она как-нибудь разберется с ситуацией. В конце концов. у нее есть телефон, с которым она никогда не расстается, и безумное количество друзей и подруг, с которыми она всегда болтает по этому самому телефону. Опять же, она всегда может позвонить мне. «Итак, есть повод подождать ее дома», – уговорил я сам себя зайти домой. Взяв обе сумки – и спортивную и ее, я поднялся к себе, зажег во всех комнатах свет, включил плазму в гостиной. По телевизору, как всегда в ночное время, показывали убийства, насилие, хронику дорожно-транспортных происшествий, отчет об аферах, вымогательствах и о жестокой доле заключенных. По Euronews была хроника из сектора Газа, затем очередные похищения людей в Ираке. По BBC можно было посмотреть на землетрясения и какие-то еще стихийные бедствия. Переключив на канал «Спорт», я увидел отменное мордобитие, называемое спортом. И венчала всю эту красоту сплошная реклама пива. Это уже по всем каналам одновременно. «Лучше бы сплошное порно после двенадцати ночи показывали. Может быть, демографический вопрос бы решили. И никаких двести пятьдесят тысяч рублей за второго новорожденного в семье платить бы не пришлось», – подумал я вяло. Действительно, после просмотра нашего телевидения не только образовывать семью и рожать детей, но и жить не хочется. А насчет денег создается впечатление, что эти рубли за второго ребенка все равно до дома не донести, потому что по дороге попадешь или под машину, или под нож пьяного пивного алкоголика, которому сегодня не удалось получить взятку. Вообще, мне кажется, что такое телевидение – исключительно для нашего широкого бедного слоя населения. Людям показывают, что, несмотря на то, что они должны экономить на еде, чтобы было на что купить одежду и дать хоть какое-нибудь образование детям, у них все хорошо, потому что они сидят дома в тепле, а кто-то гибнет там, на улице, или попал под цунами, выехав из страны. И так как кому-то значительно хуже, относительно них нам всем здесь хорошо. А потому народ не задумывается над тем, что наша страна потенциально – богатейшая страна в мире, что у нас порядка 45% всех мировых запасов газа, приблизительно такие же безумные цифры по нефти и прочим полезным ископаемым. Никто не спрашивает, почему он не чувствует себя от рождения как какой-нибудь шейх, а получает от государства либо шестьсот рублей, либо двести пятьдесят тысяч, если ему круто повезло, и он оказался в семье ровно вторым ребенком. Мои друзья – успешные люди и оптимисты по жизни – давно не смотрят телевизор, а новости получают из Интернета. Думаю, что не смотреть телевизор и быть оптимистом все-таки связано в наши дни. Покопавшись в DVD-дисках, я нашел старый фильм Чарли Чаплина и с удовольствием переключил плазму на просмотр кино. У Чаплина нехитрый юмор, но такие глубокие мысли, если всматриваться в суть. Фильм сопровождала фортепианная музыка. Мне пришла в голову мысль. Я отключил звук музыкального сопровождения, поднял крышку домашнего фортепиано, продолжил смотреть фильм, заменив невидимого тапера. Наверное, я был худшим тапером Чарли Чаплина, но пара грустных тем мне очень удались, и я остался доволен собой. Мой взгляд периодически упирался в сумочку Лео. А вдруг там что-нибудь важное, которое ей срочно необходимо, а она не помнит, где ее сумочка. Подобным методом я, видимо, хотел оправдать собственное любопытство. Никогда не лезу в чужие вещи, но тут хотелось знать чуть больше о своей подруге. «Зная ее лучше, я смогу обходить подводные камни в общении», – подумал я и потянулся руками к ее сумке. Чувствуя себя как последний подлец, я все же открыл сумочку и рассмотрел содержимое. Помимо стандартного женского набора – зеркальца, пилочки, помады и кучи другой косметики я нашел несколько интересных вещей: баллончик с нервно-паралитическим газом, мода на которые давно прошла, пара презервативов и бумажник. Открыв бумажник, я обнаружил паспорт, немного денег, многократный талончик на метро и штук пять дисконтных пластиковых карт различных казино. При этом кредитных банковских карт не было и в помине. «Чудненько! – подумал я и взялся за паспорт, – надеюсь, Лео, вы хотя бы совершеннолетняя. Ага, двадцать два года, Клеопатра Львовна Афонская. Проживаете в городе Волгограде, там-то, там-то, московской прописки нет и вкладыша о временной регистрации тоже. Лео! Да плевать мне на твою прописку. Но зачем же лгать, что москвичка?!» 20. Два дня спустя Лео приехала ко мне за бумажником, грустная и измученная, и осталась у меня на несколько дней. Посвежела, порозовела и взяла с меня обещание вырваться с работы и поехать куда-нибудь отдохнуть. Идея была ее, поэтому она занималась организацией тура. Вечерами убаюкивала меня рассказами, куда мы едем, какой там красивый отель, что-то говорила об организации экскурсий. Я слушал вполуха, потому что думал о том, как бы мне так уехать, чтобы проблем с бизнесом не случилось. Лео умудрилась меня уговорить на двухнедельный тур. Как ей это удалось, я до сих пор не понимаю. Одно дело вести расслабленный образ жизни в Москве, ежедневно контролируя основных сотрудников. Такое реально, потому что в крайнем случае легко среагировать на любой кризис в течение нескольких часов. Другое дело уехать из страны. Обычно я отдыхаю в год не больше недели. А тут две и сразу! Я тешил себя мыслью о том, что обдумаю на отдыхе планы развития и, может быть, подсмотрю в Европе новые тенденции и идеи. Ни для кого не секрет, что почти все новые направления в бизнесе заимствуются нами из Европы или из Штатов. В торговле это, например, огромные по площади гипермаркеты. На телевидении – это реалити-шоу и современные сериалы. В ресторанном бизнесе – это фаст-фуды, DJ-кафе и винотеки. В то время как Лео тратила подозрительно много денег на подготовку к поездке, я прописывал новую систему удаленного управления бизнесом. Лететь решили в Барселону на пару дней, потом в Lloret de Mar, веселый городок на побережье Costa Brava. В Барсе у меня друзья, веселые тусовщики, русские, покинувшие страну лет десять назад. А в Lloret de Mar Лео нашла замечательный отель «Roger de Flor», в котором можно позавтракать, наслаждаясь видом на всю бухту и наблюдая с высоты птичьего полета за тем, как на пляж неспешно выходят первые отдыхающие. Лео в традиционном для нее стиле то появлялась, то уезжала обратно к родителям на Щелковку, много болтала по телефону. Оставаясь ночевать у меня, обязательно сообщала домой, что она осталась у одной из многочисленных подруг. Часто упоминала в разговоре своего богатенького мюнхенского дядюшку, который, как я понял, живет то в России, то в Германии, ведя бизнес и там и там. – Ты знаешь, – говорила она, изящно склонив голову и заглядывая мне в глаза снизу вверх, – у меня нет секретов от дяди. Родители обо мне не все знают, а он – все. Но даже ему я не все рассказываю. Ну, вот я ему сказала, что тебе двадцать пять, а не тридцать. Потому что ему бы, наверное, не понравилось, что я встречаюсь с мужчиной много старше меня. Я пропускал такой бред мимо ушей. Мне было не очень важно, что там думает какой-то дядя о нас и наших отношениях. Знакомиться с ним я все равно не собирался. А то, что меня называют двадцатипятилетним молодым человеком, мне даже льстило. Главное – чтобы семидесятилетним старпером не называли, остальное ерунда. 21. Прошло пару недель, и вот мы во Внуково. Лео при входе в аэропорт стала бледно-зеленого цвета и начала прихрамывать. – Ты это чего? – недоуменно спросил я. Чтобы она ответила, мне пришлось ее слегка потрясти за плечо. – Знаешь? Я боюсь летать. Мне страшно. Меня это даже слегка развеселило. Моя отважная, слегка кровожадная подруга боится летать самолетами. – Они падают! Они постоянно падают. Я думала, что не боюсь, но я боюсь. – Не бойся, я знаю отличное проверенное средство. Мы его применим, и все будет хорошо. – Правда-правда? – Однозначно, мой друг, од-но-знач-но! – Леня! А что за метод? – Лео слегка порозовела. – Отличный метод! Сейчас зарегистрируемся на рейс и приступим к исполнению. – Нет! Ну, ты сейчас скажи. – Не спеши… Мы зарегистрировались. Прошли таможенный контроль. Купили в дьюти фри коньяк. Лео нашла себе какой-то парфюм. Потом зашли в бар, я заказал ей и себе кофе американо и пирожное. Затем, отпив наполовину кофе, я долил в чашку коньяка до краев. Пододвигая к ней кружечку, я спросил: – Лео, с сердцем у тебя все в порядке? – Было в порядке, – пролепетала Лео, вперив взгляд в кружку. – Это мне? Я не буду. – Будешь, будешь… Лететь спокойно хочешь? – Лео кивнула. – Вот и пей. – Это и есть метод? – догадалась Лео. – Нет, это только часть. – А! Ну, понятно! А потом ты вольешь в меня еще часть метода, а потом еще часть, до тех пор, пока я не превращусь в бесчувственное бревно. И ты сдашь меня в багажный отсек как негабаритный груз, ну… как лыжи сдают. – Ну, не совсем так, конечно. Но часть идеи ты уловила. Только применение в качестве лыж – это уже слишком. Я же не специалист по поленьям, как Папа Карло. – Будешь им, если вольешь в себя и в меня еще столько же! – Ну, Папа Карло, так Папа Карло. Мы выпили кофе с коньяком, точнее, коньяк с кофе. Розовая, как пантера из одноименного фильма, с легким блеском в глазах, Лео потянулась к бутылке коньяка за добавкой. – Нельзя! – твердо, но с улыбкой сказал я. – Ждем минимум сорок минут. – Но почему? Мне так… полегчало. – Лео, как большая опасная кошка, прильнула к моему плечу. Я чувствовал ее дыхание у себя на шее в районе сонной артерии, и от этого становилось тревожно и приятно одновременно. – Нельзя, потому что иначе может стать дурно. А если после первых восьмидесяти граммов хорошего крепкого алкоголя сделать паузу хотя бы в сорок минут, то после можно пить все что угодно любой градусности и даже вперемешку. И без последствий для желудка. Организм, отреагировав на первый алкогольный удар, вырабатывает убойную порцию ферментов для обработки любых последующих возлияний. Так что сиди и жди. – Ну! Ты умный у меня такой! А я вот деревенею… То есть… Ты хочешь сказать, что мы напьемся в стельку и это твой метод. И это, конечно, самый новый метод и ты его придумал? – Лео, во-первых, это не все, а во-вторых, какая разница, кто что придумал, главное – как что действует, правда? – Правда-правда, я просто тоже хотела приобщиться к лику «святых» и сказать тебе, что тоже собиралась напиться. – Ну хорошо, Лео, давай считать, что это полностью твоя идея, – с достоинством произнес я. – От имени гуманитарного сообщества дарую тебе шнобелевскую премию в виде вот этого пирожного. С этими словами, не вставая со стула, я с поклоном пододвинул к ней ближе десерт. Мы с наслаждением слопали пирожные, обильно пропитанные чем-то алкогольным. Облизываясь, Лео пододвинулась еще ближе и заговорщицки прошептала мне на ухо: – Вторая часть плана. Хочу знать вторую часть плана, сейчас… – горячо и твердо прошептала она. – Хорошо, – сказал я в ответ, повернулся к ней, посмотрел в искрящиеся зеленые глаза и прошептал ей на ухо вторую часть рецепта. – У-у-уррр, – только и произнесла Лео. – А может, и поможет… – с улыбкой добавила она. Когда поднимались на борт, Лео держалась за мою руку, но уже не была бледно-зеленого цвета, видимо, метод брал свое. Мы уселись на наши места. До взлета оставалось минут пятнадцать. – Пора, – сказал я, доставая бутылку коньяка. – Или виски? – Как скажешь, главное в др-р-ругом… – проурчала Лео. – Тогда коньяк, – сказал я, наливая грамм по сто, – пей. – Что, залпом? – спросила Лео, круглыми глазами смотря на стаканчики. – Я так не могу. – Ну что ты! Такой драгоценный напиток, и залпом? – Я поморщился. – Мои графские корни никогда мне не позволят даже подумать так плохо. Нет, пьем, наоборот, мелкими глоточками. Каждый глоточек надо покатать на язычке и, если есть силы, подержать под язычком. Так можно достигнуть максимального эффекта небольшой порцией. – Ничего себе небольшая порция! – только и произнесла Лео. Мы неспешно погружались в теплое опьянение. Допили. Я посмотрел на Лео – клиент был тепленький. Ей подливать не стал. Себе добавил еще капельку. Потом еще. Стало совсем тепло. – Пора! – скомандовал я. Мы накрылись до пояса одним одеялом. Лео расслабилась, почти разлеглась в кресле, одной рукой ухватившись за мою руку. Свободной рукой она раскрыла какой-то модный журнал и сделала вид, что рассматривает картинки. Мы спрятали наши сцепленные руки под одеялом. Я провел рукой по внутренней поверхности ее бедра. Сначала по направлению к колену, а потом обратно, до упора, поднимая ее юбку. Моя рука осталась на внутренней поверхности бедра. Рука Лео схватила мою руку и нетерпеливым движением разместила поверх трусиков, под которыми чувствовалось что-то нежное и податливое. Я мягко погладил ее пальцами. Она слегка выгнулась в кресле. По телу пробежала легкая волна. Она слегка закусила нижнюю губку. Глаза слегка затуманились. Дыхание стало чуть прерывестее. Она потянулась ко мне, поцеловала в щеку, отпустила мою руку, плавно переместила ее под одеялом, положив мне на бедро. Мне тоже стало намного приятнее. – А это действительно, метод – сказала она, и мы полетели… 22. В четырех часах лета от Москвы совершенно другая жизнь. Море и пальмы, люди болтают преимущественно не на русском, хотя русскую речь слышишь почти постоянно. Но даже русские в Барселоне становятся как-то повежливее, на автострадах превышают скорость не на пятьдесят-шестьдесят километров, а всего лишь на двадцать-тридцать, не ездят по встречке, не лезут по обочине, не давят пешеходов, обкладывая задавленных трехэтажным матом, не проезжают на красный свет и платят за парковку. В общем, русские, попав в Барселону, становятся весьма цивилизованными и приличными людьми. Есть предложение переименовать Москву в Барселону, может, поможет? Но нетрезвыми все-таки ездят. Ну как же, ведь на отдыхе. А расслабиться… Мы с Лео получили свои чемоданы, и следующим нашим пунктом было взять в прокате машину. Я понимал, что, несмотря на два часа сна, я слегка помят, а в голове у меня шумит небольшое похмелье. Надо было освежиться. Лео же была розовощекой, терлась о мое плечо и предлагала веселые пошлости. Основной ее идеей было зайти в одну кабинку в туалете прямо в аэропорту. «А дальше уже решим, что делать», – загадочно шепнула она мне на ухо. Мы были около входа в женский и мужской туалеты. Я хотел вежливо от нее отделаться, попросив покараулить чемоданы, пока я освежусь. – Ну, посмотри, ни в мужском, ни в женском никого нет. Давай быстренько займем одну кабинку. Ну, Ленечка, – шептала она мне на ухо, – а вещи никто не возьмет, главное документы взять с собой. – Ага, документы нам как раз понадобятся, когда понадобится объяснять полицейским, чем мы там занимались. – Как это чем, я тебе оказывала помощь, потому что тебе было плохо. – Нет, Лео! Это в Москве всегда можно решить вопрос, даже с милицией. А здесь я не знаю толком ни законов, ни как нужно договариваться с этими «законами». – Ну, ладно, хотя… жаль! Поцелуй меня, пожж-жалуйста, а? Она посмотрела на меня так жалобно-жалобно снизу вверх из-под пушистых ресниц, что не пожалеть ее было невозможно. Я потянулся к ней, дотронулся губами до ее губ и согнулся пополам от резкой боли в солнечном сплетении. С удивлением, не понимая, кто так подло посмел меня ударить, я держался за живот. Оглядываясь, я искал потенциального противника и не мог найти оного. Сквозь шум в ушах я услышал Лео: – Ой! Леня, тебе плохо? Ну, ничего, ничего, сейчас зайдем в туалет, и тебе сразу станет легче, – причитала она надо мной, волоча меня в мужской туалет. – Сейчас, сейчас, маленький, сейчас! – Она засунула меня в кабинку, зашла вместе со мной и изнутри заперла дверь. – Ну, вот мы и дома. Ну, показывай быстрее, что там у тебя случилось. Она быстро задрала и мою, и свою майки, прижалась к моему животу грудью и жадно впилась в мои губы своими губами и зубами. Мне действительно стало легче, теплее, дыхание стало прерывистым, и остальной мир ушел куда-то на дальний план. Мы все делали быстро и молча. Лео, чтобы не кричать, не прекращала целоваться. Когда мы выбрались из мужского туалета, слегка растрепанные, два негра, увидев нас выходящими из одной кабинки, вжались всем телом в писсуары, повернув тем не менее головы с выпученными восторженными глазами почти на сто восемьдесят градусов, чтобы получше рассмотреть такое зрелище. Улыбающаяся Лео помахала им ручкой. Они оба издали звуки, похожие на нечто среднее между «м-мны-ыы» и «к-гу-уу». Выйдя, мы нашли вещи там, где их побросали. – Лео! Ты все-таки совершенно ненормальная. – Да! Я такая! А ты, скучный хмырь, Леня. Незя-а-а, незя-а-а, заладил, как воспитанный пионер. Ты, наверное, в школе был отличником, всегда делал уроки и мечтал вступить комсомол? Так? А еще приходил домой всегда до девяти вечера, потому что позже по улицам ходят хулиганы и бьют отличников, да? – Ну, отличником был, а в остальном было несколько по-другому. Я чуть-чуть занимался самбо вместе со всеми будущими хулиганами нашего двора, поэтому все они были моими корешами. – Ну, ладно, ладно. На чем будем кататься? Надеюсь, мы будем нарушать правила? – А как же! Мы же русские. Пойдем угоним машину у Hertz. – А они не обидятся? – Да нет. Они уже и ключи подготовили. Единственное дело, которое в процессе подготовки поездки я сделал самостоятельно без помощи Лео, – это аренда автомобиля. Дело в том, что женщины обычно заказывают машину как что-нибудь красивое, как еще один аксессуар к платью или к макияжу. Женщина ни за что не закажет автомобиль, в котором она будет плохо смотреться. Мужчины выбирают автомобиль для того, чтобы на нем ездить. На побережье рядом с Барселоной – отличные горные серпантины, по которым погонять ночью – истинное удовольствие. Соответственно, нужна машина небольшая, быстрая, юркая, хорошо держащаяся на крутых поворотах плюс отличные разгонные характеристики. Конечно, летом хочется, чтобы это был еще и кабриолет, но для меня это было менее важно. Лучший автомобиль для таких дорог – это «Порше-911», но на две недели в аренду – это безумие даже для простых смертных с Рублевки. У меня, правда, есть один знакомый, у которого зарплата, как он сам говорит, «уголок в месяц плюс бонус», то есть двести пятьдесят тысяч долларов в месяц плюс ежегодный бонус. Так он тоже в аренду «Порше» не берет, потому что он его просто купил и поставил в гараже своей загородной испанской резиденции. В общем, от «Порше» я отказался без обсуждения. Из относительно разумных вариантов на рассмотрении оказалось только четыре: «Пежо206сс» купе-кабриолет; «Пежо-307сс» – то же самое, только побольше; мини Купер кабриолет и единичка БМВ. Все четыре – достойны внимания. Лео, естественно, была за любой «Пежо». Но что «Пежо» по динамике и управляемости по сравнению с БМВ? «Мини», в общем-то, тот же БМВ, но вопрос в сторону единички разрешился сам собой из-за отсутствия «Мини» в наличии у прокатной конторы. Итак, нас ждал маленький БМВ, единичка с двухлитровым турбодизелем на ручке. Сумасшедший агрегат. Я сначала не мог понять, почему в требовании на право управления стояло «возраст не менее двадцати восьми лет». Поездив – понял. Единичка – настоящий БМВ с сумасшедшей динамикой, чуть коротковатыми передачами, с обманчивым восприятием реальности за бортом из-за эффекта отсутствия скорости. А еще при вождении этого авто складывается уверенность, что море по колено и что он впишется в любой поворот, хотя можно вписаться и в отвесную стену. 23. Первые два дня были похожи один на другой как две капли воды. Мы радовались солнцу как сумасшедшие. Утром завтракали и вылетали из отеля в сторону ближайшего пляжа. Проносились по серпантину с открытыми окнами и громко включенной клубной музыкой мимо медленно движущихся в своих машинах европейцев. На пляже валялись на песке, плавали, загорали. Что бы мы ни делали, мы пытались делать это, держась за руки или касаясь друг друга телами. Мне казалось иногда, что это сон, сладкий сон. Мне нужны были ежеминутные подтверждения реальности происходящего постоянными касаниями, сплетениями рук и ног. Накупавшись, мы ехали в какой-нибудь ресторанчик поедать морских гадов и рыбу, упиваясь белым вином, что-нибудь типа «Torres Vina Sol». Потом возвращались в отель поваляться в постели во время полуденной жары. Пьяно и нежно любили друг друга. Затем лежали под белыми простынями. Я гладил ее длинные пушистые волосы, зарывался в них лицом, пытаясь вдыхать сквозь них теплый, насыщенный солью воздух. Отдохнув, часов в пять вечера, мы выдвигались в какой-нибудь ближайший город за новыми впечатлениями. В первый день поехали в Platya d’Aro, во второй – в Жирону и в Фигейрес. Ужинали там же. Возвращаясь ночью, устраивались на балконе, вдвоем на одном большом мягком кресле. Разливали по бокалам вино. Смотрели на подсвеченный замок на берегу моря, на серебристые барашки, бегущие по волнам. Мечтали, о чем-то болтали. Особенно запомнилась первая поездка в Platya d’Aro. Дорога туда из Lloret de Mar ведет через Tosa de Mar вдоль берега моря. И это один большой вечный серпантин. Дорога то ныряет вниз, цепляясь за скалы и нависая над пропастью, то выстреливает вверх, ближе к небу, паря над морем. И так продолжается эта немыслимая качка. Вниз, внутрь скалы, вверх к небу и солнцу, на вершине разворот, и все повторяется заново. От Йорета до Тосы дорога чуть более пологая и широкая, поэтому ехать можно побыстрее, на отдельных участках разгоняясь до ста сорока километров. А вот от Тосы такое впечатление, что ты вступаешь на тоненький подвесной мостик над пропастью. Одно неверное движение – и выброс адреналина в кровь станет последним событием в жизни. Дорога от Тосы представляет собой один сплошной серпантин без обочин. Есть только две полосы для автомобилей, причем даже два джипа здесь разъезжаются с трудом, едва не касаясь друг друга зеркалами. Обочины нет совсем. Вместо сплошной справа от автомобиля либо отвесная скала, либо легкое заграждение обрыва. Через каждые три километра устроены смотровые площадки. Остановиться на трассе, кроме как на этих смотровых площадках, не перекрывая движения, нет никакой возможности. И разогнаться можно успеть только до восьмидесяти километров, и то на редких участках. А так только начинаешь ускоряться – тут же нужно тормозить. Днем на серпантине выстраиваются длинные кавалькады, возглавляют которые самые медленные. Они едут обычно километров тридцать в час. Обогнать на таком серпантине практически нереально. Поэтому народ выстаивается в длинные очереди и делает вид, что никуда не спешит. Ночью другое дело. Машин почти нет. Когда едешь в абсолютной темноте, то в какой-то момент перестаешь понимать, едешь ты вверх или вниз. Фары бегло высвечивают непонятные куски скал, причудливые тени которых сплетаются в немыслимый калейдоскоп. Чем больше скорость, тем быстрее бежит перед глазами чехарда теней. В какой-то момент начинаешь себя чувствовать как белка в колесе, потому что серый калейдоскоп завораживает и влечет к себе. Хочется дотронуться до него, окунуться в черно-белую гиблую круговерть. И только усилием воли контролируешь свои цепкие движения, четкие переключения скоростей и уверенные повороты руля. Фары приходится включать в режим дальнего света. Самая большая хитрость – это правильно резать углы, то выскакивая на встречную полосу, то вжимаясь в свою. Внезапное появление встречной машины из-за поворота ночью легко предусмотреть из-за отблеска фар на бордюре дороги или по бликам на отвесной стене. Увидел, что не только ты светишь на дорогу, и сразу понятно, что сейчас из-за поворота выскочит на тебя встречная машина. Значит, срочно по тормозам и обратно на свою полосу. Днем, даже на пустой дороге, приходится постоянно держаться своей полосы, потому что появление встречки не предугадаешь. Поэтому экстремальные скорости с визгом резины, с запахом горящих колодок и трансмиссии возможны только ночью. Ночь – время для адреналинщиков и самоубийц. Туда мы ехали, изучая местность, время от времени останавливаясь, чтобы пообниматься на краю какой-нибудь отвесной скалы с умопомрачительным видом вниз, на море, бьющееся о скалы. Ехали медленно, запоминая повороты. Иногда отпускали впереди идущую кавалькаду метров на двести, чтобы в один миг снова догнать, опробовав свои силы на пройденном остром повороте. Лео вжималась в сиденье, вцепляясь в края когтиками. Глаза ее начинали лихорадочно блестеть после каждого с визгом пройденного участка. Очередной раз, догнав толпу впереди ползущих, она лезла ко мне целоваться, нарочито загораживая мне дорогу, норовив поцеловать в губы. Не могу сказать, что это было неприятно, потому что меня тоже слегка потряхивало от адреналина. А обратно я включил диск Дэвида Гетто и просто утапливал педаль газа глубже и глубже, проходя каждый поворот все острее и острее, все четче и четче. Постепенно переключения скоростей стали почти постоянным нескончаемым движением. Правая рука, коснувшись руля, возвращалась на рукоятку коробки передач, и, быстро подоткнув нужную скорость, возвращалась назад. И снова резкое торможение или короткий разгон. Лео просто сжалась в тугой комок на своем сиденье. Ее руки мертвой хваткой вцепились в сиденье. Мне некогда было на нее смотреть, но иногда, поймав небольшой прямой участок, я на долю секунды поворачивал голову направо, чтобы оценить состояние моего штурмана. Минут через десять штурман был еле жив. Лео сидела побледневшая, закрыв глаза, напоминая пластиковый манекен из какого-нибудь бутика. Но такой манекен я бы купил. Носик торчал завораживающе. Пухлые губки чуть поджаты. Уф! – Лео! – позвал я. – Ты как? – Страшно! – отозвалась она. – Никогда не думала, что может быть так страшно. 24. Третий день начался необычно. Лео встала раньше меня. Долго шуршала в ванной комнате. Потом появилась, одетая, собранная и готовая к чему-то. – Ну, что будем делать сегодня? – спросила она, как-то нервно закусив верхнюю губку. Я протянул руку, чтобы поймать ее и затащить обратно в постель. Она ловко увернулась и звонко произнесла: – Я пойду завтракать. Догоняй! Через несколько секунд дверь захлопнулась и Лео исчезла. Я хмуро вылез из постели. Не спеша умылся, почистил зубы, побрился, потом вышел на завтрак. Лео сидела одна за столиком, пила кофе и смотрела в окно на волны. Рядом лежал телефон. Лео ни на секунду не расставалась с этим раздражителем. Меня удивляло, зачем он ей даже в душе. Обычно люди, приезжая отдыхать, стараются выкинуть из головы все, что связано с Москвой. Но только не Лео… Она даже здесь строчила беспрестанно кому-то смс, то улыбалась, то злилась на кого-то. Наверное, ее бабушкой была радистка Кэт. Ее мама ездила в детской коляске во время полицейских облав в Берлине и пила молоко, насквозь пропитанное адреналином. И вот рядом со мной находится голодная до опасностей современная радистка Кэт со странным именем Клеопатра. Мне казалось, что каждый наш шаг застенографирован и размножен для чтения многочисленным подругам. «У нас банда, и мы общаемся», – любила говорить она. На вопрос, что же у них там за банда, она уклончиво отвечала, что «у них веселая такая банда девочек-припевочек, но мальчикам об этом знать не следует». Я подошел сзади, нежно дотронулся до ее волос, наклонился и поцеловал в щеку. – Что-нибудь случилось? – спросил я. – Нет, просто дурной сон. Очень дурной… – Да ладно! Что ты обращаешь внимание на какой-то там сон? Она молчала. – Ну, не волнуйся. Все будет хорошо, – убежденно произнес я. – Ничего не будет… Мои сны сбываются… – Она вдруг потянулась ко мне, потерлась щекой. – Ты хороший… Мне стало вдруг муторно и нехорошо на душе от этого «ты хороший». Теперь и у меня было ощущение, что ничего доброго уже не будет. – Да что случилось-то все-таки, черт побери? – Я впервые в ее присутствии выразился и повысил голос. – Извини. – Мне приснилось, что я вернулась из Испании, подхожу к нашему дому, а дома нет. И соседние дома какие-то другие, не похожие на прежние. Я спрашиваю, что случилось, где такой-то дом по такой-то улице. А мне говорят, что не было здесь никогда этого дома, что я все путаю. Я звоню по домашнему телефону, а номер не отвечает. Я стою посередине незнакомого мне района. А вокруг ходят незнакомые люди, хмуро оглядывают меня с головы до ног и проходят мимо… – Ну и что? Это ж всего лишь сон. – Может, и сон, только я звоню домой, а номер не отвечает. И мамин мобильный тоже, и папин… – Она повернулась ко мне лицом, в глазах у нее сверкали слезы. У меня внутри все сжалось от чего-то гадкого и нехорошего. Я попытался ее обнять, но она отвернулась. – А теперь еще и деньги на телефоне закончились. Осталось только смс-ки посылать. Но на них приходят отчеты, что доставить их невозможно. – Позвони с моего. Может, у тебя телефон сломался? Только сейчас в номер вернемся и обязательно позвоним. Мы молча позавтракали, пришли в номер. Я достал свой телефон и передал ей. Она вышла на балкон. Позвонила кому-то, что-то спросила. Пришла обратно недовольная и расстроенная чем-то. Помолчала, потом нехотя сказала: – Папа поехал в Калугу к бабушке. Вчера вечером туда же срочно выехала мама. Это мне дядя сказал. Вестей от них пока нет. Дядя тоже не может им дозвониться. – Остается только ждать и надеяться, что все будет хорошо. – Ничего не будет, ничего… – Лео смотрела на меня, и по щекам ее текли слезы. – Леня! Прости меня, что я испортила твой отпуск. – Лео, не болтай ерунды, а то я тоже начинаю нервничать. – Я попробую. Поехали куда-нибудь к морю. Погуляем. Мы поехали по серпантину в сторону Tossa. Свернули вниз на одном из поворотов. Доехали докуда смогли. Вышли из машины. Добрели пешком до моря. Место было скалистое. Дул ветер, и на море были волны. На берегу чувствовалось какое-то оживление. Мы как сомнамбулы подошли ближе и увидели мужчину, лежащего на песке. Двое поддерживали его ноги. Еще двое склонились над ним. Один держал голову, наклоненную набок. Второй делал ему искусственное дыхание. Я попытался отвести Лео в сторону. Но она застыла на месте, завороженно глядя на человека без сознания. Я кое-как выдернул ее из толпы зевак. Приобнял и потащил обратно к машине. – Я тоже хочу вот так. Умереть и стереть всю свою жизнь, все свое прошлое, чтобы не было ничего. И начать все снова. Все снова… Хочу все снова и все по-другому… по-новому… Я так устала, пойдем… Ветер словно отгонял нас от утопленника. Мы шли наверх к машине. А вниз с воем пронеслись полиция, потом амбуланса, потом еще раз полиция. – Все будет хорошо… – только и повторял я, как сломанная игрушка. Мы приехали в отель. Она сказала, что хочет принять душ. Я тупо включил телевизор и смотрел, ничего не видя. Спустя полчаса она выскочила из душа и упала мне на грудь. Ее била мелкая-мелкая дрожь. – Папа… Папа… Попал в аварию. Дядя будет здесь через час, чтобы забрать меня. Я почувствовал, что дрожь передается и мне тоже. Я собрался с силами и спросил: – Что конкретно с папой? – Он разбился на машине и сейчас в больнице. Дядя говорит, что все будет хорошо, но я ему не верю. Я про себя подумал, что действительно зачем забирать Лео, если бы все было хорошо. – Что ж, будем собираться. И давай я поеду с тобой. Лео вытаращила на меня испуганные, наполненные слезами глаза: – Нет, что ты. Родители вообще о тебе ничего не знают. А дядя думает, что ты двадцатипятилетний мальчишка. Только не сейчас, ладно? – Как хочешь… Я молча помог ей собраться. – Тебе что-нибудь нужно от меня с собой в дорогу, может быть, деньги?.. Какая-нибудь другая мелочь? Лео подумала. – Нет. У дяди все есть. Ничего, что я ему дала твой телефон? Он позвонит снизу, как подъедет. – Конечно. Пусть звонит. Мы сели рядом на кровать перед сложенным чемоданом и стали ждать звонка. Через полчаса зазвонил мой телефон, она сказала, что сейчас выйдет. Я вынес ее чемодан до последней ступеньки. Она развернулась и сказала: – Не провожай меня дальше, пожалуйста. Я как-то неловко поцеловал ее в заплаканную щеку. Она развернулась и повезла чемодан. При выходе из отеля ее встретил невысокий коренастый мужчина. Он был ко мне спиной, на вид ему было лет тридцать пять. Она обняла его. Он молча взял чемодан, положил в багажник такси, и они уехали. Так я остался один. Вернулся в номер. Налил себе сразу полстакана виски, вышел на балкон и отпил. Поморщился. Пить не хотелось. Внизу плескались соленые волны, слышался шум прибоя, но все вокруг было как-то пресно. Поздно ночью, когда они, по моим расчетам, должны были уже долететь, я попробовал ей позвонить. Мелодичный голос ответил, что данный вид связи недоступен для абонента. Я разделся и лег спать. Спать не хотелось. Лежал с закрытыми глазами. В голове крутились дурацкие мысли, одна запутаннее другой. Как в кошмарах во время высокой температуры, когда не понимаешь, что происходит и теряется связь между событиями. Встал, оделся, плеснул себе еще виски, взял бокал в руки, не спеша вышел из номера к бару и шезлонгам. Уселся в шезлонг и стал неотрывно смотреть на море. Волны бились о скалы. Они нехотя разгонялись где-то далеко от берега. Потом подходили к скалам, поднимали белый пушистый гребень, словно руку, и били им по скале, разлетаясь на висящие в воздухе капли. Скалы оставались на месте, но волны неутомимо повторяли удары снова и снова. «Такому упорству можно только позавидовать, – невольно подумал я. – Соберись, тряпка!» Зачем даются нам испытания? Чтобы достойно их преодолевать. Лео сейчас гораздо сложнее. Надо быть в форме. Силы могут еще понадобиться. Я отодвинул от себя стакан, вернулся обратно в номер. Уселся на коврик около кровати, скрестив ноги. Выпрямил спину. Сложил руки перед собой. Начал глубоко дышать, как на тренировке по йоге. Потянулся. Потом еще. Подышал еще. После пятнадцати минут глубокого дыхания и всевозможных потягушек стало намного спокойнее. Умиротворение пришло незаметно. Я потихоньку перебрался в постель и уснул. Утром первой мыслью было – поменьше бы таких плохих снов. Но увидев нетронутую соседнюю кровать, понял, что, к несчастью, это не сон. Или сон наяву. Медленно собрался с мыслями, побрел на завтрак. Слава богу, аппетит никогда меня не подводил. Надо всегда пытаться действовать обстоятельно. Выпив кофе, я решил позвонить Лео. Почему-то знал, что мне скажут в трубке. Унимая дрожь в руке, набрал номер. Ответом был тот же мелодичный голос, говорящий, что у абонента денег на разговоры нет. Лео по прилете в Москву не восстановила связь? Тогда это уже не Лео. Нет, конечно, возможно, у нее жуткий цейтнот и ей некогда добраться до ближайшей точки оплаты, но позвонить-то мне можно или хотя бы написать по прилете. Я отправил ей смс. Ответа не последовало. К несчастью, у меня в аппарате нет такой опции, как получение уведомления о доставке сообщения. Я покопался в телефоне и нашел там номер ее дяди. «Ох, не нравится мне этот гусь! – подумал я про себя. – Что делать? Попытаюсь ему позвонить». Звонок прошел, но ответил стандартный голос, и как ни странно, по-испански, что, мол, недоступен сейчас абонент. Вот это шоу. То есть неизвестно, как Лео, но дядя еще в Испании. Мысли стали чернеть. Сомнения стали закрадываться в душу. Я отгонял их как мог. А что там с самолетами? Возможно, не было вечернего рейса, и они не полетели с пересадками, а остались ждать до утра. Но зачем тогда уезжать вечером из отеля? Проще было остаться в нашей гостинице. «Ох, не нравится мне этот гусь!» – подумал я еще раз. И тут приходит сообщение от Лео, что она в Москве, что все нормально, и она позвонит мне, как все уладится. «Не верю!» – сказал во мне Станиславский. 25. Мне стало тесно и скучно в любимой Испании. Лео рядом не было. В Москву тоже не хотелось. Я был заряжен находиться подальше от Москвы. Столько сделав для ведения бизнеса на расстоянии, смешно было бы не опробовать этот новый управленческий инструмент. Хотелось каких-нибудь новых острых ощущений, ну, даже если не острых, то хотя бы новых. С такими мыслями я прогуливался по улочкам Lloret de Mar мимо ресторанчиков, на входе в которые на обычных маленьких школьных досках мелом было написано время трансляции матча за бронзу чемпионата мира по футболу между Германией и Португалией. В Испании весело болеть, сидя в таких ресторанчиках, но это уже было. А ведь завтра финал, и еще какой – Франция–Италия. Вот это будет матч! Я живо представил рев трибун, разукрашенные лица болельщиков, живая волна по стадиону. Вот бы оказаться там! Стоп! А почему бы и нет? Перелет в Берлин явно возможен. Виза есть. Шикарная гостиница мне не нужна. Даже если я не смогу найти номер в отеле, всегда есть возможность улететь в Барселону или поспать в любом поезде, идущем в сторону Испании. В крайнем случае можно взять напрокат машину. Итак, транспорт, проживание и виза – вопросы вполне решаемые и частично уже решенные. Остался главный сложный вопрос – билеты на матч. Понятно, что в официальной продаже билетов не было, нет и не будет. Но для среднестатистического русского человека, который когда-то жил в условиях дефицита и для которого формулировка «достать» сродни слову «выжить», добыть билеты на матч – это дополнительная возможность еще раз поностальгировать по старым совковым временам. Я, правда, помню их с трудом и совок считаю пережитком прошлого. Но тем не менее для меня это все равно что вернуться в детство и почувствовать, каково было моим родителям стоять в очередях за колбасой или покупать джинсы на черном рынке. Билеты на футбол я решил отыскать через Интернет. Нашел интернет-кафе, запустил поиск билетов через перекупщиков. Билетов не было. Но зато стала понятна приблизительная цена. Народ официально скупал билеты на финальный матч по цене от ста двадцати до шестисот евро и продавал от четырех двести до семи тысяч. Однако бизнес, невольно позавидовал я. Можно попробовать на месте в Берлине, но оставался риск не попасть на матч. Если билетов в Германии не осталось даже у перекупщиков, значит они давно в Москве. Я позвонил друзьям в Москву и в Питер и попросил узнать, что можно сделать. Половина народу оказалась совершенно не в теме, но один мой приятель, который ездит почти на все матчи «Спартака», позвонил какому-то другому приятелю, который поехал на чемпионат, и оказалось, что один человек из их компании перепил водки за сборную Украины, после этого крепко ударился о что-то металлическое, и бесхозный билет меня ждет в Берлине почти по себестоимости. Правда, ударившийся приятель просил ящик водки для поправки здоровья то ли своего, то ли всей компании. Все-таки водка, как нефть и любое другое горючее, является универсальным ключом для решения всех русских запросов. Я, как заправский везунчик, сел на самолет в Барселоне в воскресенье утром и днем был в Берлине, а вечером на матче. Никогда в жизни до этого я не болел так за какую-нибудь команду. Наша компания была из шести человек. Я никого не знал, но быстро оказался в теме при помощи национального немецкого горючего. Перед матчем мы угасились шнапсом в каком-то маленьком ресторанчике и споили двоих веселых итальянцев, которые, сильно выпив, стали почему-то грустными и скучными. Мне кажется, они так горевали, потому что на матч идти были уже не в состоянии. Мы же в веселом и бодром расположении духа прибыли на матч, правда, я очень приблизительно помню, как и каким транспортом мы туда доехали. Пробравшись на трибуны, мы огляделись и обнаружили, что вокруг нас есть и французские, и итальянские болельщики. Матч еще не начался, но народ уже весело скандировал какие-то слабо понятные лозунги, свистел, дудел и просто колыхался яркой разноцветной массой. У каждого третьего вокруг нас была ярко разукрашенная морда, отчего лицо принимало причудливые и не совсем человеческие формы. Народ на стадионе тоже был под шнапсом, но не настолько тяжело, как мы. Зато сразу было видно, что мы русские. Я критически себя оглядел и понял, что абсолютно не в теме. На мне была зеленая с желтым футбольная майка Brasil с прошлого чемпионата мира, когда бразильцы победили. Но сейчас, когда Бразилия даже не вышла в финал, а весь стадион был в сине-красно-белом цвете, я чувствовал себя последним лузером. Рядом стоял и что-то скандировал итальянец, размахивая перед собой итальянской футболкой, как флагом. Я поглядел ему в глаза мутным трезвеющим взглядом и произнес на ломаном английском, показывая одной рукой на свою бразильскую футболку, а другой на его самодельный флаг, сакраментальную фразу: «Дай! Я за Италию». Он почему-то сразу согласился, видимо, расценил меня как идеальный флагшток. В майке я сразу стал как-то ближе к обществу. Мои новые русские собутыльники тем временем составляли небольшой междусобойчик, скидываясь по сотке евро за ту или иную команду. Меня спросили, за какую команду я собираюсь болеть. Я сказал, что за Италию, они недовольно промычали, что у них с Францией недобор, потому как за Италию уже три человека, а за Францию только два. Тогда я заявил, что болеть – это одно, а делать бизнес на тотализаторе – это другое, шансы у команд приблизительно одинаковые, и я поставлю на Францию, а болеть буду за Италию. Таким образом, если выиграет Франция, то буду при деньгах, а если Италия – то просто заплачу на сотку больше за полученное удовольствие и счастье поболеть за победителя. Когда Зидан забил пенальти, я вместе с двумя нашими, поставившими на Францию, плотоядно улыбался и потирал руки. Итальянец, давший мне майку, какой-то поникший и скукоженный, отодвинулся от меня на полметра, явно зачислив в черный список врагов и предателей нации, подлежащих немедленному тотальному уничтожению. Мне стало его жалко, я пробормотал, что это «just a business» и что наши итальянцы обязательно победят. Судя по его затравленному взгляду, было понятно, что если итальянцы проиграют, то ему скорее всего не жить, он бросится с какого-нибудь берлинского моста или просто умрет от горя, не уходя со стадиона. Я твердо решил больше его не подводить и, если что, проследить, чтобы он не умер, или хотя бы достойно проводить его в скорбный путь. С этого момента я действительно начал болеть за Италию. Мои друзья-собутыльники просто наслаждались игрой, радуясь каждому красивому моменту. А я действительно переживал, сжимаясь в нервный комок, пока мяч летел в сторону итальянских ворот. Меня отпускало, только когда Буффон выбивал его подальше от своей штрафной. Что со мной происходило, когда мяч беспорядочно метался в штрафной французов, вообще описать сложно. Я, наверное, как и все итальянцы на стадионе, пытался силой мысли и воображения затолкать мяч в ворота французов, возмущенно вздыхая и вопя что-то нечленораздельное, если этого не происходило. А это не происходило и не происходило. Мало того, французские атаки были опасными и злыми. Наконец случился этот угловой, когда Матерацци, слегка опершись на Виера, забил. Внутри меня будто взорвали бомбу. Руки от этого взрыва сами взлетели в небо, я нелепо подпрыгнул на месте, вопя «го-о-оо-ол!». Остаток первого тайма был нервозным и томительным. Каждый раз, когда Пирло шел пробивать угловой, все итальянцы на трибунах вскакивали в надежде на еще один гол. И когда после очередного угла Тони попал в перекладину, у меня в голове отчетливо прозвучал этот удар, как будто я был прислонен одним ухом к металлическому каркасу ворот. По окончании первого тайма я чувствовал себя совершенно измученным. Я даже не мог подняться с места и просто опустошенно шарил вокруг себя глазами в поисках воды. Выпитый шнапс тоже давал о себе знать отчетливым сушняком. Мои новые друзья притащили откуда-то бутылочки с ледяной водой. Я жадно поглотил половину содержимого бутылки, смочил руки и лицо и почувствовал себя гораздо лучше. Второй тайм начался из ряда вон плохо. Анри дважды чуть не забил в ворота итальянцев, а когда француза явно сбили в штрафной и должен был быть пенальти, я подумал, что если назначат и французы забьют, то мы с этим перцем, скукоженным итальянцем, на пару бросимся с моста. Но пенальти не назначили и бросаться с моста не пришлось. Я твердо решил, что если встречу когда-нибудь этого судью, обязательно пожму его руку со словами благодарности. Французы, сидящие, точнее – стоящие на два ряда ниже, явно были противоположного мнения. По их жестам было отчетливо видно, что именно они сделают с этим несчастным судьей, когда его случайно встретят на узкой и желательно темной дорожке. А потом был последний удар Зидана. Француз нанес последний в своей футбольной карьере удар головой. И это был удар не по мячу, а в грудь итальянца Матерацци, удар головой в область сердца. Таким ударом можно остановить работу сердца, можно убить. Зидан ударил, и Матерацци лег на газон в одно мгновение, как стоял, так и лег. На долю секунды, пока все, кто сидел, вскакивали, стадион замолк, а потом все итальянцы на трибунах в едином порыве протянули вперед руки, засвистели, загикали, завопили, будто помогая судье обратить внимание на это вопиющее нарушение. Зидан, как загнанный на корриде бык, затравленно вращал головой, понимая, что это конец. Судья поднял красную карточку и завершил его футбольную карьеру. Даже итальянцы на трибунах молчали. Все понимали, что вот он, переломный момент матча, что французам теперь не выиграть. Их птица удачи стукнулась головой о железную итальянскую грудь Матерацци, грязного Матерацци, который успел в первом тайме забить мяч, а во втором – удалить с поля самого Зидана. И герой этого матча не Зидан, у которого не выдержали нервы, хотя спустя пять лет будут помнить Зидана и его поступок, а Матерацци, который дважды за время матча переломил ход игры, превратив победный натиск французов в сплошное горькое разочарование. Матерацци сделал уход Зидана самым запоминающимся событием футбольного года 2006, и Матерацци сделал возможным победу итальянцев в финале чемпионата мира. Да, потом были пенальти. Все волновались, но особых сомнений уже не было, кто-нибудь из французов, тот самый, вместо которого мог бы ударить Зидан, промахнется, и итальянцы победят. И они победили. Я и скукоженный итальянец прыгали на трибунах, пытаясь изобразить сымпровизированный танец счастья. Потом договорились пойти напиться в ближайший паб, отметить, так сказать. Я продул сто евро, но это была самая желанная потеря. Мои русские друзья предлагали посетить какой-то местный бордель с какими-то замечательными мулатками. Но я вежливо отказался, предпочтя трипперу алкогольное отравление. Марко, мой новый приятель, оказывается, был с компанией, просто они все сидели на разных местах. Нас собралось пять человек. Мы куда-то поехали. Мне было все равно, и поэтому я не спрашивал. Приехали в паб. Заказали пива. Начали пить. Оказалось, что один из них по имени Тони был в Москве и пил однажды водку в русском обществе. Пил, потом ничего не помнил и оказался без денег и документов, поэтому считает, что Москва – самый опасный город в мире. Спросил меня, являюсь ли я частью русской мафии. Я сказал, что я не мафия. Он посмотрел на меня еще раз внимательно поверх кружки с пивом и сказал, что у меня очень тяжелый взгляд. Я сказал, что, скорее всего, у всех русских очень тяжелый взгляд и не самое улыбчивое лицо. На что он ответил, что он был в Москве, видел обычных русских и страшных бандитов, разъезжающих на больших черных машинах. Спросил, какого цвета у меня автомобиль. Я сказал, что зеленого. Он немного успокоился, а потом спросил – темно-зеленого? Я подтвердил, что темнозеленого. Он промычал что-то типа «я так и знал» и замолк. Все тоже замолчали. Я посмотрел на них, спокойно улыбнулся и сказал что-то вроде: «О’ кей, ребята, я не на работе, при мне нет оружия, и когда у вас еще представится возможность вот так спокойно попить пива с настоящим русским мафиози?» Они что-то оживленно заговорили на итальянском, потом закивали один другому, и я был принят в братство. Правда, минут пять спустя после очередного глотка пива, один из них робко спросил, приходилось ли мне убивать. Я свирепо, как мог, взглянул на него и заявил, что на отдыхе я не говорю о работе. Он судорожно взглотнул и после этого вообще со мной не заговаривал. Мы обсуждали матч, эпизод за эпизодом, ребята знали поголовно всех игроков, рассказывали о них всякие истории. Все было хорошо, только пиво на меня совсем не действовало. Я спросил у них, не хотят ли они выпить русским студенческим способом. Они спросили как. Я сказал, что это будет клево, и заказал бутылку шнапса, буханку хлеба и нож. Вместо буханки принесли длинный багет, который я умудрился порезать на квадратные кубики размером два на два сантиметра. Затем попросил принести глубокую тарелку. Вылил туда полбутылки шнапса и замочил в нем кубики хлеба. Они смотрели на меня, как на страшного шамана из племени тумба-юмба. Хлеб быстро впитал алкоголь. Тарелка опустела. Я подвинул ее на середину стола и заявил, что мы сейчас будем делать две вещи: учиться пить, как русские студенты, и ругаться, как русские мафиози, потому что одно от другого неотделимо. Им, видимо, очень хотелось почувствовать себя настоящими русскими мафиози. Они согласились. Я их предупредил, чтобы каждый из них, как только не сможет нормально выговаривать слова уже и по-итальянски, тут же прекращал пить. Они заявили, что будут меня учить итальянским ругательствам. Это было феерически. Я объявлял слово на английском языке. Потом многократно повторял это слово по-русски. Они по очереди его произносили, каждый на свой лад. Я загибался от смеха. Потом они ржали надо мной. Потом мы съедали по заряженному шнапсом кубику. Чем дальше, тем смешнее. Шнапс действовал безотказно. Но все продолжали пить. Постепенно всем стало трудно говорить на каких-либо языках. Наш гомерический хохот выдавливал посетителей подальше от нашего столика. Когда простые слова закончились, мы перешли на непереводимые выражения. Я уж не знаю, что я там произносил, от чего они чуть не падали со стульев, но апофеозом моего заявления была просьба повторить фразу «у меня маленький х..». Они с радостью, старательно, громко, на весь ресторан, фактически хором выкрикнули эту фразу. Даже я покраснел, настолько это было сочно и во всеуслышание. А уж как покраснели две русские девушки, которые как раз в этот момент заходили в ресторан. Остолбенев, они заслушали тираду итальянского национального хора, затем прыснули со смеху и, окончательно покраснев, выскочили за дверь. Итальянцы посмотрели на них, потом на меня, спросили, почему они убежали. Я с серьезным видом пояснил, что это очень жестокое ругательство особенно действует на девушек, и только если вы хотите расстаться с женщиной навсегда, можно так выругаться, потому что ни одна серьезная девушка не будет после этого общаться с таким мужчиной. Довольные собой итальянцы закивали головами, и мы съели еще по одному заряженному кубику. 26. С утра внимательно посмотрел на себя в зеркало. Ну почему меня приняли за мафиози? Они настоящих русских бандитов не видели. Ни за что не перепутали бы. Но взгляд у меня действительно суровый. С утра особенно. Кстати, где я? Последнее время я просыпаюсь и долго не могу понять, снились мне какие-то события или были в реальности. Слишком многое происходит. Огромные дозы алкоголя делают свое черное дело, а еще очень часто меняются места обитания. Компьютер в голове не всегда в состоянии сразу распознать окружающую обстановку, если глаза видели это помещение всего один раз, и то в темноте. Это были апартаменты, которые, видимо, арендовали мои новые итальянские друзья. Наверно, в Италии тоже существует студенческий подход в целях экономии. Четверо спали поперек двуспальной кровати, и еще трое спали на полу. Мне, как великому гостю, предоставили раскладное кресло. Ну правильно, вдруг с утра рассержусь и перестреляю всех за неуважение. Однако спасибо. Неплохо бы отплатить чем-нибудь хорошим. Я аккуратно подошел к окну. Апартаменты были на втором этаже. Я без труда рассмотрел номера припаркованных внизу автомобилей и убедился, что я еще в Германии. Неплохо. Скорее всего, это по-прежнему Берлин. Главное, что не Бологое. Я потихоньку выбрался из квартиры, спустился вниз. Прошелся по улице сначала в одну сторону, потом в другую в поисках открытого бара. Через пять минут поиски увенчались успехом. Я нашел маленький полупустой бар. Зашел внутрь. Уселся за стойку и заказал кружечку разливного пива. Бармен сочувственно покивал головой, взглянув на меня, налил, не спрашивая, сразу литровую кружку. «Футбол», – хрипло выдавил я и с наслаждением глотнул пива, а потом покатал холодным бортом кружки по своему горячему лбу. – Француз? – прочувствованно спросил бармен. – Русский, – твердо ответил я. – Пиво в бутылках есть? – Есть. А зачем? Разливное – не вкусное? – Бармен непонимающе уставился на меня. – Друзей дома подлечить! – А! Ну, есть, конечно. Тебе сколько? – Бармен заулыбался. – Десять. – Ого… Спустя десять минут я, гремя бутылками, стучался в двери апартаментов. Заспанный Марко открыл дверь. В приветственном жесте вместо того, чтобы пожать мне руку, он сжал горлышко бутылки и потянул на себя. «Тоже похмеляются», – подумал я про себя. От стука стеклянных бутылок друг о друга как минимум трое из моих новых друзей сразу же открыли глаза и повернули головы в сторону источника звука. Ребята выглядели с утра очень помятыми, но при виде бутылок трое начали улыбаться, а один побежал в уборную. Проявив неожиданную прыть, он прыгал через своих друзей, как раненый сайгак, наклонив голову вперед, тараня невидимыми рогами пространство и зажимая рот рукой. Мне стало грустно взирать на эту картину, потому что было понятно, что все утро, глядя на меня, они будут думать, что именно я – причина их плохого сегодняшнего настроения. Я сослался на то, что меня ждут мои русские друзья, поинтересовался, где мы сейчас находимся, обменялся телефонами с желающими и был таков. Выйдя на улицу, вдохнул всей грудью, повернул направо и зашагал куда глаза глядят. Есть что-то в этом такое, когда ты понимаешь, что тебе сегодня совершенно некуда спешить, тебя здесь никто не ждет и никто не знает. Ты тоже не знаешь этот город и не ожидаешь от него ничего. Просто следуешь туда, куда тебя направляет эта улочка. Если она повернет, то ты поворачиваешь вместе с ней. Самое сложное решить, куда повернуть, если улочка упирается в Т-образный перекресток и невозможно идти вперед, а надо повернуть или направо, или налево. В этот момент ты останавливаешься и смотришь, выискивая что-нибудь интересное слева или справа. Это может быть что угодно. Маленькая кофейня или кондитерская, облезлая кошка или горшок с цветком на балконе четвертого этажа. Главное, чтобы тебе это чем-то понравилось, ну, или хотя бы заинтересовало. И тогда ты поворачиваешь и идешь в эту сторону. У тебя нет обязательств и обещаний. Тебе не надо стараться куда-нибудь успеть. У тебя нет здесь ни дома, ни вещей, ни привязанностей. В этом городе тебе не нужно никуда возвращаться. У тебя нет здесь даже любимого кафе. Каждый новый поворот хранит в себе что-то новое и неизвестное. Если ты устанешь идти, то можно встать посередине улицы, разглядывая какую-нибудь витрину, или сесть за столик кафе и попросить чашечку кофе. Это ощущение свободы и праздности для всегда занятого человека настолько необычно, что вводит в состояние небольшого такого коматоза. Впечатление, как будто наелся грибов и смотришь на окружающие тебя со всех сторон галлюцинации. В общем, если вы с бодуна бредете по незнакомому городу в непонятном направлении, то грибы вам уже не нужны. У вас и так все о’кей. Мы, московские жители, замученные быстрой жизнью, даже приезжая в другую страну, не можем остановить свой вечный бег. Мы берем машину и едем по спланированному маршруту, лезем в горы с целью достичь такой-то вершины, ныряем с аквалангом, чтобы сделать столько-то погружений в таких-то местах, и тому подобное. Мы боимся остановиться, и быть может, не напрасно. Если остановить скачущую во весь опор лошадь и не дать ей хотя бы пройтись, животное погибнет от разрыва сердца. Так и мы во время отпуска только чуть-чуть притормаживаем, боясь умереть от инфаркта. Или даже не от инфаркта, а от боязни остановиться и подумать: что на самом деле все заработанные московской беготней миллионы тебе все равно не взять с собой в могилу; что на самом деле с таким рваным режимом желудок ни к черту и не так много осталось; что вся эта тусовка и гламурная жизнь на фиг не нужна, потому что тебе все равно одиноко; что давно надо обзавестись семьей и, главное, детьми и вкусить радость от приготовленной женой или своими руками пищи; что, наконец, тридцать – это отличный повод выйти на пенсию, став философом и сибаритом. Вот такие мысли тебя могут посетить, если ты прогуливаешься где-нибудь в центре Берлина, когда гостиница и автомобиль ждут тебя в Барселоне. В общем, Берлин – очень опасный вольнодумный город. Надо быть осторожным с незнакомыми европейскими городами. Многие мечтатели там и остаются. А потом их возвращают в Россию, и страны Шенгенской зоны снова становятся для них недоступной мечтой. Проболтавшись по улицам Берлина весь день, я подумал, что надо бы поехать в какой-нибудь другой город, и решил вернуться к этой теме во время плотного ужина по-немецки, в обнимку с кружкой пива, пожирая порцию сосисок вурст. Я зашел в ближайший ресторанчик, уселся на деревянную скамью, схватился за поданную кружку пива и начал медленно поглощать ее содержимое. Выпив половину, я понял, что живот мой надувается и я становлюсь похожим на ближайших моих красноносых соседей, сидящих с такими же кружками и с такими же животами. Сосиски скворчали и брызгали жиром. А еще они были удивительно вкусными. Именно сосиски в моем желудке надоумили меня остаться в Германии еще на денек. Так я выбрал Кельн. Потому что там должны быть сосиски, потому что я там никогда не был и потому что, приехав на вокзал, обнаружил, что это был ближайший готовый к отправке поезд. 27. Кельн меня встретил огромным костелом на привокзальной площади. В отличие от Берлина, голова моя прояснилась, и я стал способен воспринимать окружающие объекты, в смысле, если это костел – то это костел, если дворец – то дворец, а если зоопарк – то зоопарк. Почему я сказал таксисту ехать в зоопарк? Потому что я не знаю другого адреса в Кельне. Хотелось покататься на машине, я сел в такси и назвал первое место, какое только могло прийти в голову. А там слоны, гориллы, единение с природой. Только смотрелся я как растяпа-отец, потерявший своего ребенка и не пытающийся его искать. Вокруг дети с мамашами, а я один – без мамы и без ребенка. Прилег на травку. Лежу и ни о чем не думаю. Благо что в Европе к тебе не подойдут дяденьки с резиновыми дубинками и не попросят невежливым голосом предъявить документы. Быть бомжом в Германии, наверное, не так уж и плохо, если, конечно, у тебя достаточно для этого денег. Я валялся и ни о чем особенном не думал, кроме, как и положено русскому, о смысле жизни. Ну, в смысле, что делать вечером. Решил восполнить дефицит общения в каком-нибудь местном ночном клубе. И где они, эти клубы? Это не вопрос. В интернет-кафе я изучил список местных ночных заведений, по карте увидел, что почти все они находятся на одной из центральных улиц. Ночь пришла, и я в числе других вампиров пришел к дверям ночного клуба. Уже собирался войти внутрь, но тут мое внимание привлек свеженаклеенный листок бумаги на дверях, этакое вот объявление. Надо сказать, что немецкого я не знаю, но читать пытаюсь. Я высматривал знакомые буквы и хотел разглядеть сокрытый в них смысл. Мои тщетные попытки дали таки результат. «Швулен, – прочитал я незнакомое слово, – унд лесбиан». А ниже – что-то типа: «ну и вы – гетеросексуалы – тоже можете войти». И тут слово «швулен» обрело свое яркое назначение. Дверь открылась, и из нее вывались двое обнимающихся молодых парней слегка фривольной наружности. Наткнувшись на меня, они радостно захихикали, закивали, жестом предлагая войти. Видимо, на моем лице был ужас натурала, на честь и достоинство которого уже почти покусились. Они посмотрели на меня, фыркнули и пошли по улице, не переставая обниматься и вилять задними карманами джинсов. «Уф! – подумал я про себя, – кажется, пронесло». Странно, но то, что это голубая дискотека, в Интернете написано не было. «Попробуем другое место! С этим какая-то задница». Надо сказать, что это слово было повсюду. Что называется, «сплошная коричневая масса, и это не шоколад». Я дошел до другого ночного клуба. Там было гораздо интереснее и красочнее. Никаких объявлений мне уже не требовалось. Люди в латексе, цепях, с проколотыми сосками, торчащими наружу поверх одежды, с круглыми дырами в джинсах, сквозь которые белеют ягодицы, мирно курили у входа и негромко беседовали о чем-то своем. Я изобразил заблудившегося аборигена, живущего в соседнем доме, и прошел мимо. Метров через двести увидел шумный бар, из которого звучала громкая музыка. Я подошел поближе и аккуратно заглянул внутрь. Первыми попавшимися на глаза были две девушки обычной наружности. Мне полегчало, но смутные сомнения все равно подсказывали темы для беспокойства. «В наше время ничему нельзя верить», – подумал я про себя. Неспешно вошел в бар, озираясь по сторонам. Вокруг было спокойно. В смысле шумно, но безопасно. Люди громко орали друг другу в уши, чтобы перекричать музыку. Бармены принимали заказы жестами. «Чисто!» – подумал я и заказал «whisky, no ice, no water, double»! Отхватив одним глотком добрую порцию обжигающего старого напитка, я решил присмотреться к соседям по барной стойке. Справа были две приличные девушки, слева – два приличных молодых человека. Я проглотил еще полпорции, допил, заказал еще. Минут через пятнадцать я догнал остальных по градусу. Стало жарко. Мимо бара по улице неспешно прогуливались проколотые соски и дырявые штаны. «Ага! Вот зачем у них дырки в штанах! Проветривают! Тут, похоже, всем жарко!» Я созрел для разговора. Девушки вели себя прилично, в смысле, не как «Тату» перед камерами. Я подбирал первую фразу. Хотелось спросить что-то типа: «Вы это, лесбианки?» Или: «Знаете, я тут… ищу безопасный клуб». Или: «Не знаете, в этом городе есть еще натуралы, или я – последний?» Тут та самая девица, у которой я собирался что-нибудь спросить, глядя мне пристально в глаза, слезла с высокого стула, встала между ног у подруги, просунула свою руку в задний карман ее джинсов и начала нежно целовать подружку в шею, продолжая смотреть мне в глаза и обозначая таким образом свою собственность. «Последний!» – подумал я и, допив второй бокал, тут же попросил третий. Получив следующую порцию, я ощутил дополнительное уплотнение у барной стойки. Меня плавно оттеснили к подружкам, продолжавшим целоваться. Я обернулся и понял страшное. Меня притер улыбающийся усатый гражданин с набриолиненными волосами, одетый в веселенький латексный костюмчик. Он делал вид, что заказывает выпить, но смотрел на меня с масляной улыбкой кота, поймавшего мышь. «И ничего не дам!» – пропел я про себя, начиная отгребать от барной стойки. Усатый слегка посопротивлялся, но уступил дорогу. Уже почти выбравшись, я получил легкий шлепок по заднице. Обернулся и увидел сразу три улыбающиеся физиономии: усатый и обе девицы. «Играем, значит, в угадай мелодию?» – подумал я. Ладно, еще соотношение два к одному. Можно считать, что на две трети это была женщина. А может, и на все сто. «Фигня! – подумал я. – Вот моего приятеля в Тайланде, когда он пытался протиснуться на местной дискотеке к выходу сквозь сплошную кишащую низкорослую массу тайцев, целых две секунды кто-то за член держал. И приятель ничего с этим поделать не мог. Они все одинаковые и голов не подымают. Но ничего, выжил!» «Кажется, что-то случилось!» Может быть, в этом городе эпидемия. А может, это пандемия, осложнение после птичьего гриппа. И это только начало. Завтра будет охвачен Дюссельдорф, Бонн, Амстердам, хотя Амстердам в кумаре. Там страдать уже некому. Значит на юг – Франкфурт на Майне, Штутгарт, Швейцария, Франция, потом Испания. Срочно забрать в Испании вещи и домой, в Москву. Или нет, вещей не брать, проспиртоваться – и в Москву. Что же делать? Главное сейчас – не отпускать бокал и спиртоваться. Выйти из бара я не мог. Недопитый виски меня останавливал. Тем более снаружи то же самое, только темнее. Там уже улыбаться не будут. «Значит, будем бить в морду – в наглую усатую морду!» – Последняя мысль меня чрезвычайно развеселила и успокоила. Или это виски? «Any way…» – подумал я. Обогнув барную стойку, я спокойно уселся на свободный стул, улыбнувшись двум симпатичным педикам. «Если хилый, сразу в гроб, сохранить здоровье чтоб, применяйте, люди, спиртование», – напевал я про себя песенку Высоцкого. Кто-то мягко постучался в мой локоть. Понятно, чего тут ждать. Я медленно развернулся и опешил. Симпатичная девчонка спрашивала жестами, какое на моих часах время. Я показал часы. Она ничего не разобрала на моих «weil» с двумя циферблатами. На одном – московское время, на другом – европейское, но в формате двадцатичетырехчасового времени. Я бы сразу и сам ничего не понял, покажи мне кто-нибудь такие часы. Она что-то спросила на немецком. Я ничего не понял. Сказал ей на английском, что не понимаю, но время полпервого. И тут она на отличном английском, пусть и с легким немецким акцентом, сказала спасибо и поинтересовалась, откуда я? Простые слова: «Из России», – не ввергли ее в шок. – А-а, турист? – протянула она. – Приехал посмотреть на завтрашний Love-парад? – А-а, вот оно что!!! – вслух сказал я, про себя произнеся тройное заклинание трехэтажным матом. – А я, блин, понять не могу, что это вокруг сплошные швулен унд лесбиан? Да нет, я вообще-то случайно на этот праздник попал. Город решил посмотреть. И вот попал! Видели бы вы, как просияло ее лицо. Словно солнышко выглянуло из-за туч. Синие лучики засверкали из-под свисающих на глаза светлых прядей. – Господи! Хоть один нормальный! – задорно произнесла она, показывая на толпу вокруг. – А я, представляешь, совсем забыла, что завтра гей-парад! Приперлась сюда, а тут вот! А еще подруга с приятелем куда-то запропастились, трубки не подымают. Вот. А ты, значит, из самой России? Я Катрин, а ты? Она откинула челку и непринужденно протянула руку. – Привет! Меня – Леонид! – Я мягко пожал ее руку. – Очень рад тебя видеть. А то я как-то здесь не в теме? – Да уж, я тоже! Мы помолчали немного. – Может быть, побудешь немного моим секьюрити? А то я реально за свою безопасность беспокоюсь, – спросил я девушку. Она заливисто засмеялась, откинув назад непослушную челку. – Да уж. Тут для тебя небезопасно. Вон на тебя усатый как смотрит, вон там, в углу бара. Как он тебе? Может, пусть он тебя поохраняет? Он посерьезней будет. – Она весело заглянула мне в глаза. – Не-ет. Он… это… уже поохранял. Я еле целым ушел. – А… То-то он на меня так злобно смотрит. Ревнует, наверно? Ладно… не расстраивайся, меня еще при входе женщина-вамп к себе за столик приглашала. Хочешь, покажу? Вон она, за третьим столиком слева. Как тебе? Мадам лет тридцати пяти кивнула мне из-за столика, продолжая курить сигарету через мундштук. – Ну, как там в России? – продолжала щебетать моя новая знакомая. – Холодно или тепло? Морозы зимой, да? А люди веселые? А ты видел Кремлин? Вопросы так и сыпались. И про Кремль, и про морозы. Я рассказывал как мог. Кельн. Милый город. – Ты надолго здесь? Почему один? А где друзья? А… подружка? – Я в Испании отдыхал. Там стало скучно, оказался в Берлине на финальном матче, а потом с перепоя решил побывать в Кельне. А тут ты. – А… А я из пригорода выбралась потанцевать, а тут одни геи, потому что love-парад, выпить нельзя, потому что руль, и спать негде, потому что подруга куда-то пропала. А тут ты. Это могло случиться и в другом городе. 28. Утро. Хлопнувшая дверь вызвала вспышку молнии в закрытых глазах. Потом последовал раскат грома. И все это в моей голове. «Хочу домой! – подумал я сквозь пелену боли. – Дома у меня голова не болит». Попытался приоткрыть глаза. Плотные шторы на окнах пропускали лишь тонкие острые лучи света по краям. Но даже они прорезали пространство и, проникая в глаза, вызывали жгучую боль. «Господи, что со мной? Где я?» С улицы пробивались писки и визги демонстрации. «Ага! Геи разбушевались», – вспомнил я. Не открывая глаз, я медленно ощупал себя на предмет наличия рук, ног и одежды. Ничего, кроме головы, не болело. Из одежды на мне был только презерватив. – Ну что же. Лучше я, чем меня. Опять же предохранялся. И все-таки где я? Если бы не болела так голова, то я сразу бы вспомнил. Но в таком состоянии мои мысли были заняты мечтами об обезболивающем. Оказалось, что оно у меня есть. Потянувшись к штанам, я обнаружил таблетки. Приоткрыл один глаз и прочитал: «нурофен форте». Закрыл глаз. Разорвал упаковку, проглотил одну таблетку. Отключился. Спустя какое-то время очнулся и открыл глаза. Смотреть можно было без боли, и это несказанно радовало. «Все-таки какой я заботливый. Таблеточки, вот, под рукой», – подумал я. Приличных размеров комната окружала меня безвкусным интерьером. «Зато потолки высокие, – оптимистично отметил я. – А вот как у меня с документами и деньгами?» Этот вопрос заставил меня не только хлопать глазами, но и активно задвигать головой. Документов и денег в пределах видимости не было. Зато я увидел записку на клочке бумаги. «Ты крут, только быстро засыпаешь и стонешь во сне громко. Телефон такой-то. Катрин», – прочитал я. Ну, значит, деньги и документы на месте. Опять же, я в Германии. Тут бояться нужно только русских. Я снова отрубился. Проснулся с чувством голода. «Итак, душ, потом – обед. Или ужин? – подумал я, взглянув в сторону окна. Яркие лучи больше не подсвечивали края штор. – Домой! Хочу домой». Легко сказать, что ты хочешь обратно в Россию, если твои вещи лежат в отеле в ста километрах от Барселоны. Утром я был в Испании. Доехал до отеля. Удивленный метрдотель поинтересовался, все ли у меня хорошо, нет ли каких-либо трудностей, а потом сознался, что они уже хотели подавать в розыск, потому что мои вещи в номере, а сам я бесследно исчез. Я сказал, что хотел съездить на финальный матч туда-обратно за день, но задержался, потому что праздновал победу с итальянцами. Метрдотель был чем-то недоволен. Явно болел за французов. Я улыбнулся самой обезаруживающей улыбкой и направился к себе в номер. Переоделся и пошел к морю. Через пятнадцать минут я уже плавал метрах в пятидесяти от берега, наслаждаясь небольшой волной. Море было ласковым. Я чувствовал, что из меня плавно уходят накопленная усталость и алкогольные токсины. Через полчаса плавания я еле выполз на горячий песок. Вокруг суетились люди, что-то болтая и на понятных и на непонятных языках. Я молчал. Чувствовал себя вне толпы. Я был один и хотел быть один. Если бы сейчас я не выплыл обратно, а навсегда остался там в море, никто из этой толпы даже и не вспомнил бы о моем существовании. И может быть, только метрдотель дня через два все-таки с удовольствием вызвал бы полицию и заявил, что этот подозрительный русский опять куда-то исчез. И я не хотел, чтобы они меня замечали, хотел побыть один. Я доплелся по горячему песку до пляжного коктейльного бара. Огромные коктейли всех цветов радуги, украшенные фруктами и коктейльными зонтиками, стояли на многих столиках, украшая загорелых красавиц и молодых людей. Казалось, что не коктейли окружали людей, а именно люди окружали коктейли. Я тоже заказал себе огромный «текила-санрайз». Его принесли, поставили на столик, и я его окружил. Минут через десять коктейль уже кружился в моих глазах. «Ну вот, снова пьян», – с удовольствием подумал я. Прошло еще пять минут. Мне стало жарко, и я решил окунуться. Море было приятным, и я болтался у самого берега, то шлифуя песок животом, то откатываясь с волной назад в глубину. Рядом со мной итальянцы играли в волейбол, стоя в воде. Я присоединился к ним. Вся задача была в том, чтобы как можно смешнее отбить мяч. Было весело. На берег я выбрался уставшим и голодным. Пообедал в отеле. Подавали суп из дыни со стружками хамона и мороженым. Это было наслаждением. Море, солнце и дыня с хамоном и мороженым. – Хочу домой. Хочу в Москву, – сказал я сам себе вслух. Люди за соседними столиками даже не обернулись. «Не замечают», – подумал я, потому что меня здесь уже нет… 29. Наконец мы вырвались из аэропорта. Доехали до Ленинградского шоссе, и тут я понял: «Все, это Москва». Мы наглухо встали на мосту над Ленинградским шоссе. Водитель вяло бубнил себе что-то под нос, видимо, матерился. Водители «девяток» и прочих национальных автомобилей повылазили на воздух. Дышать даже на улице было нечем. Асфальт был слегка расплавлен. Марево теплого воздуха смешано с выхлопными газами. Люди жадно курили и обсуждали ситуацию. Какое все было родное! Через полчаса добрался до МКАДа. В центр ехать расхотелось. Сказал водителю двигать в сторону Рублевки. Мне показалось, что на «Веранде у Дачи» будет приятнее и в смысле погоды, и по части настроя. Доехали «быстро», всего за час. Утомленный московскими пробками, я почти разлегся на старых «бабушкиных» диванах, покрытых пыльными коврами. Надменный официант лет двадцати с истинно русским каменным выражением лица выслушал мой простенький заказ на какую-то пасту и важно удалился, сверкая штопанными по последней моде джинсами. Через пару столиков от меня четверо серьезных сорокалетних мужчин с непростым прошлым за плечами, отчетливо отраженным на их лицах, сосредоточенно играли в нарды. Наверное, я не обратил бы на все это внимания, если бы не завтракал утром в Барселоне. А так всего несколько часов спустя после завтрака, совершенно расслабленный и улыбающийся, я попал в привычно-непривычную настороженную надменность, в московский лес, где даже официанты чувствуют себя волками, где улыбаются только хорошо знакомым, которые тебе не должны и которым ты ничего не должен. На время я пал духом, но еда вернула меня в бодрое настроение. Я позвонил в офис и по телефону допросил несколько человек. Стало понятно, что надо ехать работать. Дня два я был в полной запарке, до ночи не вылезал из офиса, пытаясь восстановить, что было потеряно, забыто и сделано неправильно. За эти два дня и две ночи я посуровел до нужного московского уровня и был готов к выходным. В пятницу поздно вечером прямо из офиса приехал в «Аэрокафе», в машине оставил галстук и, не меняя ничего более, с насупленными бровями вошел в гомон ночной жизни Москвы. С таким суровым видом она приняла меня с распростертыми объятиями. Поев и позвонив нескольким знакомым, я тут же был приглашен на какую-то презентацию, посвященную чему-то. Было приятно, что друзья и знакомые, кажется, по мне соскучились, потому как мгновенно подтверждали готовность со мной встретиться и поболтать. Заглянув в ежедневник, обнаружил, что за последние десять дней я пропустил три дня рождения. Наверстывая упущенное, бросил машину и пересел на московских шахидов. Конечно, можно было вызвать нормальное такси бизнес-класса. Но мне показалось, так проще и интереснее. Выходишь из очередного заведения, поднимаешь руку, и какая-нибудь классически грязная и слегка побитая модель «Жигулей» из самого левого ряда режет автомобильный поток, стремясь урвать клиента. Внутри сидит настоящий джигит и наездник, плохо понимающий и еще хуже разговаривающий по-русски. Ты ему всю дорогу показываешь, куда рулить и где в какую полосу перестраиваться, а он молча обижается, что ты платишь по меньшим расценкам, чем в такси бизнес-класса. Ближе к утру стало понятно, что публика в ночных заведениях та же, музыка все такая же энергичная, девушки такие же красивые и жадные до богатых мужчин. Показывать богатства не хотелось, поэтому спал один, выспался и следующим днем был бодрый и живой. Завтрак получился в обеденное время. Я сидел у окна и смотрел сквозь стекло на какой-то промышленный пейзаж. И это в центре Москвы, в ста метрах от Садового кольца. Да, если бы «Воск» выходил окнами на Патриаршие пруды, цены бы ему не было! Я переваривал тыквенный супчик, когда зазвонил телефон. Расстроился, что не отключил звук перед едой. Посмотрел на монитор, и сердце тревожно забилось. Звонила Лео. Я тупо смотрел на экран, даже не отключая звук звонка. Телефон перестал биться в конвульсиях, я так и не поднял трубку. Спустя пять минут телефон снова судорожно затрясся, замигал экраном, всем своим видом показывая, что пора уже обратить на звонок внимание. Я не снимал трубку. Она звонила. Я обижался на нее и поэтому был зол на себя. Она звонила и не могла дозвониться. Потом пришло смс: «Леня! Я тебя очень… соскучилась». Ну что ты будешь делать? Надо же было так написать? Все здесь – смущение, желание, тоска. Я набрал номер и просто сказал «привет». – Привет! – сказал я. – Привет! – ответила она. – Ты как-то пропал! У тебя все в порядке? – Все ОК! На работе завал! В общем, есть чем заняться. – А, ну понятноо-о! – обиженно протянула она. – И даже позвонить совсем-совсем нет времеии? Приехал и пропал на неделю. – Ну-у? А ты давно прилетела? – осторожно спросил я. – И долетев, даже не сообщила, что уже в Москве, как у тебя дела, как здоровье папы. – Здоровье папы… – как-то совсем грустно произнесла она, так, что мне стало не по себе. – Понимаешь, все так было нервно и плохо, что я не хотела никому звонить и даже не включала телефон. – Я заметил… В разговоре возникла неловкая пауза. Мы помолчали немного. Лео продолжила: – Так ты мне все-таки звонил? Звонил и не мог дозвониться? – Угу… – Ты обо мне беспокоился? Как это мило с твоей стороны. – Ну-у? – Может быть, встретимся и поговорим? Это было большим соблазном. – Лео… Я… – Давай встретимся и поговорим… Ну пожалуйста… – Ок. Давай встретимся. Мы подробно оговорили, где и когда. 30. К нашему будущему разговору я отнесся серьезно. Позвонил начальнику службы безопасности и попросил навести для меня некоторые справки. Через два дня у меня на столе лежало подробное досье. Напротив в кресле сидел Илья Петрович собственной персоной, спокойно смотрел мне в лицо, пока я перелистывал досье. Шеф безопасности был похож на доктора, взирающего на пациента и (или) читающего неожиданные результаты обследования. – Все не так уж страшно, Леонид, она даже не привлекалась к уголовной ответственности… – Мне она рассказывала, что живет с родителями… – протянул я. – Конечно, поймите ее правильно. Вы бы на ее месте сделали то же самое. Ведь так? – спросил он. – Наверное, да… И что бы вы мне посоветовали? – Забыть. Ведь ущерб не велик. Так? Кстати, она просила у вас какие-нибудь подарки? Что-нибудь ценное у вас последнее время пропадало? Нет? Ну, тогда общая рекомендация: поменять замки, ключи и пароли. Кстати, согласно вашему описанию, Леонид, она вела себя с вами весьма нестандартно. Опять же, вы совсем не пострадали. С остальными все было быстрее и проще… Хотя, может быть, она думает, что с вами еще все впереди. Должен вас похвалить. У вас хорошее чутье на людей. Вы вовремя ко мне обратились. Приятно, что во главе компании такие люди. Ну, у вас еще есть ко мне какие-нибудь вопросы? Нет? Тогда я пошел. Звоните, если что… Утро почти стало днем, когда я уселся на лавочку на Чистых прудах, подобно попугаю на жердочке. Лавочка была грязной, и мне пришлось, подобно другим москвичам, садиться на край спинки, подошвами ботинок упираясь в сиденье. На соседней лавочке молодежь с самого утра пила пиво. Солнце отражалось в воде и в паре пивных алюминиевых банок. Листва шелестела и переливалась всеми оттенками зеленого. Именно это место для разговора мне казалось самым правильным. Здесь чувствовалась старая многовековая Москва и свежий налет пыли и грязи одновременно. Здесь соединялось в единое неразрывное целое все то, что я люблю и ненавижу. Красота плавающих лебедей и затхлая вода пруда, благополучие живущих в ближайших домах и вид анархической, слегка подпитой молодежи с гитарами. Лео пришла всего на двенадцать минут позже назначенного. Это был абсолютный рекорд. Все было как-то неловко и по-новому. Я обнял ее, но не поцеловал, сказал «Привет». Она смущалась еще больше, пыталась безуспешно заглянуть мне в глаза. Я не отвечал на ее попытки, потому что боялся, что сожгу ее взглядом. Наконец она решилась задать вопрос. – Леня, почему здесь? – спросила она. Я подумал про себя, что она «как всегда точно в цель». – Ну, здесь красиво… – ответил я. – Неправда! Если бы ты хотел красоты, ты бы устроился вон в том ресторанчике на берегу воды. А ты сидишь здесь на краю лавочки, хотя давно привык к удобному креслу «Ягуара». – Да. Наверное, хотелось почувствовать разницу… – Или дать это почувствовать мне? Ты грустный сегодня. Тебе это не идет… Она обошла скамейку и приблизилась так, чтобы я мог почувствовать ее дыхание на своей правой щеке. Мне хотелось, чтобы она обняла меня или дотронулась губами или щекой до щеки, но она всего лишь была близко, очень близко ко мне. – Почему ты невесел, как обычно? – Потому что я последнее время вообще сам не свой, и это мне очень не нравится. – Это ты съел что-нибудь… – попыталась пошутить Лео. – Нет, я просто отравился… Лео! Что происходит? Меня отравляет твоя ложь, и у меня есть предложение, от которого ты не сможешь отказаться. Либо ты перестаешь играть со мной в прятки, либо мы видимся в последний раз. – Ух ты! Выпалил! Ладно, видимся последний раз… – улыбнулась она. – С таким букой совсем-совсем неинтересно. Вот! Она развернулась так, что меня задели по лицу ее развевающиеся душистые волосы. Она сделала несколько шагов прочь, резко обернулась и поймала мой взгляд. Потом в одно мгновение оказалась рядом, обхватила меня тоненькими ручками и начала целовать в губы, в щеки, в глаза… – Бука! Я буду звать тебя Букой… – шептала она мне в ухо, не прекращая целовать и прижимать к себе. – Я по тебе очень соскучилась, очень-очень… Сначала ты, а потом все твои серьезные и скучные вопросы. Хорошо? Нну-у, поехали к тебе. Сопротивляться не было сил. Даже если бы она предложила сначала себя, а потом обязательно яду, я бы не отказался. Мы дошли до моей машины. Я с нежностью захлопнул за ней дверь пассажирского сиденья, сел на водительское место, с визгом тронулся с места и привычным, почти уже забытым жестом положил свою руку на ее. Она положила свою вторую руку поверх моей и начала ее гладить, бережно и нежно… Мы лежали на мятых простынях, и мне не хотелось больше ни о чем говорить. Я не хотел больше ничего знать… Мне хотелось только одного: чтобы она больше никуда не уходила. Никогда. Никуда. – Ну, так что ты хочешь знать? – внезапно спросила она. – Знаешь, Лео, когда ты рядом, я ничего не хочу знать, но когда ты в очередной раз внезапно исчезаешь, всё меняется… – Что меняется, Леня? – спросила она, заглядывая в глаза. – Все меняется. Меняется свет в окне, меняется вкус еды. Все словно отравлено сомнениями, моими сомнениями, потому что я не уверен, что ты вернешься. Я не уверен, что ты приходила ради меня, а не ради чего-то еще. Я не уверен, что ты не забыла обо мне, лишь выйдя за дверь. – Леня! Я тебя просто не узнаю. Нет, еще хуже. Ты меня просто пугаешь. Тебе же всегда было все равно, рядом я или нет, приду ли я сегодня или позвоню только завтра. Леня! Ты, может быть, заболел? – Да, я приболел слегка и вызвал доктора на дом. Доктор мне прописал капли, чтобы я мог лучше видеть. – Ой-ой-ой! Ленечка! Неправда, ты всегда хорошо видел. Что-то я как-то не верю. – Я тоже не верил, а потом мне принесли досье с фотографиями на тебя, твоих подружек и «твоего папочку Витю», Клеопатра Львовна. Так говоришь, с папой было плохо. Ведь так ты мне говорила, когда бросила меня в Барселоне? – Видимо, ты хорошо ознакомился с досье. Тогда ты должен знать, что он погиб, когда мне было шесть лет, – глухо сказала она и еще тише добавила: – А мама умерла всего полгода спустя. Я посмотрел на нее, и мне расхотелось ее в чем-то обвинять. Эта девушка была до сих пор ребенком, который остался без ласки и поддержки. Я еще раньше замечал в ее глазах боль, даже когда она улыбалась и смеялась. Я видел это и не мог понять, откуда оно. А это всего лишь скомканное детство, сначала потеря крова и близких, затем детский дом, воспитывающий волчьи инстинкты и желание отомстить всему миру. Я потянулся к ней, чтобы обнять, но она отпрянула, легко изогнувшись и мгновенно оказавшись за пределами моих вытянутых рук. – Ну, что ты еще знаешь обо мне? – вызывающе звонко спросила она. – Лео… – примирительно протянул я. – Нет уж, давай выкладывай! Давай-давай! – Ну, хорошо. Я знаю, что вы с подружками неплохо живете за счет богатых мужчин, на их подачки и подарки. А что, неплохая жизнь? Шесть-восемь раз в году съездить на море за чужой счет. Ежедневно питаться в дорогих ресторанах. Регулярно посещать всевозможные презентации, гламурные вечеринки, а иногда и светские рауты. Приходить на такое мероприятие с одним кавалером, чтобы там присмотреть следующих жертв для себя и своих подружек. Неплохо также постоянно получать дорогие подарки. Что там тебе дарили самое ценное – новый «Мерседес SLK»? Скажи, а после того как жертва перестает самостоятельно что-либо дарить, компромат ему Витя продает? Кому платит мужчина, чтобы жена от него не ушла и не отсудила у него половину имущества? И как вы все делите? Поровну с подружками и Витей, или «папочка» забирает большую часть? И вообще, зачем тебе все это? Ты же умная и красивая девчонка, могла бы выйти замуж один раз и загрести себе все, ни с кем не делясь? Она молча смотрела на меня, словно изучая. На губах играла улыбка, а в глазах – та самая горечь и грусть. Она теребила некоторое время прядь своих волос, словно перебирая в пальцах возможные варианты. Потом улыбнулась легко и непринужденно и, смотря мне прямо в глаза, произнесла: – Ты знаешь, Леня, это просто такая игра. Называется «быть на грани». Иначе неинтересно жить. Да, может быть, это жестоко по отношению к другим, но я тебя уверяю, что, общаясь с такими, как я, люди получают столько сильных эмоций, что запоминают это на всю оставшуюся жизнь. У большинства общение со мной, может быть, самое сильное впечатление во всей их тусклой и правильной жизни. Вся эта сраная дольче вита ломаного гроша не стоит по сравнению с теми днями, которые они проводят со мной. Я играю с людьми в такую удивительно сложную игру на грани фола, что мне самой подчас непонятно, что будет дальше. Я уже сотню раз могла бы выйти замуж за богатенького упакованного мужчину, но каждый раз, становясь перед выбором, понимаю, что не смогла бы и дня прожить в этом упакованном счастье. Я и хочу и не хочу быть упакованной и богатенькой. То есть, конечно, я хочу, чтобы меня возил водитель. Но при этом я не переживу, если два охранника будут следить за тем, чтобы я не поскользнулась на улице, а главное – не познакомилась с каким-нибудь молодым человеком. Я не хочу потерять чувство свободы и раскованности, живя в ограниченном упакованном рае. Мне будет скучно быть счастливой женой, ждать любимого дома, рожать детей. Нет, это не по мне. Выйти замуж за небогатого мужчину еще страшнее. Как представлю себе, что каждый день, чтобы обеспечить пропитание, и он и я к десяти утра должны уходить на работу, что-то выписывать, что-то подписывать, что-то устраивать, с кем-то разговаривать, что-то обсуждать. И так до семи вечера. А после бежать домой, чтобы поесть, помыться и лечь спать. А наутро все сначала. Это тоже не жизнь, а ежедневный бредовый кошмар. Способ, чтобы не думать, не размышлять. Одно сплошное действие. А потом появляется ребенок, и ты превращаешься в домохозяйку в среднеобеспеченной семье. Об этом счастье я вообще молчу. Целыми днями слушать верещание сопливых детишек, чтобы потом умиленно взирать на вернувшегося с работы мужа, желающего исключительно жрать, смотреть телевизор или уставиться в свой любимый компьютер. Она помолчала. – Знаешь, я, наверное, зря все это тебе высказала. Но мне почему-то показалось, что ты меня сможешь понять. Мне нужен адреналин, которого нет в нормальной обыденной жизни. И похоже, в небольших дозах он нужен всем. Я думаю, именно поэтому все те немногие, кто со мной близко общался, либо меня жестоко ненавидят, либо любят. Но в любом случае каждый из них мечтает встретиться со мной снова. Я думаю, многие из них, даже самые жадные, многим бы пожертвовали, чтобы только продолжить наше общение. – Да! Я чувствую, как мне несказанно повезло. Только иногда горько и больно. А так, как модно говорить, – прикольно. – Да уж, Леня! Издержки! Невозможно почувствовать всю красоту счастья, если никогда не был несчастным. – Иди ко мне. Я хочу тебя обнять и почувствовать себя счастливым. Лео подошла ближе. Я протянул руки, чтобы обнять ее, но ухватил лишь воздух. – А мне так неинтересно, понял, у-у… – Она показала мне язык. – А-га-а… Неинтересно, говоришь? Я прыгнул в ее сторону. Она, мгновенно оценив ситуацию, бросилась прочь. Я гигантскими прыжками догнал ее и сгреб в охапку. – Так? Так тебе интересно? – спросил я, задыхаясь. – Да, так! Только я тебя как-то совсем не помучила. Надо было побегать, а потом бы я спряталась, а ты бы еще поискал меня полчасика, ну а потом уже… нашел, – звонко выпалила она. – Я и так тебя искал всю жизнь, Лео… – Ой, неправда, неправда… Если бы я себя вела хорошо, была паинькой, сидела дома и ждала твоего звонка, ты бы мне сейчас так не говорил, а искал бы новых приключений. Ведь так, признавайся сейчас же! Я задумался. Может быть, она и права. Сколько у меня было девушек, которые ко мне относились бережно и нежно, и где они сейчас?.. Лео смотрела на меня, словно читая мои мысли. Смотрела с улыбкой и вечной грустинкой в глазах. – Ну что? Я же права? – спросила она. – Не знаю. Все-то ты знаешь, да? С этими словами я плавно донес ее до кровати, и мы повалились на разбросанные подушки. – Хорошо, я попался в сети. Но кто же я для тебя? Жертва? Но почему ты не потрошишь меня тогда? На сладкое оставляешь? – Тебя? На сладкое? Скорее на горькое. Такого противного. Сама не знаю, зачем я тебе снова позвонила… Ты просто какой-то… родной… Последние слова она сказала уже шепотом. Не знаю, что я ожидал услышать, но меня потрясли ее слова. Я всегда чувствовал по отношению к ней нечто подобное. Некоторое время мы всматривались в сумрак комнаты, будто сквозь темноту можно проникнуть в глубины сознания друг друга. Всматривание плавно перетекло в объятия… Время перестало существовать… Остались только тепло ее тела и аромат ее волос. 31. Дальше было утро. Меня разбудил легкий прохладный ветерок, шуршащий тюлем. Яркое солнце пыталось пробиться лучами сквозь шторы. Ароматный утренний воздух наполнял комнату свежестью. Я потянулся, вдохнул всей грудью вкусное утро. Плавно повернувшись на другой бок, я увидел ворох смятых простыней и… мирно сопящую Лео. Ресницы чуть дрожат, это значит, Лео смотрит сны. Я сместил свою голову по подушке чуть ближе к ней, чтобы можно было видеть каждое движение ее ресниц. Она была рядом. Сегодня она никуда не сбежала. Или пока еще не сбежала… Я просто лежал рядом, не шевелясь и ни о чем не думая, смотрел на ее ресницы и дышал свежим утренним воздухом, смешанным с ароматом ее тела… Завтрак. Два йогурта, черный бородинский хлеб и чашка крепкого чая. Больше все равно ничего нет. Лео сидела напротив, поджав по-турецки ноги, обнимая обеими руками фарфоровую чашку, смотрела лукаво, сощурив один глаз и улыбаясь. – Ну, чем сегодня займемся? – спросила она. – Займемся важным делом. Ты будешь прятаться под простыней, а я тебя буду искать… – Ну-у! Так ты меня сразу найдешь. Давай лучше я спрячусь под подушкой, а ты будешь долго искать меня под простыней, а? – Как скажешь, в таких мелких вопросах можешь и покомандовать, – улыбнулся я. – Ну, хорошо! Я пошла прятаться. Но предупреждаю, на все поиски у тебя всего один час. К двенадцати мне нужно быть на Шаболовке. Она ушла в спальню. Я ее быстро нашел. Спустя пару поцелуев спросил: – Лео! Не уходи сегодня. Тебе действительно очень нужно идти? Или ты можешь остаться? – Да, действительно нужно, – каким-то другим голосом сказала она, не смотря мне в глаза. – Хорошо, хочешь вернуться сегодня сюда? – Сегодня, наверное, нет. Может быть завтра, но я пока не знаю, действительно не знаю. – Лео, ты не знаешь, хочешь ли ты приехать, или не знаешь, сможешь ли ты приехать? – Леня, я не знаю, смогу ли я, хочу ли я? Но сейчас я действительно никуда не хочу уходить. Но мне надо. Правда надо, я обещала. И не спрашивай, пожалуйста, куда и зачем я иду, ладно? – Не спрашивать, потому что мне будет неприятно? – Не спрашивай, потому что! И это все! Если очень захочешь узнать, пусть добавят еще одну страницу в мое досье. – Хочешь, я дам тебе больше денег, чем ты сегодня заработаешь? Только не уходи. – О-о! Пошли деловые предложения. Бедненький, да ты так скоро разоришься! Нет, не надо мне от тебя ничего. И не надо меня обижать, понял? Я не проститутка, понятно тебе? Кого хочу, того и имею. И вообще, пошел ты! Она отвернулась и уткнулась лицом в подушку. Ее плечи пошли мелкой дрожью, хотя всхлипываний слышно не было. Я обнял ее за плечи. – Лео, прости меня, пожалуйста. Я не прав, я очень не прав. Я просто не хочу, чтобы ты уходила. – Я не ревела уже лет десять. – Она повернула ко мне мокрое лицо. – Ну, почему я реву сейчас? Ты просто подонок… – Лео! Ну, прости… но я никак не могу тебя понять, чего ты все-таки хочешь, зачем я тебе нужен и нужен ли я тебе вообще? – Не знаю, я сама не знаю, меня тянет к тебе… После Барселоны я подумала, ну все, finita la comedia… но потом… потом, сама не знаю, было совсем как-то плохо, и я хотела, чтобы ты позвонил. Но ты не звонил, потом снова не звонил и не звонил. И это было невыносимо. Мне только хотелось услышать твой голос, только и всего, но ты не звонил. – Она стала колотить меня кулачками в грудь. – Ну почему ты не позвонил, ну почему? Я молчал. – А потом мне просто надоело ждать, и я решила позвонить. Но ты же видел, наверное, звонок, ты же видел, да? Но не брал трубку. Почему ты не брал трубку? – Она вонзила мне когти в грудь. – Никогда больше так не делай, понял? Она была похожа на разъяренную кошку, на дикую взъерошенную кошку. Некоторое время я молча защищался. Она пыталась вцепиться когтями в грудь, в спину, в плечи. Потом успокоилась, оставив пару царапин у меня на груди. Плечики опустились, голова поникла, волосы упали на лицо. Она тихо продолжила: – И я написала тебе смс. И ты позвонил. И… все. Я молчал. – Ну что ты молчишь и молчишь? Не нужен мне никто, понял? И подруги эти липовые, только подставить на самое грязное хотят. И Витя этот, козел плешивый, подавно не нужен. Никого не хочу видеть, никого… – И меня? – И тебя тем более не хочу, ненавижу тебя, зачем ты только подошел тогда в клубе. Она снова отвернулась, уткнувшись в подушку лицом. Я гладил ее волосы. – Лео, Лео, ты хочешь быть одна, совсем одна? Она повернулась, посмотрела на меня своим диким кошачьим взглядом и произнесла: – Леня. Я и так всегда одна, всю жизнь одна, и всегда была одна. Я привыкла быть одной, думать, действовать и принимать решения только за себя одну. А теперь ты все хочешь испортить. Точнее, ты уже все испортил в тот момент, как только появился. Ну зачем ты только появился?!! Неужели ты не мог заехать в этот вечер в какой-нибудь другой клуб? Я подумал про себя, что я действительно совсем не собирался в «Библос», что я давно уже не хожу в такие заведения. Мне пришла мысль, насколько все это было случайным и маловероятным, что мы познакомились в многомиллионном городе Москва. – Лео! Я тут подумал… Попробуй сосредоточиться и послушай, пожалуйста. Я не знаю и не хочу знать, какие у вас там деловые и неделовые отношения с этим вашим лысым Витей, но я думаю, что если ты захочешь выйти из-под его опеки, то это, наверное, можно сделать. – Да! Знаю, знаю, чтобы попасть под какую-нибудь другую опеку. Мне так один олигарх говорил: «Хочешь, говорит, отправлю тебя в мой дом на юге Испании. Будешь жить на берегу моря, купаться, загорать. Я буду тебя навещать, ну, раз в месяц точно на weekend буду прилетать». А я, значит, буду сидеть в его золоченой испанской клетке взаперти и ждать хозяина, чтобы побыть «любимой женой» во время его нечастых или частых визитов. А как надоем, он отправит меня куда-нибудь без документов, а может, подарит какому-нибудь своему приятелю. Приблизительно это ты хочешь мне предложить? А, Леня? Ты хочешь назначить меня любимой женой? – Лео! Как плохо ты все-таки думаешь о людях! – с сожалением произнес я. – Да уж, насмотрелась… – тихо пробормотала она. – Лео, а что, с этим Витей нельзя договориться? В конце концов, заплатить ему за твой выход из его маленького бизнеса. – Леня, наверное, твои люди, кто собирал досье, как-то плохо работали, или, может, ты что-то не то спрашивал. Витя – это всего лишь одна из маленьких вершинок огромного айсберга. Ты думаешь, что если бы с Витей было бы так легко договориться, ему бы платили за компромат? Да его давно на свете бы уже не было. Он и сам рассказывает, что когда приходит к клиенту, первое, что он говорит, что сам он ничего не решает и все оригиналы фотоматериалов находятся у других, куда более серьезных людей, интересы которых он представляет. Так что, Леня, попытаться выкупить меня у Вити – это значит стать еще одной дойной коровой, к которой будут время от времени приходить, чтобы подоить. – А что, есть повод доить? На тебе что-нибудь есть, какой-нибудь криминал? – Что-нибудь есть. Это же стандартный прием. Если не подсаживают на наркоту, то подставляют поначалу на что-нибудь грязное, специально. А потом, когда руки не отмыть, а сидеть не хочется, тогда и начинаешь слушаться советов «взрослых». – Лео, бедная Лео… А бежать не пробовала? – Я – нет, подружка одна попробовала. Уехала в Крым к тетке, там ей помогли снять квартиру. Ее в течение месяца нашли, порезали шею и посадили на героин. Я ее видела недавно, денег просила взаймы. Вечный шарфик на шее. Постарела лет на десять за три месяца… Стоит в линейке на Садовом по ночам. Я задумался. – Скажи, Лео, а что Витя знает обо мне? – Тебя он называет «бесперспективным». Потому что жены у тебя нет. Ты достаточно молодой, симпатичный, и девицы на тебя сами вешаются. Так что дорогих подарков от тебя ожидать не приходится. В общем, ты не наш клиент. Поэтому Витя в конце концов и запретил мне с тобой встречаться. – Так почему же ты полетела со мной в Барселону? – Ну, я хотела немного отдохнуть. Ну, и Витя тоже захотел поваляться на песке. Ну, и, в общем, мы слетали за твой счет. Помнишь, ты немного удивился, что поездка так недешево обходится. Ой, прости пожалуйста. Я не хотела этого делать, но эта была единственная возможность побыть с тобой наедине целую неделю и ни о чем другом не думать. Витя обещал, что не будет нас беспокоить. Я даже настояла, чтобы он жил в соседнем городке. Прости… Лео с ужасом смотрела на меня, буквально вжавшись в простыни. Видимо, на моем лице можно было прочитать не самые добрые мысли. – Леня, прости, нну-у прости, пожалуйста. Я то-олько-о хотела побыть с тобой. Нну-у, ну я же видела, что для тебя эта сумма ничего не значит, что это было в пределах твоих карманных расходов. Ведь ты сам предложил. Нну-у, ты помнишь? Ты же сам предложил поехать. Я у тебя никогда-никогда никаких подарков не просила. Нну-у вспомни, ну хоть раз я у тебя что-нибудь просила? Я просто хотела побыть с тобой, только хотела побыть с тобой. Она снова отвернулась от меня, вытирая лицо рукой. – Да, Лео, только ты, наверное, забыла, что бросила меня в Барселоне, не прошло и трех дней. – Я не хотела, Леня, я правда не хотела… Витя сказал, что если я срочно к нему не приеду, то он расскажет тебе, кто я такая на самом деле. А я очень не хотела, чтобы ты думал обо мне плохо. Ну прости меня, пожалуйста. Я покачал головой. – Может, мне действительно лучше было бы всего этого не знать? Ладно, ты хорошенько подумай и скажи, хочешь стать независимой от Вити? – Независимой – да, но зависимой еще от кого-то – нет. – Хорошо! Я тебя понял. Я подумаю, что можно сделать. Она подошла ко мне, нежно взъерошила волосы у меня на затылке, поцеловала в висок, потом в щеку, потом чуть ниже, плавно добравшись до губ. Мы снова повалились на кровать. – Ленечка! Ты такой милый! Даже если у тебя ничего не получится, мне приятно, что ты так… пытался помочь. А хочешь, я покажу тебе, как можно весело провести один день? Немного адреналина, немного шуток, немного фокусов – и все это почти бесплатно. – Хочу. Весь вопрос – когда? – Так ты хочешь? – Ну, давай попробуем. – Ну, тогда давай послезавтра. Ты сможешь? Я сказал, что смогу. Она повертелась чуть-чуть у зеркала и исчезла, улетев по своим делам. А я остался один. Снова один. Навалилась тоска, черная тоска. Было точно такое же ощущение, как в тот момент, когда она меня бросила в Барселоне. Я пытался говорить себе, что все хорошо, что она еще позвонит, что мы еще увидимся. И очень даже понятно, когда. Послезавтра. Как дожить до послезавтра, если увидеть ее хочешь именно сейчас? Как объяснить, что начал скучать еще в тот момент, когда за ней даже не захлопнулась дверь? Да, можно позвонить, но ты знаешь, что сейчас ей будет неудобно с тобой разговаривать, потому что у нее свои дела, ведь могут быть у человека свои дела. И неудобно послать смс, потому что это глупо – посылать смс человеку, когда он толком даже не вышел из твоего дома. И ты находишься в спальне, в которой еще остался ее запах, где все тебе напоминает о ней, где каждый предмет теперь хранит ее следы, потому что она дотронулась до него или просто прошла мимо. И ты понимаешь, что ты, совершенно нормальный с виду человек, чувствуешь себя совершенно по-идиотски. Понимаешь, что это сумасшествие, от которого нужно срочно избавиться. Ты понимаешь, что это зависимость, которая тебе совершенно излишня, которая мешает тебе жить спокойно и уверенно; жить так, как ты привык, как тебе всегда нравилось. Ты понимаешь, что всегда был хозяином положения, но сейчас все поменялось, хотя не поменялось ничего. Ты по-прежнему можешь позвонить или не позвонить, встретиться или не встретиться, помочь или не помочь. Только как бы ты ни поступил, тебе все равно будет ее не хватать, будет одно желание: либо избавиться от этой зависимости, либо удовлетворить это ненасытное желание ее видеть. Так что же это такое, чем я болен сейчас, что это за вирус, который приносит такую боль и такую радость одновременно? И что мне делать: попытаться убить эту боль в себе раз и навсегда или стараться продлить это счастье как можно дольше? Я пробовал заняться делами. Ни одной путной мысли в голову не приходило. Пришла лишь сумасшедшая идея, что я вообще хочу выйти из бизнеса. Я попытался посмотреть телевизор, хотя не делал этого уже около полугода. Ничего хорошего из этого не вышло. По современному российскому телевидению показывают только желто-черное бульварное чтиво: это либо собранные в единое целое смесь криминала, насилия и катастроф, либо разъяснения домохозяйкам, как нужно судиться с нерадивым мужем-алкоголиком. На крайний случай это скопированный американский сериал для людей с сильно ограниченными умственными способностями и недоразвитым чувством юмора, особо ярко реагирующих на пукание и рыгание в камеру. Стало совсем грустно. От тоски ничего не помогало. Попробовал послушать музыку, в смысле – посмотреть видеоклипы. Пролистал несколько музыкальных каналов. Создалось впечатление, что борьба музыкантов против наркотиков по экрану телевизора имеет целью заставить молодое подверженное влиянию поколение постоянно думать об этих самых наркотиках с тем, чтобы эта самая молодежь мечтала попробовать все эти самые наркотики, чтобы потом знать, от чего надо отказываться. «Надо как-нибудь попробовать! А то тридцать лет – и никакого опыта. С восемнадцатилетними красавицами не о чем даже поговорить», – подумал я про себя. Итак, наш новый лозунг: «Наркотики против секса. Косяки начинают и выигрывают». А где взять? В Москве это не проблема. Даже если ты незнаком ни с одним наркодилером, его знает кто-нибудь из твоих знакомых. Я позвонил одному своему приятелю и сказал, что хочу накуриться. Тот обозвал меня дебилом и повесил трубку. Я опешил, потому что у него дома на кухне обычно не котлетами, а травой воняет. Я уже начал думать, кому бы еще позвонить, но тут он перезвонил и многозначительно сказал, что если я хочу «переговорить», то я могу приехать к нему, а «тем для разговора много разных». Мне стало смешно от такой конспирации, но я сказал, что сейчас приеду. Через полчаса я был у него на кухне. Мы уселись на хлипкие табуретки перед качающимся на кривых ногах столиком, который каким-то чудом уместился вместе с двумя табуретами в шести квадратных метрах кухни. Помимо нас двоих там были еще газовая плита, раковина с капающим краном и тумба кухонного гарнитура. Был еще шкаф от гарнитура, висящий над раковиной. Дверца шкафа была раскрыта. Внутри были видны граненые советские стаканы и две расписные фарфоровые тарелки немыслимой красоты. – Откуда это у тебя? На мой вопрос он озадаченно и непонимающе посмотрел на меня. – Я тарелки имел в виду, – добавил я. – А-а! Матушка приезжала! Привезла вот. Пожила пару дней, поохала, поахала, попричитала. И обратно в Краснодар отбыла. Все спрашивала, когда женюсь, когда образумлюсь, когда в холодильнике еда будет лежать, а не пиво. Представляешь, приехала, открывает холодильник, а там двадцать банок «Хольстена» и ни одной сосиски. Вот у нее шок-то был. А я чо? Мне два дня расспросов и ни одного косяка – хуже нет. В общем, уехала. Жаль, конечно, но ты меня знаешь. Да! Я его знал еще с института. Илюха был лучшим на факультете. Самый быстрый мозг. Все пошли в коммерцию, а он – в науку. Все заработали первую сотню тысяч, а он в стареньких джинсах уехал в Германию работать в каком-то университете и учиться там же. Потом вернулся, познакомился с девушкой по имени Мила. Быстро ушел из науки. Подался в «купи-продай», как он сам говорил, чтобы «заработать на хату». В день, когда он купил квартиру, Мила ему сказала, что выходит замуж за банкира, собрала вещи и была такова. Он даже не успел ей сказать, что купил квартиру. Квартира была убитая и однокомнатная. Он выкинул всю мебель, кроме стола, стульев и кухонного шкафа, заказал дезинфекцию и врезал новую мойку. Ремонт делать не стал. Купил один диван. Ушел с работы, как он сказал – «на пенсию», и спокойно проедал, пропивал и прокуривал скопленные на ремонт деньги. Мила ушла уже полгода назад, но ничего не поменялось. Все те же старые табуреты, оставшиеся от предыдущих хозяев, и тот же пошатывающийся стол. Илюха достал два косяка. Один взял себе. Другой пододвинул ко мне. – Нереальный гонжубас! Давай смоли, не стесняйся! – с этими словами он поджег намоченный край своего косяка и со свистом затянулся. Посмотрел на меня и захихикал. Я засмолил свой. Неспешно втянул в себя дым, пытаясь втянуть как минимум половину воздуха помимо дыма. Но все-таки переборщил. Терпкий дым от травы вцепился в горло. Я закашлялся. На глаза навернулись слезы. Илюха снова захихикал. – А тебе действительно смешно от первой затяжки? – спросил я. Илюха перестал хихикать. Осмысленно посмотрел на меня и произнес: – Да нет! Это что-то вроде привычки. Втягиваешь в себя первую и от предвкушения начинаешь посмеиваться. Потому что понимаешь, что вот-вот на тебя навалится кайф и тебе станет насрать на весь этот мир со всеми его проблемами. – Заманчиво. И когда на меня этот кайф навалится? – Если будешь кашлять, а не курить, тогда никогда не навалится. Я замолчал и заботливо затянулся. Потом еще. И еще. И ничего не происходило. Кайф не приходил. Илюха смотрел на меня смеющимися глазами. Я обозлился. Встал с табурета и заходил по кухне с тлеющей сигаретой. Илюха начал смеяться. Я обозлился еще больше. И тут Илюха произнес: – Вот прикольно! Тебя не прет совсем. Да перестань ты суетиться! Не прет – не кури. Послушай лучше историю. Помнишь, год назад мы с Милой ездили в Амстердам? С нами еще ездили Серега Жуков с его тогдашней подругой, Таней, кажется. Пусть будет Таня, к примеру. Ну вот. Прилетели в Амстердам. Полдня смотрели город. На кораблике покатались. Ближе к вечеру зашли в Квартал красных фонарей. Посмотрели на открытые витрины с голыми девушками внутри. Были там и девушки, и тетеньки, и старушки. Ну, на любой цвет и вкус. Ну, ты знаешь, не мне тебе рассказывать. Ну, короче, потом в каком-то полутемном переулке у какого-то негра прикупили грибочков и травы. Еще погуляли, пришли в гостиницу и решили все это попробовать. Милка сказала, что грибами травиться ни за что не будет, что у нее желудок, что будет только курить. Ну, ты же знаешь, как она курит обычные сигареты. Две пачки в день. Как паровоз. Ну вот. Милка взяла сигаретку, небольшую такую, и скурила ее минут за десять максимум. Еще минут через десять она смотрела на нас круглыми глазами и ржала как полоумная, без остановки, над любым нашим жестом, над любым движением. В общем, ее накрыло! Мы же сначала решили попробовать грибочки. Ну так, съедим по грибочку и ждем, съедим еще по одному и снова ждем. А Милка ржет. Я и Серега к тому же решили одну сигаретку на двоих закурить, только не такую, как Милка, а другую, поменьше. Еще у нас с самолета осталось виски, ну, в общем, полный набор, сам понимаешь. Ну, покурили, тоже поржали немного. Сереге грибочки понравились. Он свою кучку как-то быстро умял, а мне и после сигаретки типа хорошо было, и я почти ничего не съел. Ну, поржали, поприкалывались и разошлись по номерам. В смысле, мы-то с Милой как были у нас, так и остались, а Сергей с Таней пошли к себе. Прошел где-то час или два. Мы уже спать легли. Милка че-то ворочается. Я тоже не сплю. Ну, я свет обратно включил, решил книжку почитать. Тут Милок, дай, говорит, воды срочно. Я спрашиваю, зачем. Она говорит – попить, только побольше. Я ей бутылку воды из мини-бара достал, налил в стакан. Она как схватится за стакан и за бутылку одновременно. Я еще даже отпустить их не успел, а она их тянет вместе со мной ко рту. Я кое-как передал ей в руки и бутылку и стакан. Она мгновенно опорожнила и стакан и бутылку. Протягивает мне посуду назад и говорит: «Дай мне воды! Быстрее!» Я тут немного струхнул, знаешь ли. Спрашиваю: «Зачем?» Она говорит: «Пить». Я пошел к мини-бару. Тут звонит телефон. Я мимоходом поднимаю трубку. Говорю: «Алло!» В трубке Серега спрашивает: «У тебя змеи в номере есть?» Я на автопилоте отвечаю, что нет. Он говорит: «Тогда я сейчас приду», – и кладет трубку. В этот момент Милка начинает вопить: «Дай воды быстрее!» Я лихорадочно подаю ей бутылку, уже не пытаясь налить воду в стакан, а в дверь уже кто-то стучит. Я открываю дверь, и Сергей фактически врывается в комнату, мгновенно захлопывает за собой дверь и закрывает ее на ключ. Я смотрю на него, и мне становится страшно, потому что он в трусах, и из одежды это все, и глаза у него вытаращены, вращаются и шарят по углам нашей комнаты. Я хочу спросить, что это с ним, но тут Мила из комнаты начинает кричать: «Дай воды!» Я подхожу к кровати, говорю: «Милочка! Может, ты сама уже до мини-бара дойдешь?» А она говорит: «Не могу, голова кружится!» Я задаю свой знаменитый дебильный вопрос: «А вода зачем?» Она, естественно, говорит: «Пить!» Я пытаюсь сказать, что типа она только что выпила литр воды, но тут Серега тихим таким голосом говорит: «У вас тоже змеи!» И запрыгивает в трусах на кровать, где с пустой бутылкой в руке сидит Мила. Мне это как-то не понравилось, и я его спрашиваю: «А как там Таня?» Он невозмутимо говорит, что она спит, и лезет к моей Миле под одеяло. А я-то знаю, что она сейчас голая! Я смотрю на это безобразие, а он лезет глубже под одеяло и смотрит куда-то в угол мимо меня. Нет, ну ты только представь эту картину! Милка сидит под одеялом, прислонившись спиной к подушке, из-под одеяла торчит только ее голова и рука с бутылкой. Но теперь еще одна голова торчит из-под одеяла как раз на уровне ее груди. И это не я. К тому же, судя по очертаниям тела под одялом, мой лучший друг Серега буквально вжимается всем телом в мою Милу, а она просит меня принести воды из мини-бара. На вопрос к Сереге, что он делает, он спокойно отвечает, что тут везде змеи и он прячется. Я его прошу прятаться в своей кровати со своей женой, но Мила меня обрывает на полуслове, требуя принести воду. Серега на моих глазах под одеялом обнимает ее за талию, и она отрубается. Ну, мое ты состояние, наверное, понимаешь. Некоторое время я просто стою и смотрю. Потом мне приходит мысль, что моей подруге либо очень хорошо, либо очень плохо. В любом случае надо что-то делать. Я подхожу к кровати и срываю одеяло. Серега с интересом смотрит на мою Милу, действительно обнимая ее рукой и глазами упираясь прямо ей в грудь. «Оо!» – произносит он вслух и отстраняется от моей подруги, отодвигаясь сантиметров на тридцать, но даже не думая слезать с кровати. Я прикрываю Милу отвоеванным одеялом, она никак не реагирует, даже воды не просит. Я ее по щекам, испугался, надо сказать, сильно. Она глаза открывает и снова за свое: «Дай воды!» Я на нее смотрю, она на лицо серая, пульс щупаю – слабый. Я ее спрашиваю – может, «скорую» вызвать? Она говорит – нет, не надо. Я чувствую – пора спасать, бросаюсь к столу и к мини-бару. Нахожу там растворимый кофе, на столе стоит электрический чайник, наливаю туда негазированную воду из двух бутылок, кипячу. Пока чайник кипит, наливаю виски в стакан. Заставляю ее выпить. Заглядываю ей в глаза. Вроде взгляд осмысленный. Тут вскипает вода. Я завариваю кипятком растворимый кофе, тройную дозу, добавляю туда сахара, виски грамм сто. Подхожу к кровати. Смотрю, Серега снова к ней жмется. Я на него внимания не обращаю, спаиваю ей весь стакан. Смотрю, лицо розовеет. Из глаз туман уходит. Она начинает так окружающим интересоваться. С интересом сначала на меня смотрит, потом на Серегу, потом снова на меня. И спрашивает: «А чой-то он здесь делает?» В ответ Серега заунывным голосом говорит свою фразу вечера: «Здесь змеи!» И все. Она смотрит на него, потом на меня. И начинает ржать. Дико ржать! Потом на секунду приостанавливается, смотрит на меня, в глазах слезы от смеха, кое-как выговаривает: «А я-то подумала! Вы меня вдвоем отыметь решили! Понадеялась! А этот придурок – “здесь змеи”». И опять ржать. Вот такая история. – Прикольно! А закончилось чем? – Ну чем-чем? Короче, я жутко испугался, что меня тоже накроет змеями, и засадил грамм триста вискаря. И никаких змей. Одно похмелье наутро. Сереге я тоже виски предлагал. Но он сказал, что у меня в руках кобра, и пытался бросить в меня подушкой. Я его в результате оставил прятаться под одеялом с Милкой, правда, предварительно предупредив ее, что для Сереги она тоже змея подколодная и что если она на него будет кидаться, я ее первым придушу. Милка, естественно, в смех. А я отобрал у Сереги ключ от его комнаты и пошел проверять его жену. Прихожу, она лежит в неглиже, одеяло в сторону, пользуйся – не хочу. Я ей так: «Таня! Все в порядке?» Она ноль на базу. Я ее в плечо аккуратно тыкаю. Вроде теплая, сопит опять же. Я пульс пощупал. В норме. Ну, не просыпается, и ладно. А то придется оправдываться, что я тут делаю. А то и того хуже! Бросится на меня со словами, что вокруг одни гады, один ты хороший, и что тогда делать? Ну, я аккуратно дверь закрыл и пошел обратно к себе на всякий случай, чтобы спасти Милку от эксцессов. А то одна ржет по любому поводу, а другой только и ищет дырку, куда бы забиться. Ненадежная ситуация, знаешь ли. Мы покурили немного. Меня все же накрыло. Стало просто насрать на все. Правда, смешно не было. Но все равно, как-то по фигу до всего, и все тут. А Илюха на меня смотрит и ржет. Ему привычно, ему хорошо. А у меня такое странное ощущение, что вроде и всех моих горестей нет, но как-то и смеяться нечему. И я отъехал и сижу в полной прострации. Илюха поржал, глядючи на меня. Потом мы былое начали вспоминать. Как учились, как в футбол вечерами гоняли. Как пиво пили. Потом он смотрит на меня – а я грустный. Он и говорит: – Тебе к психотерапевту надо! И снова как заржет. Минуты на две, без перерыва. Я смотрю на него, а он на меня – и смеется, не останавливается. Потом продышался, говорит: – Леня! Щас я тебе историю расскажу, как я к психотерапевту ходил. Подожди, ты у меня тоже похохочешь!» И начинает эту свою историю. – Помнишь, – говорит, – у нас в институте была военная кафедра. А после пятого курса должны были быть военные сборы, чтобы получить лейтенантские погоны. Но перед этим всех в обязательном порядке отправили на медосмотр. Ну вот! Стою я перед кабинетом к психиатру. Всех остальных уже прошел. Остался только этот «псих». И думаю: вот зайду я к врачу, а он мне начнет всякие свои психические вопросы задавать. А я возьму и поведусь. А он дальше начнет ситуацию раскачивать. И что делать? Что-что, думаю. Надо проявить стойкость. На провокации, думаю, главное не поддаваться. Ну, тут моя очередь. Захожу, думаю, что увижу какого-нибудь старого хрена с молоточком в руках. Смотрю, девушка молодая, симпатичная. Проходите, говорит, Илья Валерьевич. Встаньте, говорит, на стол коленями, спиной ко мне. Я слегка опешил, но конечно же решил проявить стойкость. Мне бы, конечно, переспросить. Как потом оказалось, она имела в виду не стол, а стул, но я – глухой дебил, естественно, ничего переспрашивать не стал. Подхожу этак к столу. Девушка осталась за спиной как раз около стула стоять. На столе бумажки разные, документы, истории болезни, места свободного нет. Спиной чувствую, смотрит в спину. Я начинаю у нее на столе разбирать бумажки. Собираю их в кучки, ну, чтобы место освободить. За спиной тишина гробовая. Один шелест от бумаг. Ну, я продолжаю копаться у нее на столе, деловито так лампу в сторону, стопки бумаг по краям поставил, посередине место освободил. За спиной тишина. Чувствую, наблюдает молодой психиатр за моими действиями, делает, так сказать, первые выводы. Ну, я место освободил в центре стола. Коленями туда залез. По струнке вытянулся. Жду. Представь картину. Заходит к тебе студент, проходит к твоему столу, копается в твоих документах, потом еще и ногами на стол. Ну, стою коленями на столе, к ней спиной, как положено. И тут голос из-за спины с такой укоризной: «Ма-ла-дой человек!» Вот такая история. Так что ты к доктору сходи, только переспрашивай, если что. Ну, надо сказать, последнюю фразу Илюхи я уже слышал сквозь собственный истерический смех. То ли трава наконец довела меня до кондиции, то ли Илюхин артистизм. Я просто валялся от смеха. Илюха со свойственным ему цинизмом добавлял все новые и новые детали в эту историю. В общем, минут десять я ржал, просто ухохатываясь. Потом вернулся в реальность. Мы попили чайку. Еще поболтали ни о чем. И я поехал к себе, потому что спать у Илюхи было невозможно. Один небольшой диван, и полная разруха вокруг. 32. Пришло послезавтра. Лео сказала, что стартовать в наш вояж будет правильно из исторического центра Москвы, с Болотной площади. Я приехал туда, запарковался. Лео встречала меня с двумя морожеными в руке. Вытащила меня из машины. Отобрала ключи и сказала, что сегодня нам машина не понадобится. Ключи положила к себе в сумочку, и у меня возникло легкое ощущение, что я уже чего-то лишился, то ли свободы передвижения, то ли собственной машины. Была пятница, но в двенадцать дня на Болотной площади остановились пара лимузинов, сделанных на основе «Хаммеров». Оттуда вывалилось человек двадцать, в основном девушек и молодых людей. Последней вылезла пожилая пара лет шестидесяти, он и она, в годах, очень приятные и интеллигентные люди, по всей видимости, родители одного из молодоженов. Из «Хаммеров» доносилась современная клубная музыка. Родителям было тяжеловато, но они держались. Держались в основном на шампанском. Глава семейства держал в руках недопитую бутылку шампанского («Dom Peregnon»?) и два бокала. – Хочешь шампанского? – шепнула мне на ухо Лео. – Хочу, – просто ответил я. Лео сорвалась с места и поволокла меня к пожилой паре. Когда мы подошли совсем близко, она обняла меня за талию, нежно потянулась к моей шее губами так, что легкое платьице четко очертило контур ее бедра, не прекращая колебаться на ветру. Краем глаза я отметил, как глава семейства невольно задержался взглядом на фигуре Лео. В этот момент она повернулась в его сторону и приветливо ему улыбнулась. Потом посмотрела на его жену и обратилась к ней с вопросом: – Поздравляю вас. Ваши дети решили пожениться? – и она ущипнула меня в бок так сильно, что я невольно вздрогнул. Женщина, увидев, как я чуть не подпрыгнул на месте от щипка, заулыбалась. – Спасибо! – поблагодарила она Лео и добавила: – Я думаю, что у вас тоже все будет хорошо. Сказав это, она многозначительно и оценивающе посмотрела на меня. – Ой, спасибо, спасибо! – затараторила Лео. – Ленечка! Поздравь сейчас же родителей молодоженов. Я повернулся к главе семейства. – Поздравляю вас. Это большое событие. Извините, а это ваш сын женится или дочь выходит замуж? – Сын! – с достоинством произнес он. – Ну, тогда вдвойне поздравляю! – почему-то произнес я. Разговор фактически был исчерпан, но тут Лео снова взяла инициативу на себя. – Представляете, – заявила она, обращаясь к пожилой паре, – а вот этот оболтус даже цветы мне сегодня не подарил! А я его почему-то целую и вообще терплю рядом, такого противного. Она вцепилась когтями мне в руку выше локтя. Затем обвила руками, пальчиками одной руки ухватив шевелюру на моем затылке, повернула с силой лицом к себе и поцеловала в губы. Потом повернулась к пожилой паре, попутно повернув к ним и меня. – Видите, какой противный и непослушный, – произнесла она, предъявляя меня даме, словно свою новую покупку или игрушку. – Да уж! Вижу, вижу, какой он у вас «непослушный». Прямо-таки плюшевый. Она покачала бокалом в руках, давая мужу понять, что в бокале у нее ничего не осталось. – Не хотите бокальчик шампанского? Я с удовольствием выпью за вашу «непослушную» пару, – проговорила она, пока ее муж покорно наполнял ее бокал. Было очень заметно, кто у них в доме хозяин. Появились еще два наполненных бокала для меня и Лео. Лео победоносно посмотрела на меня. Мы подняли бокалы, все четверо. – За вас! – сказала дама. – За вас! – дружно ответили мы. Спустя пять минут мы уже знали, что невеста – не москвичка, что ее родители даже не приехали на свадьбу, потому что отец у нее алкоголик, а мать боится его одного оставить. Опасается, что за несколько дней ее отсутствия он распродаст полквартиры, а деньги успеет пропить. Нас познакомили с молодыми и пригласили поехать вместе с ними на смотровую площадку к университету. Мы вяло сопротивлялись, но потом согласились, потому что планов у нас никаких не было и мы были совершенно свободны. Мы даже сфотографировались вместе со всеми на большую домашнюю фотографию. Потом залезли в «Хаммер» и поехали к МГУ. По дороге молодежь попеременно высовывалась из люков лимузина, орала приветственно что-то в адрес водителей и пассажиров соседних авто, запускала в небо шарики, накаченные гелием, танцевала под музыку и раскачивала «Хаммер» из стороны в сторону. Было весело. Нас с Лео тоже захватило всеобщим весельем. Да и хорошее шампанское придавало мыслям необычайную легкость. На обзорной площадке наша тусовка продолжила безудержное веселье, надежно приковав к себе внимание всех окружающих. Потом по плану был ресторан где-то в центре. К тому времени мы уже стали почти родственниками пожилой пары и, соответственно, молодоженов. Несмотря на это, Лео шепнула мне на ухо, что ей уже скучно. И мы расстались с нашими новыми «родственниками» на пересечении Ленинского и Косыгина. Выйдя из машины, Лео уверенными шагами отправилась в «Арбат-Престиж» со словами, что, дескать, мне срочно надо подобрать новый аромат. Магазин был огромным. Я послушно бродил за Лео вдоль полок и витрин. Она вымучивала продавцов на предмет новинок, по ходу объясняя им, что вот это, что они только что принесли, мне не подходит, и она хочет, чтобы в аромате чувствовались вот такие и такие нотки, а тут все не то. В конце концов она собрала вокруг себя половину продавцов. Все суетились, предлагая наперебой разные парфюмы. Лео чувствовала себя в центре внимания и явно наслаждалась этим, довольно поглядывая на меня. Я невольно залюбовался ее грацией и победоносной улыбкой, с которой она обращалась к окружающим. Наконец она подобрала мне какой-то аромат. Надушила меня им с головы до ног. Заставила меня пройтись по магазину, словно по подиуму, взад-вперед под взглядами строго смотрящих продавцов. Потом, когда ей, видимо, надоело, как я фланирую меж витрин, она меня резко остановила со словами: «Достаточно, а теперь скажи, нравится ли тебе этот запах?» Я пребывал в секундном замешательстве по этому вопросу, и она мгновенно этим воспользовалась, заявив во всеуслышание: – Ну вот! Так всегда! Ему не нравится! Ну вот! Вот и все. Леня, пошли! В следующий раз я подберу тебе что-нибудь поприличней. А сегодня я уже устала. Спасибо всем огромное, – заявила она окружавшим нас продавцам, уверенной улыбкой объясняя им, что разговор окончен. Мы выкатились из магазина. Она шла чуть впереди. Я пытался ей объяснить, что запах мне очень даже понравился и я готов был его купить. На это она мне заявила, что наша задача была не покупать мне новый одеколон, а поменять мне аромат на сегодня, и добавила, что она хочет показать, как можно весело и полноценно жить, не тратя миллионов каждый день. Мы подошли к дороге, и Лео начала ловить машину, попутно объясняя мне, что если бы не я, то она поймала бы совершенно шикарную машину, на которой бы ее отвезли бесплатно в любую точку Москвы. Но я являюсь огромным препятствием в этом деле, поэтому придется ехать на какой-нибудь «девятке». Я наивно спросил, а как бы она бесплатно доехала на дорогой машине. Она мне рассказала, что главное в этом вопросе ни в коем случае не садиться к водителям, зарабатывающих извозом, будь то такси или просто бомбила. Людей в шикарных автомобилях не интересуют твои сто или двести рублей, потому что им оскорбительно будет получить за полчаса работы меньше ста долларов. Поэтому они никогда не станут останавливаться ради того, чтобы подвезти кого-нибудь за деньги. Нет, они могут остановиться и отвезти тебя куда угодно бесплатно с тем, чтобы познакомиться, поболтать и, может быть, взять телефончик. Причем номер телефона часто спрашивают просто из спортивного интереса: даст – не даст. Часто потом даже не звонят. В особенности если телефон даешь, но вежливо объясняешь, что у тебя есть парень и ты его очень любишь. Слова, что ты любишь кого-то другого, останавливают девяносто процентов мужиков. Так что задача сводится к тому, чтобы пропустить все дешевые машины и дождаться дорогую. Днем это может занять и десять минут, потому что все деловые в рабочее время заняты исключительно своим бизнесом и мысли крутятся на другой волне. А вечером и в выходные можно даже отбирать среди приличных машин со словами типа, ну, на «Вольво» я каталась прошлый раз, на «Мерседесе» вчера, а вот на «Лексусе» – это прикольно, поеду, уж, стало быть. При этих словах перед Лео остановилась «девятка», и она со вздохом наклонилась к окну и назвала адрес в районе Сокола. Они быстро договорились о цене, и Лео первой прыгнула на заднее сиденье, не выпуская моей руки. Я нырнул в машину следом за ней. Только машина тронулась, Лео начала свою тираду в адрес водителя: – Знаете, как тяжело, когда муж глухонемой. Все одной, одной. Везде самой приходится обо всем договариваться. Водитель «девятки» с удивлением покосился на меня. Я с не меньшим удивлением посмотрел на Лео. В ответ она ущипнула меня за руку. Потом отвернулась в сторону водителя и продолжила: – Вот, представляете. Недавно потерял, бедненький, и слух и голос. Разговаривать с ним сейчас фактически невозможно, потому что язык жестов ни он, ни я еще не выучили. А по губам он тоже читать не умеет. Так у меня теперь впечатление, что у меня дома реальное дерево живет, чурбан такой. Да, милый? Ты ведь у меня чудо стоеросовое? – произнесла она, обращаясь ко мне и гладя мою руку. Я блаженно улыбался, глядя на нее. Я, понимал что это шоу, участником которого являюсь. И организовано оно прежде всего для меня, что я и есть тот самый зритель, который, не покупая билетов, попал на спектакль. Водитель, в свою очередь, наивно полагал, что весь этот спектакль для него и именно он является зрителем. Он улыбался Лео и скалил ей зубы. Мне очень захотелось рявкнуть на него матом, но я удержался от такого соблазна. – Так вот. – Лео продолжала свой монолог. – Эту дубину к тому же теперь выгнали с работы, потому что он должен был что-то там продавать, а для этого надо общаться с людьми. А он у меня «талантливый» в кавычках, до этого-то денег зарабатывать не мог, а теперь и подавно. Тут мне пришлось склонить голову, чтобы не выдать наружу смех, который готов был прорваться в любую секунду. Я уперся взглядом в свои часы, простенькие часы «Patek Philippe» стоимостью всего в двадцать тысяч долларов. Пошевелив рукой, я кивнул Лео на часы. Потом я провел взглядом по шмоткам, надетым на меня, и попытался вспомнить, сколько они в общей сложности стоят. Рубашка «Etro», джинсы и ремень «Dolce & Gabbana», башмаки «Joop». Лео тоже окинула меня взглядом и продолжила: – Представляете, одеваю его я, кормлю тоже я. По-моему, единственное, что он купил сам, это вот эти часы, китайская подделка долларов за пятьдесят. И теперь ходит, кичится, типа, крутой! Вот вы его спросите, спросите, сколько сейчас времени! Увидите, что будет. Водитель полуобернулся и громким голосом, как говорят с глухими, осведомился по поводу времени. Я, естественно, молчал. Потому что, во-первых, пребывал в шоке, во-вторых, просто не хотел общаться с этим человеком, в-третьих, я понимал, что я его понять не должен, потому что я не просто якобы плохо слышу, а совсем ничего не слышу. Тот развернулся еще больше, оторвал обе руки от руля, и двумя пальцами правой руки пощелкал по запястью левой, обозначая часы, которых у него не было. Тут я его, типа, понял. Демонстративно трясанул часами, заулыбался, закивал головой, развернул свою руку так, чтобы ему было видно циферблат. Водитель оглядел часы, повернулся обратно к рулю и что-то нечленораздельно промычал. Положительных эмоций со своей улыбкой в пять желтых зубов он у меня не вызывал. Видимо, я своими часами и своим холеным видом тоже задел его за живое. – М-да-а уж! – нечленораздельно промычал он, уставившись на дорогу, потом воззрился оценивающим взглядом на Лео. Смотрел в зеркало, кровожадно улыбаясь кривыми зубами. Мне это очень не понравилось. Лео, напротив, улыбалась, поправляла искусно прическу, как это умеют делать женщины. Вроде бы все по делу и в то же время все со смыслом. Лео продолжила атаку: – И в постели теперь совсем никакой стал, все страдает по поводу своего голоса и ушей. Ему бы радоваться, что у него ниже пояса ничего не отвалилось, а он теперь этим своим орудием пользоваться не хочет, потому что, видишь ли, страдает! Да, дубинушка моя? У-ти, у-ти, сучочек ты мой! Последние слова снова были адресованы в мой адрес. Лео запричитала и полезла целоваться. Я слегка отстранился. Она непримиримо посмотрела на меня, снова отвернулась к водителю: – Вот видите, какой! Я тебе еще выращу рожки, миленький ты мой, если так будешь себя вести. Она снова зыркнула на меня. Водитель уже не смотрел толком на дорогу, а исключительно одобрительно поглядывал через зеркало на Лео. – А ты симпатичная! – заявил он. – Ой! Да что вы? – Может, телефончик оставишь? А я позвоню, как минутка будет. – Ой, ну я даже не знаю. – Оставь, оставь, со мной все пучком будет, отвечаю. – Ой, пучком – а это как? Он застеснялся, замялся, даже, кажется, покраснел. – Ну, в смысле, все надежно у меня! В смысле здоровья, силы… ну ты понимаешь? – Да нет! Сумки-то мне таскать не приходится, – отморозилась Лео. – Да нет! Я про другое тебе. Короче, скажи телефон, я позвоню, не пожалеешь… Лео в задумчивости покрутила на пальчике локон волос. В этот момент мы доехали до ресторана. Она начала копаться в сумочке в поисках бумажника и, как бы обдумывая что-то, медленно произнесла: – Слушай, а, может, ты нас подождешь здесь у ресторана? Нам потом в магазин за шмотками ехать. А он обычно выбирать ничего не любит, в особенности для меня, глядишь, что-нибудь образуется, ну, ты меня понимаешь. Слово «понимаешь» Лео произнесла особенно твердо и с нажимом. Водитель сидел с полуоткрытым ртом, жадно хватая ртом воздух. Лео перестала копаться в сумочке, посмотрела на водилу и так же твердо добавила: – Ну? У того хватило только сил, чтобы кивнуть и облизнуть губы. – Ну, тогда потом и рассчитаемся, – жестко завершила диалог Лео, с акцентом на «рассчитаемся». С последними словами она выдавила меня из машины, выскочила сама, хлопнула дверью «девятки» так, что лицо водителя внутри скривилось, и было понятно по его выражению, что он откровенно матюгнулся. Она ему в ответ по-свойски махнула рукой, повернулась ко мне, взяла под руку, и мы вошли в ресторан. – Светочка! – услышал я голос Лео, но по привычке не подал вида – вдруг я по-прежнему глухой. – Лео! Ну наконец-то ты зашла. Я уже думала, что этого никогда не произойдет! – сказала в ответ дама лет тридцати пяти и направилась к нам, плавно разводя руки, будто пытаясь охватить пространство вокруг. Она подошла ближе, в последний момент сконцентрировалась только на Лео, чему я был несказанно рад. Они обнялись, что-то нежно пропищали друг другу. Потом Лео обернулась ко мне и с заговорщицкой улыбкой выдала новую страшную тайну: – Света! Познакомься! Это Андрей! Помнишь, я рассказывала тебе о нем, что он талантливо пишет романы. Ну вот! Это он и есть! – А еще я немой! – добавил я вслух. У Светланы что-то произошло с лицом. Улыбка застыла маской. Она вопросительно посмотрела на Лео, потом снова на меня. – Это реплика из нового романа! – с гордостью произнес я. – А-а! – с непониманием в голосе произнесла Светлана и с акцентом на последний слог добавила: – Ново! Я понял, что терять в ее глазах мне больше совершенно нечего, и окончательно расслабился: – Лео! А мы здесь что, есть будем? У меня денег нет! – категорично произнес я. Взгляд Светланы показал мне, что мой рейтинг упал ниже «жигало». – Студентов и инвалидов кормим бесплатно, – жестко произнесла она и добавила: – Пойдем, Лео! Я покажу тебе ресторан. Лео улыбнулась и подмигнула мне, одновременно показывая кулак. Мы важно проследовали по ресторану. Посетителей почти не было. Ресторан был хорош как минимум своим интерьером в стиле арт-деко. – Тут много элементов в стиле ар-деко. Например, вот эти колонны, – говорила Светлана, обращаясь только к Лео. Я тут же решил вмешаться и усугубить свое положение: – Да! Здорово! Только не хватает картины какого-нибудь известного мастера. Ну, Айвазовского, там, или Бонч-Бруевича, – важно произнес я. Обе девушки прыснули со смеху. Светлана смеялась над моей неотесанностью, а Лео – от комичности ситуации вообще. Я тоже радостно улыбался, во-первых, что мне удалось их рассмешить, а во-вторых, по роли мне это явно полагалось. Светлана усадила нас за столик. – Ну что, ребята, заказывайте хоть Бонч-Бруевича на вертеле. Фирма угощает. Мы сделали заказ. Разговор Лео и Светы продолжился. Я больше не вмешивался. Они мне тоже не мешали подсматривать за их мимикой и жестами. Еда была потрясающая. Теплый салат с рукколой и утиной грудкой явно был гордостью повара. Светлана время от времени косилась на меня. Каждый раз все с большим и большим интересом. Это были такие мимолетные оценивающие взгляды, выхватывающие отдельные элементы. Женщины гораздо больше обращают внимание на детали, нежели мужчины, которые смотрят на объект в целом. У женщин элементы мозаики выстраиваются в точную картину мира, в то время как мужчины мыслят глобальными явлениями и поступками. Поэтому ни один мужчина не сможет понять, почему женщина приняла отрицательное решение, хотя в глобальном плане все было нормально. А женщина всего лишь отметила один недоброжелательный взгляд, по которому усмотрела, что где-то там в будущем это может привести к роковым последствиям, а может, и не привести, но угроза существует, а значит – отказ. И все. И она не станет объяснять все это мужчине, потому что он все равно ничего не поймет. Потому что это нелогично. А значит, глупо. То, что мы называем женской логикой, – это не логика вообще. Это чувства на уровне полутонов эмоций, часто связанные с предвидением, предчувствием. Это мозаичная картина мира, в котором не видно объектов, зато виден настрой. И этот красочный портрет, залитый всеми цветами радуги, дает большее представление о мире, нежели обычная логика. Но! Женщина может не увидеть обычной очевидной для любого мужчины логической цепочки, ведущей к отрицательному ответу. И когда женщина увидит свое красочное субъективное «да», логичный мужчина скажет «конечно нет», потому что при всем том положительном субъективном настрое проект неосуществим по вполне объективным причинам. Все это к чему? Для принятия решения нужна комплексная оценка. «Мужчина» и «женщина» нуждаются друг в друге для того, чтобы быть счастливыми. Преуспевающие бизнесмены часто принимают решения, исходя не только из логики, но и из желания или нежелания влезать в этот проект. Это и есть элементы той самой женской логики. Так вот, Светлана выхватывала своими взглядами элементы мозаики моей личности, и мне показалось, что первичное представление обо мне как о дебиле не согласовывалось с тем, что она видела сейчас. Наконец она окончательно развернулась ко мне всем корпусом и, глядя мне в глаза, произнесла: – Андрей! Так, кажется, вас зовут. А вы не такой, каким пытаетесь сейчас казаться. Вы действительно писатель? – Нет, не писатель. – Так может, вы и не Андрей вовсе? – И не Андрей. – А кто же вы? – Волшебник, просто волшебник. – Лео! А тебе, оказывается, повезло. Это волшебник. Скажите, волшебник, а вы можете сделать девушку счастливой? – Это зависит от того, хочет ли она быть счастливой. – Любая девушка хочет быть счастливой. – Неправда! Есть девушки, которые, например, хотят быть несчастными, чтобы их жалели. – Ну, наверное, в этом их счастье? – Нет, Светлана! Они несчастны и хотят быть несчастными. – Ну, наверное, вы правы. Ой, какой вы умный! Лео, закажи ему пирожное от заведения. Мы съели по пирожному. Девушки еще немного поболтали. Пришло время двигаться дальше. – Ну, ладно, Светочка. Нас уже водитель там, наверное, заждался, – сказала Лео Светлане заговорщицким тоном. – Мы пойдем, наверное? – Ох, Лео, Лео! Опять «мужчинку» мучаешь. – Ага! – ответила самодовольным тоном Лео. Мы вышли на улицу. В «девятке» по-прежнему сидел наш нахохлившийся водитель. Лео хозяйским жестом распахнула дверь автомобиля и поприветствовала «мужчинку»: – Какой ты все-таки милый. Подождал меня. И не обращая на меня никакого внимания, ну, ведь я же глухой, продолжила: – Послушай, голубчик! План действий у нас такой. Ты везешь нас до машины моего «стоеросика». Я сажусь к нему. Он отвозит меня в «Атриум» на Курскую. Ты приезжаешь следом. Я делаю вид, что иду за шмотками, а сама выйду к тебе. Хорошо? – Угу. А ты это, недолго? А то я уже притомился тут ждать. – Недолго, недолго… Поехали уже. Я тем временем тоже уселся в машину, громко хлопнул дверью, ведь я же не слышу. Было слышно, как у водителя заскрежетали зубы. Он рванул с места так, что я ударился головой о подголовник. Мы быстро доехали до моего авто. Пересели. Я тронулся с места и спросил: – Ну, что? Куда едем? – За шмотками, конечно. А вот в «Атриум» или куда-нибудь еще, выбирать тебе, о мой водитель. – Лео подумала и добавила: – Поехали в дисконт на Саввинскую. Ты ведь сможешь оторваться от преследования, о мой гонщик. Она потянулась со своего кресла ко мне и жадно поцеловала меня в шею. Потом еще и еще… – Ну, давай! Жми уже. Я положил ей одну руку на колено и нажал на газ. В дисконте Лео набрала кучу шмоток, вплоть до нижнего белья, схватила меня за руку и поволокла в примерочную. Я покорно пошел за ней. Перед кабинкой она быстро оглянулась. Убедившись, что никого нет, она впихнула меня первым в примерочную. Сама вошла следом, бросила вещи на стульчик и накинулась на меня, словно голодная пантера. Под градом жадных поцелуев я уяснил, что ее следует срочно раздеть. – Ну, давай уже, – услышал я сквозь сдавленное дыхание. «Ничего себе. Надо бы поаккуратнее, что ли», – подумал я про себя, но желание затуманило мозг, и я начал ее нежно домогаться. – Леонид! Что это такое?! Вы не за ту меня приняли, – отчетливо произнесла она. – Прекратите сейчас же, а то придется вызвать милицию. Они вас уймут, не сомневайтесь. – …Ну, вот! Уже лучше, – заявила она, когда я наконец-то отлепился от нее, все еще жадно дыша. Она быстро начала примерять наряды. Я смотрел и удивлялся, как она быстро разбирается со всем этим ворохом тряпья. Через пять минут она отодвинула в сторону огромную кучу непонравившихся шмоток и оставила перед собой несколько действительно интересных вещей. Она вгляделась в ценник одного из платьев, придирчиво осмотрела бирку со всех сторон. Потом с улыбкой посмотрела на меня и спросила: – Ну что, дорогой, ты подаришь мне это платьице за тридцать тысяч рублей? У! Посмотри! На него же скидка пятнадцать процентов. Я молча полез за кредиткой. У нее в глазах засияли звездочки. – Милый! Какой ты все-таки милый. А если я скуплю здесь весь магазин? Ты точно так же оплатишь все мои шалости? А денег хватит? Я только пожал плечами. – Может, и не хватит. Тогда я просто скажу, что денег нет. – У! А ты – мужчина, мой милый! Ленечка! Только сегодня мы сделаем по-другому. Но карточку ты не убирай! Платить все-таки придется. – Ну! Мне-то можешь не объяснять, что бесплатный сыр только в мышеловке. Она посмотрела вокруг, потом оглядела потолок нашей тайной комнаты. Затем покопалась в куче ненужного тряпья. Достала оттуда безвкусное платье за пять тысяч рублей. Посмотрела на меня и спросила: – Ну? Как тебе оно? Правда, милое? Я скривился от такой безвкусицы. – Кроме цены, ничего интересного, – сказал я. – Именно! В точку! – радостно произнесла она. Дальше произошло нечто невероятное. Она быстро поменяла ценники на платьях местами. Потом взяла несколько интересных маечек, трусиков и чего-то еще. Цены на остальные вещи не были заоблачными, и она ничего не меняла на ценниках. Получилась небольшая кучка вещей. Она взяла шмотки в одну руку, мою руку – в другую и радостно поволокла меня и вещи по направлению к кассе. В моей единственной оставшейся на свободе руке торчала кредитка. Но и этот последний атрибут моей свободы перекочевал сначала к Лео, а затем – в руки кассирши. Дама за кассой взглянула на наряды и сосредоточилась на своей аппаратуре, поднося сканер штрихкодов к биркам. В этот самый момент Лео начала свою тираду: – Милый! Какой ты милый! Я так долго ждала, когда ты мне сделаешь такой волшебный подарок! Представляете, – это уже относилось к кассирше, которая вплотную приблизилась к бирке от платья, – представляете, он пошел сегодня со мной выбирать вещи. Ведь правда он очень милый? Сотрудница магазина посмотрела на мою улыбающуюся физиономию как раз в тот момент, когда сканировала ценник стоимостью в пять тысяч рублей. Лео обвила мою шею рукой, словно собственного огромного плюшевого медведя, и в этот момент я увидел, как из кассового аппарата вылезает чек. «Дело сделано, Билли!» – подумал я про себя. Видимо, то же подумала Лео. Я расписался в чеке, и через минуту мы были уже в машине, а покупки – в багажнике. Нас никто не преследовал. Я чувствовал себя странно. С одной стороны – сумма покупки составила двенадцать тысяч рублей вместо ожидаемых сорока. И это было приятно. С другой стороны – теперь я тоже был вором. И это было новое и странное. Адреналин уже перестал поступать в кровь, и я спокойно пытался осознать происшедшее. Лео смотрела на меня молча, спокойно улыбаясь. – Мой милый! Наверное, ты думаешь, что ты только что украл у хозяев магазина деньги? Ведь так? Я промычал в ответ что-то нечленораздельное. – Та-ак! – бросилась в атаку Лео. – Скажи, а ты знаешь, сколько составляет наценка от заводской цены до розницы в этом магазине на такое вот фирменное платье европейского пошива. Восемь раз! Восемь раз! Скажи! Это разве не воровство? А мы купили все это приблизительно в три раза дешевле, если считать по общей сумме. Так что, мой милый, мы просто взяли себе скидку, ни с кем ее не оговаривая. Только и всего. И кончай напрягаться по этому поводу. То же самое и с водителем. Всякий раз, когда я чувствую, что меня готовы унизить, обмануть или впарить что-нибудь за дорого, я покрываюсь шипами и колю в ответ. И это весело! Ведь правда весело? Я так живу, Леня. Мне так прикольно! Без таких мелких шалостей жить скучно. Не знаю, поймешь ли ты меня. Но я не отнимаю хлеб у нищих, кров – у бездомных. Наверное, можно было бы взять у одной моей знакомой дисконтную карту этого магазина и купить все эти вещи с официальной скидкой в пятьдесят процентов, но это же скучно, Леня! Это страшно скучно. Я сделала то же самое, но – весело! Я такая, Леня! И я не хочу меняться! Я посмотрел в ее сверкающие, смеющиеся глаза, притянул к себе и поцеловал. Мы приехали ко мне, надели на нее все новые вещи и устроили пир из тех немногих съедобных объедков, которые случайно оказались в моем холодильнике. После обеда состоялся наш разговор, определивший все последующие события. Разговор был короткий, я бы даже сказал – молниеносный. В нем не было начала, в нем не было конца. Так же как и в последующих событиях было что-то сумбурное, идущее не от разума, а от души, мечущейся души, ищущей выхода. Это было так на меня не похоже. Наверное, это вообще был не я, как минимум не я привычный. – Лео! И все-таки ты точно хочешь совершенно избавиться от своей прошлой жизни? Стереть свое прошлое? – Ну да. – Зачем? Может там, в прошлом, все же было что-то хорошее? – Может, и было. И я это не собираюсь забывать. Но документально мне совершенно нечего терять. Ну, давай, я не буду тебе объяснять всю эту муру, называемую моей жизнью. – Наоборот, рассказывай! Как я тебе могу помочь, если толком не пойму, какое конкретно прошлое ты собираешься стереть. – Леня! Но я о тебе тоже ничего не знаю. Я не знаю ничего из твоего прошлого, я не знаю ничего о твоем бизнесе, я не знаю ничего о твоей личной жизни. И в этом смысле мы одинаковые. Мне невольно стало грустно от этой ее мысли. Она попала в цель, точно в цель. Она действительно ничего обо мне не знала, не знала, что с моими родителями, не знала, есть ли у меня вообще хоть какие-нибудь родственники, не знала, где и как я рос, как заработал свои первые деньги. Но я знал о ней многое, точнее, я знал о ней главное. И я знал, почему меня к ней тянет. – Ты даже не представляешь, насколько мы одинаковые. Лео ждала продолжения моего монолога, но я закрылся и замолчал. – И-ии? – протяжно протянула она. – И все, – сказал я. – Ну, вот и поговорили, – срезюмировала она и, по всей видимости, обиделась. Я попробовал ее обнять, но безуспешно. 33. Два дня спустя мы снова встретились в кафе за ланчем. Мои уколы совести по поводу воровства в магазинах к тому времени прошли совершенно, но осталась тайна, которая связывала нас еще больше, чем прежде. Работать хотелось не очень. За первую половину рабочего дня я не решил ни одного вопроса. Официанты в кафе были в таком же настроении и кормить нас тоже, похоже, не собирались. Все же с сервисом в нашей стране никогда не будет хорошо. У русских есть одна общая национальная черта – гордыня, которая не дает человеку работать в сфере обслуживания, например, официантом. Типичные официанты в московских кафе и ресторанах – студенты, которые рассуждают примерно следующим образом: «А что я? Я здесь вообще случайно! Вот сейчас доучусь и пошлю вас всех вместе с вашим паршивым рестораном куда подальше. А если что не так, так и сейчас могу послать. Деньги, конечно, не лишние, но мне учиться – главное». И что тут еще можно добавить? Мы, русские, не можем понять, что услужить другому человеку, например накормить его вкусно и ласково, – это действительно ценно и достойно. В служении человечеству есть большой смысл жизни. А мы гордые. Для нас служить другим людям – недостойно и неинтересно. Поэтому у нас нет или почти нет семейных ресторанов, как в Европе. Лео опоздала, как всегда, всего минут на сорок. Я привык и даже не пожурил ее. Мое предложение к ней было куда важнее. Без долгих разговоров я предложил ей начать новую жизнь с новой фамилией сначала не в Москве, и главное, без Виктора. Короче, я предложил ей умереть, чтобы воскреснуть с новым именем и фамилией. И еще. Сказал, что она будет свободна в своем последующем выборе, что делать и как жить. У нее будет новый загранпаспорт и деньги на счету. Она так опешила, что дважды переспросила меня, что я имею в виду. Я пояснил. Потом еще раз. Она смотрела на меня круглыми глазами. Потом в глазах у нее заиграли искорки, она хитро заулыбалась и заявила в ответ: – Хорр-ро-шо! Только я хочу умереть ярко и красиво. Никаких больниц, вялых умираний, белых стен, дурацких моргов, людей в белых халатах. И еще я хочу, чтобы Виктор это видел. Всегда хотела разбиться на ярко-красной машине, вылетев с отвесной скалы. Видимо, я побледнел. – Ты – сумасшедшая! Ты знаешь, что ты – сумасшедшая? – Ага! Еще какая! Ну так что, мой спаситель? Ты позволишь мне красиво разбиться? – Хорошо! Ты хочешь, чтобы Лео красиво разбилась на машине. Она разобьется. Только в последний момент в машине будешь не ты. Договорились? – Как не я? А кто? – Там будет профессиональный каскадер. – А может, я? А? – Нет, – отрезал я. – Это мое принципиальное условие. – Ну, хорошо! Это будет… прикольно, – она завораживающе улыбнулась мне, – да, милый? 34. Все, кто желает умереть, умирают раньше, чем могли бы, если бы хотели оттянуть этот момент. Все, кто страстно мечтает что-либо поменять в своей жизни, меняют и часто меняют не в лучшую сторону. Мы всегда торопимся, если чего-то очень хотим. Идем к цели, плохо выбирая пути, оступаемся, падаем. При желании что-либо менять сначала просто необходимо сказать себе: «Стой, не спеши, тот ли это путь?» Но ведь так хочется все поменять уже сегодня. Это так подгоняет… День выдался простым и ясным. Легкий ветер шевелил листву. Солнышко ласково пригревало. Старая Москва завораживала трехэтажными домами с цветочными горшками на окнах и трамваями, грохочущими по Бульварному кольцу. Мы с Лео пили мегакапучино в «КофеБине» на пересечении Покровки и Бульварного кольца. Прекрасный день, чтобы умереть. Лео улыбалась мне, и мы оба знали, что это ее последний день, ее последнее солнце, ее последний ветер. Новенький «Мерседес», кабриолет ярко-красного цвета, был припаркован рядом с кафе. Крыша машины была сложена, и воробьи утаскивали крошки со столов на ярко-красный капот, а один самый храбрый умудрился даже усесться на кожаный руль. Этой прекрасной машине также предстояло сегодня погибнуть. Люди проходили мимо и невольно улыбались, смотря на отважного воробья. Мы с Лео тоже улыбались. – Итак, Лео, повторяю еще раз. Едешь на набережную. Встречаешься с Виктором. Бравируешь перед ним новым авто. Потом садишься в машину, выписываешь перед кафе пару восьмерок, пересекая сплошные и сжигая резину. Затем со свистом уносишься по улице, выходящей на набережную. Быстро доезжаешь до разворота. Там меняешься с дублером. Садишься в его машину и спокойно уезжаешь. Ничего и никого не ждешь, просто уезжаешь. Не забудь оставить в «Мерседесе» свой телефон. У дублера в машине возьмешь другой телефон и минут через пять звонишь мне на резервный номер. Я расскажу тебе все подробности нашего маленького шоу. И не вздумай звонить мне на мой обычный. Ладно? – Леня! Кончай уже меня дрессировать. Я двадцать раз все это слышала. Не хочешь ли ты сказать, что я совсем глупенькая? В душе я блондинка немножко. Но пожжжалуйста! Ну? Ну все уже. Я все выучила. Кофе лучше допей. Волнуешься больше меня. Зелененький аж стал. Дай я тебя поцелую, что ли? От такого отказываться? Кто ж откажется? Мы целовались. Люди в кафе делали вид, что нас нет. И это была правда. Нас действительно не было. Нет, мы, конечно, были, но явно не в этом мире, не в этой реальности, не в этом измерении. Кофе закончился, и пришло время расставаться. Мы вышли из кафе. Каждый сел в свою машину и поехал своим маршрутом к одному и тому же месту. Я специально проехал мимо машины дублера, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Он был на месте. Сидел в своей «Хонде», стоящей, где мы и договаривались. Помахал ему рукой. Он улыбнулся в ответ. Выехал на свою позицию на набережной, запарковался, заглушил двигатель и, не привлекая внимания, стал наблюдать за кафе. Моя роль заключалась в том, чтобы наблюдать за движением на набережной, за ГАИ и милицией. В случае опасности я должен был включить аварийку в своей машине в качестве предупреждающего сигнала. И тогда наши маневры на набережной прекращаются до выключения сигнала. Такова была принципиальная договоренность. Это было мое право вето. Лео приехала к кафе, как и положено, минут через пять после меня. Выглядела она сногсшибательно. Ярко-красный кабриолет, черный облегающий брючный костюм, красный в цвет авто шарфик, который естественным образом разлетался по ветру при движении машины, черные большие солнцезащитные очки и, конечно, красная лаковая сумочка. Ну, в общем, все как в кино. Я даже подумал про себя: «А не переборщили ли мы с этой показухой?» Потом понял: нормально, все эти понты для таких пацанов, как Виктор, – лучшее, что можно придумать. Понял, что все идет хорошо, и успокоился. Лео грациозно, как большая черная кошка, выскользнула из авто и такой же опасной провоцирующей походкой отправилась в кафе. Даже с моего места было хорошо заметно, как все, абсолютно все мужчины в кафе, даже те, которые были с подругами, воровато проводили взглядами Лео, грациозно скользящую меж столиков. Воздух наполнился ненавистью окружающих женщин. Виктор, наоборот, выпятил грудь, еще больше по-хозяйски развалился в кресле в предвкушении той маленькой победы, когда Лео подойдет к его столику и, таким образом, выберет его среди всех. Лео так и сделала, все, кроме одного. Она не поцеловала его, и даже ни тени улыбки не отразилось на ее лице. Она холодно и надменно уселась напротив, подозвала официанта и что-то ему заказала. Минут пять они говорили. Лео потягивала коктейль. Виктор курил. Ветер заботился, чтобы Лео хорошо выглядела. Красный шарфик легкого шелка дополнял прическу, паря по ветру. Иногда Лео приходилось поправлять волосы, шарфик. Как всегда небрежным легким движением она делала это, и все вокруг отвлекались от своих занятий. Затем был такой момент: Виктор потянулся к ключу от «Мерседеса», лежащему на столе. Лео быстрым движением опередила его, взяла ключ левой рукой и больше не отпускала его. Минуту спустя она поднялась, весело улыбнулась Виктору, погрозила ему ключиком и спокойно пошла к машине. Виктор пытался пойти следом, но замешкался из-за счета. «Началось», – подумал я, и сердце бешено заколотилось. Лео тем временем уверенно и с виду спокойно села в авто. В следующий момент с визгом колес выехала задом с парковки и остановилась на набережной. Все смотрели на нее. Она смотрела на Виктора и махала ему рукой. Затем ее взгляд скользнул по мне, по моей машине. Никаких сигналов с моей стороны не было. Мостовая была совершенно пустой. Лео вжала педаль газа в пол и резко вывернула руль влево. Машина начала вращение на месте. Сделав пару оборотов, Лео пустила машину по прямой вдоль набережной. Чуть разогнавшись, начала восьмерку ровно с центра мостовой, там, где две сплошные. Завершив маневр, вернулась на исходную позицию в центре, снова нажала на газ и ушла с заносом на улицу, выходящую на набережную, оставив после себя облако дыма и запах жженой резины. Все, кто мог это видеть, давно уже повскакивали со своих мест и смотрели вслед ярко-красному уносящемуся облаку. Лео в этот момент двигалась в сторону дублера. Никто, кроме меня, не знал, что должно произойти дальше. В тот момент, когда ее машина на какие-то секунды скрылась из глаз наблюдателей во время разворота, я еще раз осмотрел место будущих событий. На набережной машин по-прежнему не было, сказывалось воскресенье, самое начало дня. Виктор по-прежнему смотрел вслед Лео, что тоже было в согласии с планом. Красивый кованый забор набережной был заботливо откручен, но оставлен на месте. Это проверил Андрей, наш уважаемый каскадер. Машина была застрахована вдоль и поперек. Застраховано было дополнительное оборудование, в том числе и спортивные сиденья «Рекаро». На специальных сиденьях также настоял Андрей, предупредив, что в противном случае он не работает. В этот момент машина Лео снова появилась в пределах видимости. Ярко-красное пятно стремительно приближалось к набережной. Было полное впечатление, что за рулем по-прежнему была она. Одетая в черное, с красной накидкой поверх волос и в больших темных очках. Даже я признал бы, что это Лео, если бы не знал, что это дублер. Машина на полной скорости сделала попытку повернуть на набережную, но скорость была слишком большой, занос – слишком огромным, и машина заскользила по асфальту, плавно развернулась задом к кованому забору, снесла его как пушинку и вместе с ним отправилась на дно реки. Машина, вылетающая задом с набережной, на полном ходу, с верещащими тормозами, – такого я не видел даже в кино. Мысленно я поаплодировал мастерству пилота, пожелал ему удачи в искусстве подводного плавания, еще раз посмотрел на Виктора. Тот стоял, сжав руками виски, рот открыт, в лице нескрываемая боль. «Да уж, – подумал я про себя, – Виктор – это не просто надзиратель по отношению к Лео, Виктор – нечто большее». Думать об этом далее не хотелось. Я завел двигатель, тронулся с места, свернул в сторону машины дублера, чтобы не привлекать к себе внимание. Я ехал в сторону от набережной, а перед глазами по-прежнему стояла картинка, как машина Лео пробивает брешь в кованом заборе и влетает в воду. Это было настолько эффектно и так страшно! Машина дублера по-прежнему стояла на месте. «Вот дура! – подумал я про себя. – Я же сказал – сразу же уехать!» Подъехав ближе, я уже готов был наорать на нее, но слова застряли в горле. За рулем машины сидел дублер, а картинка машины, вылетающей с набережной, была фоном к всему происходящему. Я выскочил из машины. В один прыжок оказался рядом с Андреем. Вытащил его из машины. – Где Лео? Где Лео? – орал я ему в лицо. – Ну, понимаешь, – вяло ответил он, – я всегда перед трюком отхожу на секунду пописать. Ну, привычка такая. А тут негде, как видишь. Ну, я и сходил вон в те кустики. Понимаешь? Я проследил глазами за его взглядом. Кустики. – А выхожу, – вяло продолжил он, – смотрю, а ее машина в сторону набережной несется. Или, может, не ее? Может, она еще не приезжала? Он с надеждой посмотрел на меня и опустил глаза. – Ну! Что ей, трудно было подождать двадцать секунд! А? Всего-то! Двадцать секунд! Он с вызовом посмотрел на меня. Я непонимающе смотрел на него, и все та же картинка стояла перед моими глазами. Я обежал вокруг его машины, сел на пассажирское сиденье. – Заводи! На набережную! Живо! – проорал я. Дважды повторять не пришлось. Андрей мгновенно уселся рядом, и мы мчались к набережной. Там, около дыры в заборе, толпился народ. Все смотрели в воду. В пустую черную воду. Мы тоже туда смотрели. И ничего не видели. Я оставил Андрея дежурить до приезда МЧС, а сам отправился пешком к своей машине. Тут зазвонил телефон, и я судорожно снял трубку. – Лео! Лео! А, это ты, Илюха! Привет. Нормально, давай я тебе перезвоню позже. Я сосредоточенно посмотрел на аппарат. «Дебил! – подумал я про себя. – Я же сам ей сказал звонить на другой номер!» Но по-другому телефону никто не звонил. Я проверил, работает ли он. Даже позвонил в службу «100», узнал точное время. Позвонил Андрею, спросил, у него ли в машине новые документы Лео и телефон. Он подтвердил, что лежат на заднем сиденье. Мне было как-то нехорошо. Я тупо уселся в свою машину и стал ждать, просто стал ждать телефонного звонка. Через три часа телефон зазвонил. Я лихорадочно схватил трубку. Это был Андрей. Он сообщил, что искореженную машину Лео подняли из воды. Из хороших новостей – за рулем никого нет. Из плохих – водительское рекаровское сиденье сломано. – Оно не должно было сломаться. Видимо, была слишком большая скорость, – произнесла трубка. – Тела нигде нет. «Тела нигде нет». Это прозвучало как приговор. Хотелось закричать в ответ: «Врешь! Это не так!» Но сил не было. 35. Тело нашли пять дней спустя. Без головы. Шмотки Лео, черное платье, шарфика не было. Опознал шмотки Виктор. Мне потом принесли копии документов. Экспертизу сделать не смогли, потому что оказалось, что, живя в Москве, Лео ни разу не обращалась в поликлинику, не делала никаких анализов, не проверяла группу крови, не снимала отпечатков пальцев. С ее места жительства тоже не было никакой информации. Детдом давно закрыли. Документы куда-то пропали. В общем, нормальный бардак. До этого все эти дни я сидел дома и смотрел на два телефона, свой обычный и новый, для связи с Лео. Первый время от времени звонил. Второй – молчал. Каждый раз, когда звонили, я поднимал трубку, убеждался, что это не Лео, и терял интерес к разговору. Время от времени звонил Андрей и спрашивал, нет ли вестей. Пару раз он пытался завести тираду, что он не виноват и она могла бы подождать. Каждый раз я его останавливал и клал трубку. Винил я только себя. Потому что это я все придумал, это я все предложил, это я согласился на ее безумное предложение красиво умереть. Все можно было сделать по-другому. Все нужно было сделать по-другому… 36. Открываешь утром глаза и спрашиваешь себя: «А стоит ли продолжать жить?» Ведь все лучшее в твоей жизни уже было и никогда не повторится. Вспоминать ужасно больно, потому что хочешь обратно в прошлое хоть на минуту, хоть на секунду. Хочется вернуться туда, где было так хорошо, и теплилась надежда, что впереди еще лучше. А теперь ты понимаешь, что все, что было хорошего, осталось позади и ничего не вернуть. Так зачем теперь жить? И ты с этим непониманием, ноющим во всем теле, встаешь и идешь чистить зубы, попутно нажимая кнопку на чайнике. Все происходит автоматически, как всегда, как каждое утро. Только теперь это не имеет никакого значения. Тебе не нужен результат – чистые зубы и кипяченая вода. Потому что ты даже не можешь вспомнить, выпил ли ты сегодня чаю всего полчаса спустя. На полном автопилоте ты рулишь в офис, не понимая, зачем тебе работать. Тебе больше не нужны деньги. Ты не хочешь никуда ехать. Ты не хочешь ничего покупать. На работе ты отрешенно отвечаешь на вопросы, скорее из-за того, что просто знаешь ответы. После работы ты не едешь домой. Там есть кровать, но ты не знаешь, хочешь ли ты спать. Ты автоматически соглашаешься на любые предложения знакомых, которые набрали твой номер телефона и предложили посетить что-либо или посидеть где-либо. Ты едешь туда, потому что у тебя есть карта и ты можешь отыскать с ее помощью любое место в Москве. Ты говоришь с людьми, потому что им хочется услышать твое мнение. И наконец ты приезжаешь домой и спрашиваешь себя, зачем тебе жить, если настоящее тебя не интересует, а будущего просто нет. Так проходит несколько дней, похожих и не похожих один на другой. Боль в груди равномерно распределяется по всему телу, и ты чувствуешь слабость. Силы угасают. Утром ты можешь не включить больше чайник. В офис приезжаешь позже обычного, потому что не смог ехать быстрее пятидесяти километров в час. Сотрудники меньше задают вопросов и тише разговаривают в твоем присутствии. Вечером ты сидишь в офисе, потому что знакомые не звонят больше, понимая, что в прошлый раз им было неинтересно с тобой общаться, что они говорили не с тобой, а с твоей тенью. У тебя остается только один вопрос. Он сидит в каждой клеточке твоего тела и зудит противным зуммером: «Если тебе так плохо и на все наплевать, то почему ты еще жив, почему ты не умер?» И сосредоточенное размышление приводит к единственному ответу, что «ты живешь в ожидании чуда, ты просто каждый день живешь в ожидании чуда». И еще! Каждый звонок, каждое смс приносит дрожь во всем теле, как будто ты сам и есть виброзвонок, как будто виброзвонок подключен ко всем твоим нервным окончаниям. А вдруг это она? Ты понимаешь, что это невозможно, но сердце отказывается верить, что ее больше нет, потому что тогда точно незачем жить, тогда точно не стоит продолжать существование. Так продолжалось много дней и ночей. Знакомые и сотрудники начали вслух замечать, что я похудел и плохо выгляжу. Начали наперебой предлагать своих знакомых врачей. Я отвечал, что все нормально и никуда мне идти не надо. Один раз оговорился и произнес вслух, что «никуда мне идти уже не надо». Сотрудник в ужасе отшатнулся, явно приняв меня за неизлечимо больного. Смешно, но я впервые в жизни задумался о завещании. Потом в первый раз за несколько дней улыбнулся и, конечно, ничего не стал писать или оформлять. С собой деньги не заберешь, а кому они достанутся, мне было все равно. Однажды позвонил Илюха и глухим голосом сообщил, что у него мама при смерти в Краснодаре. Вроде как инфаркт миокарда. И неизвестно, что дальше. Я спросил, чем можно помочь. Он ответил, что, как всегда, деньгами, только он не знает сколько. Попросить мало – может не хватить. Попросить больше – боится потерять в травяном угаре. В общем, он не знает, что делать. Но если я чем-то могу помочь, то лучше бы я помог. Я спросил, где сейчас его мама. Он сказал, что в Краснодаре. И тут мне в голову пришла интересная мысль. Я сказал, что еду вместе с ним в Краснодар, что там и решим, какая сумма нужна. Илюха озадаченно подышал в трубку. Я фактически чувствовал, как он ошарашенно смотрит на меня сквозь трубку. Потом он спросил, что я сегодня курил. Теперь я уже не выдержал и рассмеялся. Потом извинился и вежливо пошутил, что это у меня вчерашнее. Он еще подышал в трубку, видимо, пытаясь сосредоточиться и что-нибудь еще спросить. Например, как называется та трава, которую я курил вчера. Но потом, видимо, в его притупленное разными снадобьями сознание пришло понимание, что я шучу. Он облегченно вздохнул и сказал только одно: «Круто!» Это действительно было круто. Спустя четыре часа мы уже вылетели из Внуково в Краснодар. Его мама была в ужасном состоянии, в реанимации, рядом с тремя другими потенциальными трупами. Я поговорил с доктором, потом напросился на беседу с заведующим отделением. Речи были стандартными. Такое нередко услышишь в любой постсоветской клинике. Что в принципе пациент ни в чем не нуждается. Что состояние тяжелое, но стабильное. Шансы на выздоровление есть, хотя, честно говоря, небольшие. Что в принципе существуют такие и такие препараты, но к ним в больницу они не поступают и стоят безумно дорого. Что если мы, конечно, можем себе это позволить, то лучше бы их закупить и проколоть, хотя стопроцентной гарантии выздоровления и в этом случае он не дает. Поэтому решать нам, а он и так сделает что сможет. Я спросил, может ли он сказать, где можно взять первую порцию этих препаратов, чтобы начать колоть их уже сегодня. Он позвонил куда-то и сказал, что да, есть по такой-то цене у такого-то. Можно начать, а потом прозвонить аптеки, и может, где-нибудь найдем менее бьющее по карману предложение. Я отсчитал необходимое количество купюр, положил на стол, попросил начать колоть немедленно. Он отодвинул от себя стопку банкнот и сказал, что лекарства надо купить у такого-то. Затем написал имя, адрес и телефон. Я попросил организовать максимально возможный уход за больной. Он порекомендовал обратиться к такой-то медсестре, сказал, что если я ее смогу убедить, то эффект будет максимальным. Я попросил написать список необходимых лекарств, еще раз спросил, не нужно ли еще что-нибудь сделать, например для клиники или для ее сотрудников, и передал зав. отделением свою визитку с мобильным телефоном. Он сказал, что в случае необходимости пришлет смс, что пока ничего не надо, что вот если спасем, то может быть и будет о чем говорить, а пока… Он еще раз посмотрел на визитку, потом на меня. Я уже собирался выйти из кабинета, но остановился, увидев в его глазах немой вопрос. Он помедлил немного, потом спросил: – А простите, вы кем приходитесь больной? Вы ведь не сын? Я ответил, что ее сын – мой друг, что он у постели матери, держит ее за руку и никуда не уходит, поэтому узнавать и договариваться пришлось мне. Он покачал головой: – А я принял вас за ее сына. У вас такая неподдельная боль в глазах… – Я потерял самого близкого мне человека одиннадцать дней назад, – глухо произнес я и вышел. Через полчаса я привез обратно в больницу нужный препарат, купленный по указанному адресу. Я скупил его весь. Но этого хватило бы только на две капельницы из пяти назначенных. Препарат капают через день. Каждый день нельзя. Итого на три дня хватит. Значит, есть два дня в запасе на поиски. Я нашел рекомендованную медсестру и договорился о заботливом уходе. Илюху искать не пришлось. Он был на том же месте, где я его оставил, около матери. Я подошел к нему ближе, наклонился и прошептал ему на ухо: – Мы спасем маму, если будет хоть малейшая возможность, слышишь? Он посмотрел мне в глаза и молча пожал мою руку. С чувством выполненного долга я вышел из больницы и отправился обедать в ближайший ресторан. Илюху я так и не смог оторвать от материнской руки. Солнце палило нещадно. Я устроился на улице, в тени платана. Пятнистый ствол дерева был всего в метре от меня. Я с интересом рассматривал пятна на дереве, пытаясь мысленно преобразовать их в шахматную доску. Тут принесли салат из огурцов и помидоров, политый растительным маслом. Я попробовал салат, и мне показалось, что ничего более вкусного я в жизни не ел. Может быть, это были действительно удивительные томаты и огурцы, политые нежнейшим подсолнечным маслом. Может быть, таких действительно не бывает в Москве. И только здесь, в Краснодаре, чудесное палящее солнце дает возможность овощам впитать свои волшебные лучи. Я попробовал посмотреть на солнце, но оно слепило меня ярким светом даже сквозь колеблющуюся зеленую листву. Я пошарил в карманах в поисках солнцезащитных очков. Их не было. При мне не было ничего, кроме документов, денег и ключей от машины, брошенной в Москве на стоянке аэропорта. И тут я словно очнулся. До меня дошло, что я прилетел в Краснодар без обратного билета. Я не забронировал гостиницу. Я не предупредил никого на работе. Я не взял с собой даже запасного комплекта нижнего белья и зубной щетки. Я провел по щеке рукой и отметил довольно плотную щетину. Сколько дней я не брился? Два, три, пять? «Мы спасем ее, чего бы это ни стоило! Мы найдем этот дефицитный препарат. Мы проконсультируемся у лучших врачей. Если будет малейший шанс, мы спасем ее», – подумал я про себя. В этот же день я объехал и прозвонил все аптеки в городе в поисках лекарств. Список был небольшим. Большинство из них я купил в первой же аптеке. Впрочем, как и говорил зав. отделением, вопрос был в самом дорогом и, видимо, поэтому в самом редко встречающемся лекарстве в Краснодаре. Это был злополучный неотон. Я нашел интернет-кафе. Зашел в поисковик. Набрал в поиске «поиск лекарств во всех аптеках Москвы». И через пять минут у меня был список на двух страницах, где в порядке возрастания цены были указаны телефоны и адреса аптек, продающих нужное лекарство. Еще через пять минут я прозвонил по наличию две-три аптеки и нашел препарат. Я вызвонил секретаря в своем офисе и сказал, что я на несколько дней вынужден буду задержаться в Краснодаре и чтобы она срочно кого-нибудь послала за таким-то количеством неотона в такую-то аптеку. Потом пусть вызовет курьера экспресс-почты, а я через час сообщу ей адрес, по которому нужно будет отправить препарат. Секретарь была в шоке, долго записывала информацию, силилась что-нибудь спросить, но так и не решилась. «Правильно, не надо ничего переспрашивать, – подумал я про себя, – я и сам не все понимаю». Я снял номер в гостинице на улице с красивым названием Красная. Гостиница была еще советская, облагороженная, конечно, но с теми старыми элементами совка, которых в Москве почти уже нет. Меня это не удивляло, а даже радовало. Зато потолки были не менее трех метров. Я походил по комнате из угла в угол. Позвонил секретарю и сказал адрес гостиницы. Делать больше было нечего. Вещей, которые я бы раскладывал по полкам, не было. И это было поводом пойти и купить их. С этой мыслью я пошел искать зубную щетку, пасту, трусы и носки. Вышел на улицу и пошел направо. Города я не знал. Все было новым. Я вспомнил, как так же ходил по Берлину, без вещей, без определенных задач, без целей. Только Лео тогда была жива. Сколько бы я отдал, чтобы сейчас было так же. Пусть даже я был бы брошен ею, пусть один, пусть в одиночестве. Пришла дурацкая мысль, что влюбленные, которых бросают, в целом счастливые люди. По сравнению со мной они-то знают, что любимая где-то рядом, живет своей жизнью, радуется, а может и грустит, что просто стоит запрет на встречу с ней, но у тебя всегда может оставаться надежда, что ты случайно увидишь ее. Да, скорее всего, это принесет тебе новую порцию боли, но это ничто. А если эта боль зашкалит за все разумные пределы, то ты сможешь себе сказать, что все, теперь я не хочу ее видеть. И на время это будет спасением. Потому что спустя некоторое время боль чуть-чуть утихнет, боль снизится ниже пороговой отметки, и ты захочешь увидеть ее снова. Ты думаешь, что твое сердце давно должно было сгореть, но этот несчастный уголек внутри все тлеет и тлеет. И ты живешь надеждой, каждый день живешь надеждой, что произойдет одно из двух: либо уголек рассыпется в золу, либо пламя с новой силой будет гореть в сердце, чтобы причинять радость и боль, негу и тоску… Но какой надеждой жить, если ты знаешь, что любимая умерла, что встретить ты ее на этой земле уже не сможешь никогда? Теперь это самое страшное для меня слово – никогда. Никогда не увидишь – это так страшно, что у атеиста в этот момент может появиться вера в Бога, в рай, а скорее в ад. Но даже надежда на загробную жизнь, надежда на то, что, умерев, ты увидишь ее где-то там, не меняет ничего для твоей земной жизни. И где найти силы остаться здесь, на бренной земле, если ты остался один, совсем один? Ты вспоминаешь, что пару лет назад тебе нравилось быть одному, менять увлечения, жилища, женщин. Почему же теперь все по-другому? Почему ты рвешься за ней? Даже за черту. Я понял, что мне нужен объект, за который я мог бы зацепиться. Мне нужен спасательный буек, яркий и полосатый. Для кого-то – это работа, для кого-то – это какое-нибудь увлечение. Кто-то сосредотачивается на спорте, все силы тратя на достижение небывалого результата. У меня это выразилось в попытке спасти маму моего друга. Я загадал, что если она выживет, тогда и я останусь жить. Вот она, новая прикольная игра, в которую я решился сыграть сам с собой. Сам и игрок, и судья, и, возможно, палач. Нешуточная ставка – жизнь, своя собственная, и, возможно, первая и последняя. От таких ставок захватывает дух. Это нечто другое, чем проиграть сто тысяч долларов в казино на рулетке. Рулетка – это вероятность, а здесь – вероятность, конечно, но, может быть, можно повлиять на ситуацию. При такой ставке мозги начинают работать быстро и четко. Что необходимо для успеха? Хорошая клиника и качественные препараты. С лекарствами все понятно. Их можно купить. Если их нет в России, то можно привезти из-за границы. Что есть хорошая клиника? Это оборудование и врачи. Значит, если пациентку можно перевезти, надо будет подобрать лучшую клинику. А если транспорт невозможен, тогда надо организовать все это на месте. Я позвонил в больницу. Меня соединили с доктором. Я подробно расспросил, как дела у больной. Узнал, что перевозить ее крайне нежелательно. Потом мягко выспросил, не возражает ли доктор, если знакомые доктора из Москвы приедут посмотреть больную. Было слышно в трубку, как на том конце провода тихо выругались. Я мягко сказал, что не сомневаюсь, что доктор все делает совершенно правильно, но эти доктора даже не мои знакомые, а давние друзья пациентки, что у них большие возможности и они могут подтянуть в клинику все, вплоть до новейшего оборудования и технологий. И как знать, может быть, что-то из этого нового подхода, технологий или оборудования может пригодиться этой больнице в будущем. Он еще вяло посопротивлялся, но мой убедительный аргумент, что московские связи могут помочь ему лично, его добил окончательно. Осталось найти придуманных мною докторов-друзей пациентки. Но была бы задача и ресурсы, а решение… а-а. Я в задумчивости огляделся и понял, что совершенно не понимаю, где нахожусь. Улица Красная не наблюдалась. Я стоял на каком-то пустыре. Впереди было то ли озеро, то ли болото, поросшее камышами. «Да! Здесь мне зубную пасту не продадут», – подумал я про себя. Развернулся на сто восемьдесят градусов и бодро пошел обратно. Я отыскал в записной книжке телефоны всех знакомых докторов и начал планомерный обзвон. Моей задачей было понять, кто из московских кардиологов считается на сегодняшний момент светилом науки. Я звонил людям, и они мне рассказывали, что знают по существу вопроса. Постепенно все свелось к ЦНИИ кардиологии и к нескольким фамилиям. Наконец один из знакомых сказал, что лично знаком с Олегом Петровичем, одним из ведущих специалистов. Сказал, что завтра в первой половине расскажет ему о моем существовании и о моем вопросе. «Жизнь-то налаживается! – сказал я про себя и продолжил поиск. – Одна голова хорошо, а две – лучше!» Я все же дообзвонил всех, дожал все соки информации, убедился, что решение правильное. 37. Ночью спал как убитый. Утром проснулся, потянулся к телефону, набрал Илюху. Телефон временно недоступен. Как всегда. Позвонил в офис. Секретарша сказала, что сегодня до шести вечера препарат будет в гостинице. Я позвонил на ресепшен, попросил их принять посылку и расписаться за меня, если меня не будет в отеле. Получил жесткий отказ. Такого жесткого «нет» я давно не слышал. Похоже, портье, а точнее, наша совковая дама не очень хотела принимать какие-то непонятные посылки для клиентов. Я быстро оделся и спустился вниз. Как я и предполагал, дама лет пятидесяти необъятных размеров занимала три четверти стойки ресепции и руководила процессом. Перед ней стояли потенциальные жильцы отеля. Она смотрела на них сверху вниз и выговаривала им, чтобы они разборчиво писали в анкетах свои данные. На мой повторный запрос принять посылку из службы доставки она подозрительно оглядела меня с ног до головы и на весь зал спросила: «Вы хотите, чтобы я бомбу приняла?» При слове «бомба» все находящиеся в зале дружно повернулись в мою сторону, а часть людей, кто попроворнее, похоже, готовы были выскочить из отеля. Я молча выдержал волну страха и недоверия, исходящего от окружающих, и попросил позвать управляющего. – Я и есть директор! – на весь зал заявила она. – Отлично! – сказал я. – Если не сохраните в целости эту посылку до моего прихода, здесь будет другой директор, – веско проговорил я и вышел спокойно на улицу. За моей спиной стояла гробовая тишина. Я понимал, что своим заявлением я ничего не испорчу, потому что ухудшать в данной ситуации уже нечего. Служба экспресс-почты в нашей стране работает надежно. Лекарства все равно приедут. А мадам надо лечить, и чем жестче ты с ней будешь обходиться, тем лучше будет всем окружающим. Через десять минут я был в больнице. Зашел в нужную палату, и сердце тревожно забилось. Пациенты были на своих местах, все, кроме мамы Ильи. Его самого тоже не было видно. Спросить было не у кого. Вокруг остальных больных что-то непрерывно капало, булькало, тикало, у одного работал пресс искусственных легких, и никто из них меня не видел, не слышал и уж тем более не пытался со мной говорить. Я запаниковал. Спросить было не у кого, а мысли в голову лезли разные, одна неприятнее другой. Я кое-как взял себя в руки и решил уже отправиться к заведующему отделением, но дверь в этот момент открылась, и запыхавшаяся медсестра с ходу забросала меня вопросами: – Что вы здесь делаете? Кто вас сюда впустил? Я извинился и сказал, что ищу пациентку, которая была вот на этой койке. Она спокойно выдала мне фразу, от которой внутри у меня все оборвалось. – А ее здесь больше нет, – сказала она. – А где она? – рявкнул я. – Да вы не кричите тут! Ну, это была не моя смена. Я точно не уверена. Знаю только, что у меня должно быть сейчас три пациентки в этой комнате. А четвертую куда-то отвезли, а вот в морг или в другую палату, это я не знаю, – спокойно завершила она монолог. Я шел к заведующему отделением, понимая, что я не хочу туда идти, не хочу его ни о чем спрашивать, не хочу его слышать и видеть, потому что не хочу услышать слово «никогда». Я не могу больше слышать: «Вы никогда ее больше не увидите, потому что ее больше нет». Это приговор, который преследует меня. Я дошел до двери завотделением, но у меня не было сил, чтобы поднять руку и открыть ее. У меня не хватало смелости сделать это. Да, я элементарно трусил. В моей рулетке ценою в жизнь мне предстояло самому бросить шарик. У меня был вариант гусарской рулетки, в которой играют при помощи револьвера, оставляя один патрон в барабане, раскручивая последний и спуская курок. Но в нее играют минимум двое, и каждый является совестью второго. В моей игре я был единственным игроком, и я же был судьей. Медлить было легко. Хотелось не спешить, а еще лучше – развернуться и уйти. Но я продолжал стоять, не двигаясь с места. А что, если все? Если все кончено? Выполню ли я свое вчерашнее обещание, данное самому себе? Смогу ли я? До сегодняшнего момента я всегда был честен с собой. Да и с окружающими тоже. До сего дня, если я что-то кому-то обещал, я выполнял всегда, даже если это было неправильно по каким-то причинам. А что сейчас? Не глупо ли кончать жизнь самоубийством, если сам с собою решил сыграть в гусарскую рулетку? Я быстро представил результаты в обоих случаях. Если да, выполню, то все понятно. Ничего дальше, и точка. Рай, ад, другое воплощение, но с этой жизнью все равно точка. Если нет, не смогу, то обману себя, то изменю себе, и впереди – движение под гору, по наклонной, потому что, изменив себе, ломаешь стержень внутри себя, теряешь опору. И дальше это будешь не ты, который привык побеждать, а кто-то другой, склизкий и гадкий. Нет! Только не так! Так что же? Решено? Да, решено. Когда я поднимал руку, чтобы отворить дверь кабинета, я думал, что сердце выскочит у меня из груди. Я все же открыл ее. Первое, что я увидел, – яркий белый свет, наполнявший комнату сквозь открытое окно. Потом я почувствовал ветер за моей спиной, который с силой толкал меня внутрь, ближе к столу с бумагами, которые перемешивались меж собой, паря в воздухе. Все это было похоже на огромный лототрон, парящий в пространстве. Бумажные листы метались, словно жребии, брошенные невидимой рукой. – Ну что вы застыли? Закрывайте быстрее дверь! Откуда-то справа появился доктор во всем белом, даже кроссовки у него были белого цвета. Именно кроссовки, а не туфли. Меня рассмешили эти кроссовки. Я плавно поднял глаза до уровня его белого колпака, с улыбкой посмотрел в его внимательные глаза. – О-оо! – произнес он. – А ну-ка присядьте вот сюда на скамеечку. Присядьте, присядьте! – настойчиво добавил он. – Та-аак, вот молодец! Вот умничка! Та-аак, а теперь прилягте. Прилягте, прилягте. Во-от так, вот так хорошо. Он уложил меня на кушетку, взял руку, пощупал пульс. Покачал головой. Подошел к столу. Достал оттуда прибор для измерения давления. Вернулся, проверил давление. Опять покачал головой. Встал, направился к столу и по дороге начал исчезать. Просто сначала стал легкой тенью на белом пятне. А потом и тень исчезла. Ветер тоже исчез. Осталось только белое пятно. – Стоять! – услышал я жесткий голос. Белое пятно плавно оформилось в лицо доктора. – Ну-ка вдохни еще разок! – Резкий запах нашатыря защекотал в носу. – Ишь! Чего удумал! Еще и у меня в кабинете! – Настя! Настенька! – обратился он к кому-то, – сделай нам срочно два сладеньких чая с лимончиком, только горячих. Ладно? Давай-давай бегом. А то видишь? У нас тут москвичи пытаются в пациенты записаться, а у меня мест нет, кроме этой кушетки. Так! А вы пока глотните вот этого, из рюмочки. Давайте глотайте, не стесняйтесь! Вот молодец! Так! Теперь полежите. В груди не болит? В руку не отдает? Резкую боль не чувствовали перед тем, как отключиться? Я вяло покачал головой. – Ну и славно! – продолжил он свой монолог. – А утром что-нибудь завтракали? А вчера вечером что-нибудь кушали? Нет? Забыли покушать? Та-ак! Интересно звучит! Не по профилю, конечно, но интересно. Та-ак! А зачем именно у меня в кабинете решили сознание потерять? В кабинете интереснее? А чем? Так все-таки зачем вы пришли? А, наверное, про маму вашего друга хотели узнать? Так с ней все хорошо. Неотон мы очень вовремя начали колоть. Очень вы вовремя подоспели с укольчиками! Так что мы ее перевели утром в отдельную палату. Перевели, чтобы не пугалась тех троих, что рядом лежат. Для сына там кушеточка теперь такая же, как у вас вот тут. Так что нормально все. Он еще что-то рассказывал, рассказывал. Но дальше я его почти не слышал. Мне стало тепло, в ладонях был жар, а в голове была пустота. Мозг отказывался воспринимать дальше информацию. Состояние тепла и отрешенности от происходящего плавно заполняло пространство и сливалось с белым светом, наполняющим комнату. Я смотрел широко открытыми глазами, и предметы были слиты в разноцветную мозаику без углов и изломов. Каждый цвет плавно переходил в другой безо всякой границы. Монолог доктора втекал в уши музыкой жизни и спокойствия. Игра была не закончена, но я чувствовал, что в этой нелепой гонке со смертью я временно вырвался далеко вперед. Появилась абсолютная уверенность, что мама моего друга будет жить. Ощущение жизни заполняло пространство вокруг и наполняло каждую клеточку моего тела. Потом я увидел Лео. Она спокойно читала роман в шезлонге у бассейна. Это было так естественно видеть. Темные очки скрывали глаза от ослепительного теплого солнца, ласкающего ее кожу. Она отдыхала от прошлой жизни, которая так мешала ей дышать свободно. Я тоже был частью ее прошлого, а потому – ненужной частью, от которой нужно как минимум отдохнуть. Не важно, в каком мире я ее увидел. Единственное, что заполняло мое сознание, – это ощущение, что у нее теперь все хорошо. Волны умиротворения и спокойствия протекали по мне от пяток к затылку и обратно. Потом все стихло. Зрение сфокусировалось на близлежащих предметах. Четкость и острота восприятия окружающего мира поразили меня полнотой своих красок и ощущений. Я спокойно поднялся с кушетки, поблагодарил доктора и молча принялся пить горячий чай. – Вот и молодец! Вот и посвежели! – радовался доктор. – Кстати, как там ваши московские врачи – едут? – Все будет хорошо! – спокойно сказал я, глядя ему в глаза. Он замолчал, изумленно глядя на меня. Потом немного поерзал на стуле. Я вопросительно посмотрел на него. И он решился: – Можно ради эксперимента померить ваше давление и пульс? – Меряйте. Он засуетился, быстро измерил давление. Потом пощупал пульс несколькими способами. Похмыкал, поерзал на стуле, заглянул мне в глаза, заставил высунуть язык, долго слушал дыхание и сердцебиение. Потом сказал: – Никогда не видел, чтобы так быстро менялось состояние от предынфарктного до идеального. То ли таблетки на голодной желудок вам пришлись кстати, то ли не знаю что. А я, поверьте, многое видел. – Просто вы очень хороший доктор и очень вовремя говорите правильные слова. Он снова замолчал, качая головой. 38. Полгода спустя мы сидели с Илюхой в офисе и обсуждали план маркетинговых мероприятий на следующий квартал. Илья поставил себе целью вернуть мне деньги, потраченные на здоровье его мамы. Мне деньги были не важны, но его желание было похвально. Я плавно готовил его к управлению моей фирмой. Сам же активно готовился к поступлению в бизнес-школу где-нибудь за бугром, оставаясь при этом акционером фирмы. Все знают, что бизнес-школа – это лучший отдых для менеджера, который можно себе позволить во время активной работы. Бизнес школа – это возможность поменять жизнь и перейти на качественно новую ступень, это общение в тусовке, которая потом будет рулить бизнесом по всему миру, это просто интересные новые люди, которые целый год будут с тобой мыслить на одной волне. В конце концов, это возможность не зависеть от государства, в котором ты родился и вырос, а стать человеком мира. Всеми этими перспективами я активно себя тешил, хотя самое главное в другом – мне просто надо было сменить обстановку. Мне хотелось поменять вещи, которые напоминали мне о Лео. Мне нужна была нагрузка на мозг, чтобы у него не было свободной секунды вспоминать и грустить о прошлом. Итак, жизнь налаживается. Я много и упорно работаю, помогая Илюхе стать профессионалом. Вечерами регулярно бываю в спортклубе. Занимаюсь йогой. Плаваю два раза в неделю по километру. Иногда встречаюсь с девушками. Иногда отрываюсь в ночь с пятницы на субботу в 30/7. Я снова оптимист. Я часто улыбаюсь и способен развеселить любую компанию, которая меня окружает. Но почему же так грустно, когда я на долю секунды остаюсь один? Почему знакомые в самый разгар веселья спрашивают, где я, на какой планете сейчас пребываю? Я здесь и не здесь, потому что я по-прежнему чувствую Лео, чувствую ее сердце, чувствую, как оно бьется где-то за бескрайним горизонтом, где-то, где ее не видит никто, кроме меня. Лео, где ты сейчас? Почти у каждого из нас за плечами есть что-нибудь подобное. Нечто сверкающее осколками. Безумно красивое. И никому не нужное, кроме нас самих. Бывает такая грань, за которую лучше не переходить. Потому что за ней, за этой гранью, восприятие мира становится иным. Перейдя такой маленький рубикон, человек становится окончательным пессимистом или таким же оптимистом. Смешнее последнее. Люди начинают воспринимать тебя стопроцентным победителем, успешным, несгибаемым и твердым человеком, хотя тебе просто нет дела до земных забот и утех. Физики называют такой процесс фазовым переходом. Но мне ближе рассказ моего друга-физика об эффекте Холла. Это когда полупроводник, по которому продольно течет электричекий ток, поместили в сильное магнитное поле, и ток в полупроводнике начал течь еще и в поперечном направлении. Для человека любовь – это то же магнитное поле. Оно действует на тебя всего и на каждую клеточку в отдельности. Ты словно тот полупроводник. В какойто момент под воздействием сильного поля вдруг обнаруживаешь, что начал течь и двигаться и вдоль, и поперек, обретая все новые и новые степени свободы. Можно сказать, ты просто перешел в другое измерение и стал другим. Тебя не смущают ошибки, провалы и падения. Ты спокойно относишься к взлетам и заработанным миллионам. Ты не боишься выглядеть смешным, недостаточно крутым или слишком крутым. Тебя не волнует, какой у тебя в руках телефон и на какой машине ты приехал. Потому что, если ты приехал на советской развалюхе на гламурную вечеринку, значит ты просто ввел новую моду, и через вечеринку в этой тусовке кто-нибудь приедет на еще более убитой тачке. Твоя уверенность в себе поражает всех, внушает доверие, кому-то даже страх. Твое спокойствие внушает девушкам желание быть рядом, потому что они чувствуют мужа, за которым можно укрыться от любой напасти. Твоя улыбка вселяет в людей желание дружить с тобой, потому что они чувствуют твою открытость этому миру. У каждого из нас где-то в глубине души есть остатки разбитых сердец, своего и чужих. Небрежно красивые кусочки, похожие на маленькие мерцающие осколки звезд. Мы бережем это нечто, прячем от других и от себя, потому что оно мешает жить спокойно и размеренно. Мы стараемся не вспоминать о них, потому что сразу хочется совершить какое-нибудь безумство. Мы не можем смириться со словом «никогда», даже если тебе десять раз показали, что ты не в силах что-то менять. Мы привыкли бороться, даже когда получили нокаут. В особенности тогда, когда бой, казалось бы, окончен. Мы привыкли к победам и не привыкли к поражениям. В моей ванной висит зеркало, то самое, на котором рукой Лео написано: «Созвонимся после двух. Целую —))». Психологи говорят: «Нельзя жить прошлым! Это вредит вашему здоровью». Это вздор, это не ко мне. Я не живу прошлым. Я просто ориентируюсь на каждый новый день на время после двух. – Где ты, Лео?.. Каждый день после двух я жду, когда ты позвонишь.