Часто им в этом помогает веревка, петля.

Пять лет назад по Москве бульдозером прошел ураган. Он задел и Новодевичий монастырь. А у стен этого монастыря – могила Дениса Васильевича и его родственников, бюст известному поэту-партизану. Ветром оторвало голову памятника. Злобный ураган! Конечно, вихрь этот крутил над Москвой сатана.

Е (Есенин)

И в старших классах я ненавидел физкультуру. Скуластый, с железными ладонями учитель Павел Арефьевич, как овод, каждый урок впивался в меня. Он хотел, чтобы я осилил прыжок через гимнастического коня. А я только решительно добегал до этого орудия пытки и молниеносно увиливал в сторону. Я берег свой пах. Кто же будет любить такого труса? И все же на школьном есенинском вечере я ждал записки. Это была такая игра. В «почтальона». И записку прислали. Ровным, не ученическим почерком, на листке бумаги выведено: «И в нашей школе могут быть свои Есенины». Это писал секретарь райкома комсомола по школам Владимир Савельев. Он знал, что я сочиняю стихи.

С этих пор я и увлекся С. Есениным. Читал все. Но поразили «Исповедь хулигана» и «Москва кабацкая». Как же так можно: «Пей со мной, паршивая сука, пей со мной», или «Излюбили тебя, измызгали, невтерпеж».

Потом в ростовском кафе я слышал, как пропойца читал стихи Есенина. Сидел за чужим столиком, его угощали, а он орал: «Есенин – блатарь, все свои стихи написал в тюрьме!»

Удивляемся феномену Шолохова. Но этот голубоглазый мальчик Есенин! Как мог он все знать, все чувствовать?! Какие у Есенина точные письма из-за границы, другу, а оказалось агенту ЧК Анатолию Мариенгофу!

А в автобиографии С. Есенин рассказал, как дядья учили его плавать. Завозили на лодке в середину озера и там выкидывали. Добирайся, мол, до берега сам. Он доплывал. Но в широком, жизненном смысле так Сергей Александрович и не доплыл до родного берега, захлебнулся.

Ж (Жизнь)

Лучше всего ничего не читать и ничего не писать. Жить! Это понял молодой гений Артюр Рембо, когда к чертям бросил литературу и стал негоциантом. Скитаясь, он накопил пуд золота. Артюр Рембо обвязывал себя поясом с тяжелыми золотыми слитками.

Где могила молодого гения – неизвестно! Куда делось золото – тоже.

Молва утверждает, что актеры, поэты, художники гибнут от пьянства. А пьют от одиночества. Да нет же, рано гибнут от того, что живут несколькими жизнями. В одну телегу впрягают «коня и трепетную лань», становятся «Мадам Бовари», как Флобер, или Холстомером, как Лев Толстой. Писатели, как это ни прискорбно, уворовывают у Бога способность творить. Они – великие грешники? Но вот если дар повернуть куда надо, как Лесков или Шмелев?! В сторону добра.

Какой душегубец был Наполеон Бонапарт и то…

Выпущенный из тюрьмы, известный развратник Маркиз де Сад, обрадовавшись, послал Наполеону полное собрание своих непристойных сочинений. Вот, мол, где искомая свобода. Она приходит нагая!

Прочитав несколько страниц садистской прозы, Наполеон приказал: «Сжечь». А маркиза – опять в тюремный замок, в узилище.

З (Заболоцкий)

У нас, студентов, был декан по фамилии Телица. Шутили: «Где декан?» – «Телится!» А преподаватель фольклора Медриш – «Чего же ты медлишь?» Дмитрий Наумович Медриш категорически заявлял, что самый крупный поэт ХХ века – Николай Заболоцкий. Я не верил.

Но вот уже зрелым, влюбившись, я исписал тетрадку стихов в честь девушки с гладкими светлыми волосами и глазами героинь Ф.М. Достоевского. Я посылал ей свои стихи, а она читала роман Арцыбашева «Санин», книгу в старинном телячьем переплете.

Да, да, она оказалась откровенно страстной. И объяснила это сменой времен, развитием западного киноискусства, неумением русского человека телесно любить: «Взгляни на Восток!» Входила в моду «Кама-сутра». На московских вокзалах торжествовала порнография.

Кожа у любительницы Арцыбашева была шелковой, а платье – крылатым, подлетающим к потолку. Последние стихи, которые я ей послал, были не мои. А Заболоцкого. «Я склонюсь над твоими коленями…»

Тогда эти строки еще не опошлили эстрадники. А ведь какой молитвенный восторг, какое преклонение перед женщиной! Так нельзя. Это – подмена религии.

И такое стихотворение может написать только бывший зек, настрадавшийся без женщин. Н. Заболоцкий три года сидел в сталинских лагерях.

И (Ирвин Шоу)

С какой бы стороны мы ни подходили – почти вся американская литература игрушечна. Сказалось, видимо, влияние Голливуда. Обязательно – авантюризм, приключения, крутые извилины сюжета, парадокс, как у О.Генри. Хотя нет, в О.Генри сидит наш Чехов.

Но что же здесь плохого? Безотрывно читал я роман американца Ирвина Шоу «Богач, бедняк…»

Американская семья – выходцы из Германии: два брата, как в сказке – хороший-плохой, сестра Гретхен. На протяжении всего повествования мы понимаем, что братья, вообще-то, одинаковы по характеру, что это жизнь их так возносит, ласкает и бьет под дых. Типичные для американской жизни обстоятельства, когда бедняк становится богачом, а богач – сам по себе, внутренне, бедняк. Пойми тут.