Ч (Чехов)

Антон Павлович Чехов умер в Германии. Чувство стиля ему не изменило, и последними словами великого клинициста человеческой сути были междометие и глагол «Их штербе». Я умираю.

Если бы он написал одну лишь пахнущую стружками и столярным клеем «Каштанку», то все равно бы его все знали.

А ведь все: и «Степь», и «Душечка», и «Дама с собачкой», и уникальные «Записные книжки» – шедевры. Чехов прожил тысячу жизней и, как влюбленный человек, скончался от туберкулеза. Созвучие: Чехов – чахотка.

Мне его «Каштанка» как душе и сердцу – мед. Я рос в доме, где всегда пахло стружками и клеем из костей животных. Дедушка – столяр. И я сам, бывало, спал рядом с высыхающим, только что родившимся теленком. У цилиндрической печки-голландки. Кто же это сказал, что Чехов жесток? Не-ет! Это он так отстраненно плачет и отстраненно радуется, чтобы не испачкать чужеродным жизнь. Деликатен до патологии.

Ш (Шукшин)

Эту книжную полку заняла тяжелая артиллерия: Шекспир, Шолохов, Шмелев, Шишков, Шаламов, Шукшин.

Я ехал по придонской степи в сторону станицы Клецкой. И вот на одной из развилок увидел сидящего на старом облупленном чемодане знакомого мужика. Это был он – Василий Шукшин. Впору перекреститься, сказав: «Свят, свят, свят!»

Попросил зятя Володю Коршунова, чтобы он притормознул. Он нажал на педаль. Мы оглянулись. Никакого Шукшина с чемоданом не было, исчез. Что за марево, что за фата-моргана? А может, предсказание? Шукшины существуют всегда в глубинке, у круглой печки-голландки или ступенчатой грубки, строчат они рассказы о «зяте, укравшем машину дров» или о страданиях «молодого Ваганова».

В общем-то Шукшин – это русская сказка, но в современном варианте. Тут и печка с Емелей, тут и вечные поиски счастья. Шукшин – это перевод со сказочного. Никакие современные литераторы, воспитанные на обмылочно-мультипликационном дядюшке Скрудже, не пересилят Василия Шукшина. Все их романы – только скудные гимнастические позы, а не сама любовь.

А Шукшина я видел. Его затылок. Он заходил со своей съемочной группой в волгоградский ресторан «Южный».

Щ (Щуплов)

У русской печки всегда стояло несколько пар валенок. Но их не хватало.

Последнему, кто слезал с печки, всегда было некуда ноги сунуть.

Бойкий Евгений Евтушенко слез с печки раньше, чем Александр Щуплов.

А ведь А. Щуплов и в самом деле поэт-виртуоз. Он что хочешь зарифмует, любым размером напишет, любую эмоцию выжмет.

Добролицый А. Щуплов как-то признался: «Читать, только читать! Ничего другого я не умею».

У Щуплова компьютерная емкость памяти. Никого я не видел столь начитанного. У меня хранится книга поэта «Повторение непройденного». Издана она во время горбачевской антиалкогольной кампании. Щуплов писал о выпивке. Цензор заставил «вино» или «водку» заменить на «чай». Когда Щуплов дарил книгу знакомым, он опять переправлял «чай» на «водку».

Щуплов брал интервью с сильными мира сего. Он выпустил антологию «Русский эрос», словарь молодежного студенческого сленга. Чем же еще заняться, пока кто-то рядом с московской печкой не поставит валенки?

Я уверен: поставят, Саша! Валенки или галоши.

Ь

Сама художественная литература является мягким знаком нашей все более и более ужесточающейся жизни. У В. Хлебникова есть короткий трактат, советующий занедужившим смотреть в глаза зверей. А я все же верю, что чистые глаза литературы полезнее. Особенно стихотворное творчество. Конечно же, оно снимает эмоциональные перегрузки, как и классическая музыка. Мне абсолютно непонятны женщины, не хотящие и не умеющие читать. Они, на мой взгляд, если и чувственны, то по-звериному. Иногда это хорошо. Иногда. Ведь женщина сама по себе – литературное произведение. Есть красотка – коротенькая новеллка. Все в ней видно, все начала и концы. А есть женщины-романы с запутанными чувствами, неожиданными, чаще нелогичными поступками. И есть – детективы, туманные стихи.

Да что же вы милые, растерявшиеся критики, о каком конце литературы толкуете? Мы настолько влипли в художественное слово, что и живем-то, кажется, по сценариям из библиотеки.

Точно, свежо, с ироническим прищуром воскликнул Антон Павлович Чехов: «Медицина – законная жена, а литература – любовница!»

Ы

У нас даже географическая карта – художественная литература. Названия населенных пунктов говорящие, вспомним некрасовскую поэму. Вот в Кумылженском районе Волгоградской области есть, допустим, хутор Сиськовский и где-то рядом станица Раствердяевка. Уверен: Раствердяевка – эвфемизм. Первоначальное слово крепче.

«Ы» – это нутряное, это из первоязыка человека.

«Ы» могло быть и нежное, и грозное. Но это в конце концов и безысходность.

Именно этим звуком «ы-ы-ы» я рыдал, чувствуя себя совершенно никчемным, ненужным, страшно одиноким человеком, когда меня бросила она.

Я был молод. А она – абитуриентка Ростовского университета. Кажется, магнетизм взаимного чувства тянул нас друг к другу. Она ведь гладила меня по голове: «Милый, милый!» А неделю спустя отрубила: «Не подходи больше!»

Я забрал документы, не стал поступать в университет, уехал.