Наверное, именно тогда мне в голову и пришла эта идея. Уже через несколько дней я вернулся домой, все еще захваченный намертво той идеей.

Я высыпал все рукописи, все листки, салфетки на кровать. Получилась большая куча, потом я принялся их сортировать. Затем я отыскал тот роман.

Тот самый роман, который Чайка так и не закончил. Наверное, он просто не хотел ставить точку. А я поставлю. Я копался во всех этих бумагах всю ночь, пока не отрубился и не уснул прямо там.

На барахолке я нашел старую печатную машинку, которая обошлась мне дешевле пачки сигарет, и принялся переписывать тот самый роман. Сколько во мне было запала, нельзя передать, что я чувствовал, когда писал это. Я хотел дать вторую жизнь этим рукописям.

Я работал несколько ночей подряд, выкуривая сигарету за сигаретой, выпивая стакан за стаканом. В тексте было несколько пустых мест, которые я сам удачно — как кажется мне — заполнил. Я отыскал несколько вариантов концовки и выбрал самую лучшую, как показалось мне. И самую отравительную, как показалось бы главному герою этой книги. Я очень старался, чтобы не напартачить.

А потом я поставил ту точку, которую не смог поставить Чайка. И чуть не разревелся, как ребенок.

Почти сорок.

Мне очень тебя не хватает, чувак, очень.

Я подписал рукопись именем Артура Гордона Пима, достал одну сигарету и закурил, стряхивая пепел на последнюю страницу.

Странное ощущение, ради него стоит стать писателем.

В городе не так уж много издательств, специализирующихся на художественной литературе. Я обошел все и везде оставил роман «Холодный плен» Артура Гордона Пима. Я назвал книгу именно так, потому что помнил первый «Холодный плен » и помнил, как радовался Чайка, дописав этот рассказ .

Я стал ждать.

Долго.

Я скуривал две пачки красного «Винстона» в день и чувствовал себя своим отцом. Но мама не кричала. И это не совсем хорошо.

Но это не дешевый фильм с кучей штампов и банальными поворотами, это жизнь. Настоящая жизнь. И здесь никогда не бывает так, как хочется тебе. И все становится только хуже. Многие издатели клюнули на то, что Чайка был инвалидом, но сама книга никого особо не привлекла. Одни говорили, что план у них уже составлен на год вперед, другие говорили, что этот роман – не формат и все такое.

Я слушал этого дегенерата, стиснув зубы, и умоляя себя не сорваться.

— Понимаете, — говорит эта жирная офисная крыса, — это не то, что нам нужно, понимаете?

— Нет.

— Такое никто читать не будет. Вот принесите нам хороший детектив или боевик. А какой нам смысл печатать такое, себе же в убыт?

Мне хотелось вырвать каждый его зуб, сломать каждый палец и выпотрошить этого мерзкого мудака, но я просто вышел, не зная куда идти.

Чем сильнее я напивался, тем реальней воспринимал все происходящее. И это так хлопнуло меня об реальность, что я оглох. Напрочь.

Почти сорок лет? Не может такого быть.

И в самом деле, за сорок лет можно мир с ног на голову перевернуть. Но мне уже почти сорок, а мир стоит, как и стоял. Значит, я что-то делаю неверно.

Неверно? Ты вообще ничего не делаешь.

Ну и что? А что мне делать?

Устройся на работу и просто живи.

Зачем?

Я не знаю. Может, подумаешь над этим?

Нет.

Пожалуйста.

— Водки, — говорю я бармену. Не помню, как его зовут, то ли Антон, то ли Андрей. Но он здоровский тип.

Хорошо, я подумаю.

Иногда мы с Чайкой приезжали домой. Такое бывало редко и делалось не просто так. Мы считали, что если мы будет ездить сами, то родителям не придется бывать у нас. А это, как вы понимаете, было бы неплохо. Приезжали мы дня на два-три, а то и меньше. Я сразу понял, что родители спят на разных кроватях, может, отец вообще спит в мастерской, так как его вещей в доме практически не было. Я не подавал виду. Зачем? У каждого должны быть свои секреты. Тем более негоже нам, двум идиотам, которых выгнали из университета, у которых нет ничего, упрекать родителей в том, что они что-то скрывают от нас.

Поэтому я молчал.

— Ты понял? — спросил меня Чайка однажды, когда мы уезжали из дома.

Я кивнул, но ничего не сказал, а он не стал говорить об этом дальше.

Он тоже все прекрасно понимал.

Чайка все еще писал свой роман, я перебрался к нему и мы жили втроем, был еще и Егор.

— Ты уже дописал? Дай заценить фрагмент.

— Нет, я еще не дописал, — отвечал Чайка, — когда допишу, тогда и заценишь.

Он держал свои рукописи в какой-то коробке из-под обуви. Но я их не трогал.