Потом я пошел на «Дружбу» — длинную, покрытую старыми разбитыми плитами улицу. В детстве я много времени проводил здесь, тут жил мой друг Давид, но потом его отец – Вардгез увез его и его маму с братом куда-то в Армению. Я уже даже забыл, как он выглядел, помню, что мы вечно строили у него домики на деревьях, вернее пытались их строить. Помню, как загнали Давиду в палец тройной крючок. Было весело.

Ну да ладно.

Я свернул налево, нужно было пройти недлинный переулок, чтобы оказаться на другой улице. Здесь, в этом переулке стоял только один дом, если можно его так назвать. Было немного не по себе, признаться честно, но голос Хью в ушах действовал успокаивающе. В этом доме раньше жил какой-то мужик, который скрывался здесь от ментов. Говорили, что он кого-то убил или что-то такое, но прятался он недолго, недели две, а потом его все-таки загребли. Больше тут никто не жил, поэтому всякие малолетки поразбивали окна, выбили двери и дом стал походить на халабуду. Но сейчас вид у него был жуткий, если бы он не был таким маленьким, то напоминал бы дом из «Ужаса Амитвилля».

Я шел дальше, а Хью пел:

«Joshua fought the bottle of Jericho,

Jericho, Jericho,

Joshua fought the bottle of Jericho,

And the walls come tumblin’ down!».

Серьезно, когда у вас стучит сердце, и вам кажется, что оно вот-вот выскочит из груди, то просто включите и слушайте:

«I touch your lips and all at once the sparks go flying,

Those devil lips that know so well the art of lying.

And though I see the danger, still the flame grows higher,

I know I must surrender to your kiss of fire».

Я вышел из этого переулка и оказался на другой большой улице, которую я никогда особо не любил из-за уродских собак, шастающих тут на каждом шагу. Но сегодня их не было, сдохли, может. Надеюсь, что так. Я дошел до детской площадки, меня не покусали, все нормально. Хорошо, что я стал выходить так поздно, в такое время мерзкие малолетки(как и я) должны были уже сидеть у себя дома, видеть красивые сны. Ну, а те, кто постарше, они и так никогда не появлялись в таких местах. Ну и отлично.

Didn’t it rain & Let them talk еще и не думали заканчиваться, и это было здорово, потому что идти домой мне еще не очень хотелось.

Я просто сидел там, качаясь вперед-назад на скрипучей качели, я ни о чем не думал, тогда я многого знать не мог.

Например, я не мог знать, что никогда в жизни уже не смогу забыть это лето.

Не знал я и того, что буквально через пару недель Чайка попадет в больницу, не с простудой, нет. Не знал, что он вскоре бросит плаванье и избавится от этой гейской шапочки. Представить себе такое трудно, он ведь говорил, что его тренер – идеал женской красоты, но так будет. Зато он все время будет писать рассказы, и будет стараться написать роман.

Всего этого я тогда не знал, ну и пусть. Это будет позже. А тогда я просто сидел на той площадке и слушал музыку.

Радио уже перестало быть тем, чем оно было еще лет двадцать назад. Всем надоело просто слушать, а благодаря телевизору, они получили возможность еще и смотреть. Но я знал одного старика, который постоянно слушал радио, носил везде с собой маленький приемник, из которого вечно доносились звуки отвратительных песен, сменяющихся то прогнозом погоды, то каким-то скучным шоу. Имени этого старика я не помню, знаю только то, что все на свете считали его сумасшедшим. Почему? Я понятия не имею.

Однажды этот старик надел на себя самую приличную одежду, отправился на железную дорогу и просто бросился под поезд. Говорят, что он никуда не прыгал, он сел на рельсы, включил свой приемник и стал ждать. Понимаете? Он сидел там, слушая идиотское радио, и ждал, пока его переедет поезд. Естественно, весь городок сочувствующе вздохнул, ведь какой хороший человек был! И вовсе не безумец!

Мы потом гуляли там, пытались найти что-нибудь. И нашли. На рельсах все еще оставались следы крови, которые на солнце почти потеряли свой жуткий цвет. Но дальше, там в траве лежало что-то черное. Я подошел и увидел, что это лежит ручка от приемника того сумасшедшего. А за другую сторону ручки ухватилась его почерневшая и вонявшая как дохлый кот, кисть. И в этот момент, готов поклясться чем угодно, я услышал музыку, словно где-то рядом завалялось и само радио. Я бросил проклятую ручку на рельсы и убежал. Если бы я был чуть постарше, наверное, я бы испугался до смерти.

Никому раньше я не рассказывал этой истории, поэтому я молча взглянул на радио, висевшее над кроватью Чайки и закрыл рот.

В палате, кроме Чайки, было еще три человека. Честное слово, если бы я лежал здесь, я бы наверняка сошел с ума.

У самого окна лежал человек, напоминающий сушеную воблу, это Игорь. Он был таким худым, что казалось, он никогда не ест, хотя на его тумбе лежали всякие фрукты, йогурты и прочая хренотень. Иногда к нему заходила жена, и она постоянно злилась, потому что Игорь вечно был чем-то недоволен.

— Почему ты не принесла суп? Я специально сбил температуру, чтобы наконец-то нормально поесть.

— Игорь, — говорила она очень тихо, — ты не понимаешь, что кроме тебя у меня есть еще двое детей, которым я тоже нужна? У меня не было времени, чтобы варить суп.

— Ясно. Можешь ехать домой.

— Да говори что хочешь. Я не могу разорваться на несколько частей, я и так ничего не успеваю. Сегодня целый день искала Яне туфли, пока нашли хорошие и не дорогие, задолбалась ужасно.

Но ему плевать, он будто ее и не слушал: