Интермеццо о времени, птичьих голосах и поединке чести

Я проснулся от холода и скрипа. Это вольный ладожский ветер гонял дверь моей хибары как хотел. На термометре было плюс три градуса, печка давно потухла, а меня спасал ватник и натянутое до зубов одеяло. И, тем не менее, голова был чистой, а на душе распускались почки, хотя первая же мысль о том, где я и что натворил вчера, пронзила меня снизу вверх.

Я не дал этой мысли пустить корни и вскочил крылатой пружиной. Я был возбужден, как перед третьим свиданием с разумной девушкой. Раз я завез себя сюда, а мои старые корабли гниют на дне, то между мной и Ладогой намечается поединок чести: кто кого? Один на один – и посмотрим! Со скалы я посмотрел на мирные густые воды, прикидывая себя бальзаковским Растиньяком, обращающимся с холма к распростертому перед ним Парижу: «Ну, теперь дело между нами!»

Первые победы дались легко. Гулко затрещали дрова в печке, на сковородке шипела яичница, а на улице исчезли все последствия вчерашнего бардака. Под кроватью я нашел толстую тетрадь в клетку, первые десять страниц которой ушли у кого-то под игру в крестики-нолики. Я их вырвал и переписал все имеющиеся у меня продукты питания: картофель, колбасу, яйца, сосиски, огурцы, хлеб, лук и здоровый кусок свинины. При нормальном питании этого должно было хватить дня на три-четыре. Я умылся, съел завтрак, выпил две чашки крепкого чая и решил не курить, пока опасаясь сказать себе, что бросил насовсем.

В какой-то книге по личностному росту, которые я штудировал лет десять назад, было написано, что ступени мастерства достигаются сменой привычного на противоположное. Хочешь почувствовать себя другим – поступай вопреки мозолистым привычкам. Помню, Дэн ржал над моей библиотекой: мол, я лучше вас, я больше читаю. Он предлагал мне в качестве практики бесплатно посещать его курсы самодостаточных мужчин и в своей иронии оказался прав: почти все прочитанное ушло в дальние чуланы памяти, оставив на моей личности еле заметный тюнинг.

Первым делом я проинспектировал остров, который так напугал меня вчерашним вечером. Чтобы обойти его по периметру, ушло минут десять: огромные валуны, кривые березки, несколько елочек, пробивающаяся на солнце трава, хотя под деревьями не до конца сошел снег. Неприятно кольнули следы туристической стоянки в ста метрах от моей хибары. Вероятно, прошлым летом сюда заплывали палаточники, жарили шашлыки и душевно пели летящим в небо искрам: «Качнется купол неба, большой и звездно-снежный…»

Ах, да – еще я услышал звуки. В них не было ничего мистического или тревожного. Я не понимал всей этой лесной полифонии, разве что кукушка привычно отсчитывала мне годы. Вокруг кто-то ухал, пищал, щебетал – я не умел различать животные голоса и в обычной жизни оборачивался только на человеческий говор и визг тормозов. А сейчас мне показалось, что вся эта живность, притаившаяся среди распускающихся листьев, говорит со мной на своем языке. И надо совсем немного, чтобы научиться его понимать. Легко сказать.

Бу-бу-бу. Чи-чи-чи. Ти-у-фить. Не хотят ли они сказать мне, чтобы я не сидел на камне, а занялся чем-нибудь полезным? Например, подкинул в печку дров или вымыл за собой сковородку. Я встал и сделал шаг по направлению к хибаре.

Стоп! Я буквально поймал себя за шиворот. Какой личностный рост, какие птичьи трели, если городского жителя всегда легко узнать по звукам тикающих внутри него стрелок. Тик-так, тик-так. Я ведь понятия не имею, который нынче час, но минутное бесцельное сидение на камне уже отозвалось во мне настойчивым позывом к действию. Не в этом ли первопричина происходящей с нами катастрофы?

Из глубины каменных веков человек покорял земное пространство, своими шершавыми ручками строил города, чтобы все видели, кто здесь хозяин. И когда пространство сдалось, человек пошел в наступление на время, которое еще недавно не казалось ему чем-то важным – минутная стрелка появилась всего-то пятьсот лет назад. Постепенно мир обуржуазился, и конкуренция в нем вышла на новый виток: чтобы один производитель обогнал другого, потребовалось выпускать больше товаров за единицу времени. И никакие экономические кризисы не убедили мир, что так долго продолжаться не может. Напротив, мир узнал, что остановить выпуск товаров невозможно.

Люди превратились в рабов своего времени. От хорошего работника требуется все знать, успевать, контролировать и вдобавок что-то постоянно оптимизировать, внедрять и убыстрять. Рано или поздно человек не выдерживает им же заданного производственного темпа, изнашиваясь куда быстрее машин. Он превратил в работу свой досуг.

Средний человек работает сорок часов в неделю из ста шестидесяти восьми. Казалось бы, оставшееся время он должен проживать на малых скоростях, чтобы дать отдых ревущему мотору. Но ничего подобного не происходит, потому что в век информации каждый знает, сколько всего упускает. Что на свете есть коралловые острова и белоснежные яхты, Джанфранко Ферре и Кейт Мосс, фабрика грез и три тенора, китайский фарфор и тайский шелк, смартфоны и климат-контроли, а также выставки, показы и презентации, которые надо увидеть, посетить, потрогать или как-то еще потребить. Сегодня человек знает, сколько всего, оказывается, проходит мимо него. Поскольку жизнь коротка, а соблазнительных образов много, потреблять их приходится на бегу с выпученными как у лани глазами. В свободное время всякий член общества обязан заниматься на велотренажере, побывать в Лондоне, смотреть нового Ларса фон Триера. Благодаря техническим новшествам, мы умудряемся одновременно управлять автомобилем, говорить по телефону, слушать музыку и принимать пищу. Человек даже не успевает перерабатывать впечатления своей маленькой головой, просто накапливая их, как ростовщик копит деньги.